Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 - Александр Майер

- Окончить стрельбу, аванпосты на свои места, - послышалась команда лейтенанта Ш-на, произнесенная так спокойно, будто ничего особенного не случилось и все это происходило только на учении.

Длинный поручик, все время сидевший на хоботе орудия, уже вновь заряженного картечью, и наводивший его, встал, вытянулся во весь рост, зевнул, потянулся и из-под усов промычал:

- Ну, кажется, все кончилось, теперь бы и соснуть...

А крики все еще раздавались перед Калой... Особенно резко выделялся чей-то голос, звавший кого-то; солдатик-татарин на вопрос гардемарина: "Кто это кричит там и зовет кого-то так жалобно?" - ответил:

- Это он, ваше б-дие, кричит брата, где ты, говорит.

Очень и очень близко слышались переговаривавшиеся голоса; нет-нет и в ответ на разговоры сверкнет несколько выстрелов с наших аванпостов, все примолкнет на минуту - и снова послышатся гортанные звуки, кого-то зовущие. Какое-то странное, щемящее сердце впечатление производили в густом мраке ночи эти крики... Из крепости тоже доносились крики, обращенные, вероятно, к неприятелю, бродившему около нашей Калы...

Офицерство собралось у бруствера, сколько удовольствия слышалось в голосах говоривших! Оно и понятно - удачно отбитый штурм, без потерь с нашей стороны, представлялся громадным успехом для людей, уже собиравшихся умирать и хлопотавших умереть только "с шиком", не с тем гвардейским шиком, которым отличаются на паркете в Петербурге иные щеголи в раззолоченных мундирах, нет, с шиком "глубокого армейца", умирающего, не покидая вверенного ему поста, на груде убитых им врагов.

Все повеселели, и гардемарин даже загнул такой анекдот, что вся публика покатилась со смеху и заявила, что таких анекдотов нельзя рассказывать даже и в степи... Все стали так близки друг другу после испытанной опасности, будто это были члены одной семьи, семьи дружной. Оживленная, страстная беседа, полная высказываемых откровенно друг другу впечатлений, велась в этой кучке людей, много переживших в какие-нибудь полчаса; если пришлось бы встретиться через много, много лет двум из этого общества, то я убежден, что разговор начнется фразой: "А помнишь правофланговую?" - и польются воспоминания рекой...

Прошло с лишком два года, но воспоминания и впечатления этой ночи не изгладились у меня; так и кажется, что это было вчера! И жалко иной раз станет, чуть не до слез, что все это миновало и приходится вращаться в будничной среде, в пошлой светской обстановке, полной грязи и дрязг житейских... Хочешь найти что-нибудь подходящее к нравам и отношениям боевых товарищей и натыкаешься на буржуазные, мелочные типы... Душно, скверно становится, и поневоле углубляешься в самого себя и живешь воспоминаниями, вызываешь в своей памяти типы и лица с их лагерным отпечатком в характере и привычках, чуждых этому "отполированному" свету, где люди, вместе с полировкою, теряют свои лучшие качества.

Посмотришь повнимательнее на представителей разных слоев общества, проведешь параллель между нашими людьми, с которыми жил тревожной походной жизнью целый год, и невыразимое чувство омерзения вскипает на душе и так и тянет в степь, с ее песком и пятидесятиградусной жарой - там лучше, бесконечно лучше, нет ни Рыковых, похищающих миллионы, ни омерзительных кокодесов с одноглазкой, гуляющих по Невскому с целью попасть на содержание к какой-нибудь купчихе, ни прочей иной гадости...

Впрочем, увлекаться не полагается, оставляю на время параллель между светской и лагерной жизнью и возвращаюсь к описанию событий в правофланговой.

Текинцы, оказалось, не удовольствовались этим нападением: прошло несколько времени, и снова раздались выстрелы и крики, и снова неугомонный неприятель двинулся на Калу, безмолвно его ожидавшую...

В это время с левого фланга ясно раздались в ночной тишине мелодичные и торжественные звуки "марша добровольцев" и громкие раскаты "ура!"... Прошло мгновение, и неприятель бросился бежать, не выдержавши этого нового впечатления... В четвертый и последний раз правофланговая была спасена, текинцы ушли назад в Геок-Тепе.

Через некоторое время со стороны левого фланга послышался конский топот и прибежал солдатик доложить, что идет наша кавалерия. Генерал Скобелев прислал эскадрон драгун в помощь гарнизону правофланговой. Офицеры рассказали много печальных вещей о событиях на левом фланге.

Постараюсь передать читателям эти события насколько можно вернее и полнее.

В этот вечер наши саперные офицеры с несколькими рядовыми вышли из передовой, второй, параллели отметить место для заложения новой, ближайшей к неприятелю траншеи. Едва они начали работу, как заметили какую-то черную массу, ползущую на них: текинцы без шума, без выстрела, делали вылазку. Офицеры бросились назад в разные стороны к нашим параллелям, преследуемые текинцами, которые, видя, что они замечены, перестали скрываться и с дикими криками бросились в атаку; молодой герой, саперный поручик Сандецкий, бежал на бруствер, крича: "Стреляйте, нас немного, сзади текинцы!" Солдаты в траншеях растерялись; неприятель вскочил в траншеи, где был 4-й батальон Апшеронского полка, и началась страшная резня...

Защищая свое знамя, легли на месте: батальонный командир князь Магалов, ротный командир поручик Чикорев, подпоручик Готто и батальонный врач Троцкий; из роты в сто с лишком человек осталось 8-10 нижних чинов... Все было изрублено, и святыня батальона - знамя - попала в руки неприятеля; знаменщик был найден в бесчувственном состоянии, покрытый сабельными ударами, и умер, не придя в себя и не рассказав подробности этой борьбы! Горное орудие, бывшее в траншеях, сделав несколько выстрелов картечью, попало в руки неприятеля, но бравые артиллеристы все легли около: ни один из прислуги не оставил своего места...

Возле орудия пал смертью храбрых полковник князь Мамацов, начальник артиллерии левого фланга, и командир 4-й батареи 20-й артиллерийской бригады; текинцы, изрубив все, что попалось на пути, широкой рекой разлились повсюду, обирая мертвых, снимая с них даже платье. Большая часть бросилась во вторую параллель, некоторые же устремились на лагерь; прорвавшиеся во вторую параллель наткнулись на туркестанцев под командою полковника Куропаткина; хладнокровные залпы этой части заставили текинцев повернуть; и туркестанцы, к которым примыкали по дороге отдельные солдатики разбитых защитников 1-й параллели, шли очищая траншеи от неприятеля... Текинцы ушли в крепость, по которой открылась страшная канонада из всех орудий.

Вот вкратце описание этой страшной вылазки, так дорого стоившей нам, но еще дороже неприятелю. После отбития генерал Скобелев приказал играть оркестру и продолжать начатые работы; убитые и раненые были убраны, траншеи усиленно заняты войсками, и все вошло в обычную колею; воспоминанием о резне осталось только несколько сотен неприятельских трупов, лежавших повсюду и еще не прибранных, да земля, пропитанная кровью... На другой день в траншеях было найдено несколько женских трупов; у одной убитой в руках была длинная палка с насаженной на конце половиной ножниц; красиво разбросавшись, лежала эта текинская Жанна д'Арк с несколькими штыковыми ранами, сжимая свое импровизированное оружие в руке, с выражением ненависти на искаженном лице...