Шпион, или Повесть о нейтральной территории - Джеймс Купер

Кто, восхищаясь женской красотой,

Способен с ее чарами бороться.

Дамы семейства Уортон собрались у окна и с глубоким вниманием наблюдал за описанной нами сценой.

Сара смотрела на своих соотечественников с улыбкой, полной презрительного равнодушия; ей не хотелось отдавать должное даже внешнему виду людей, вооружавшихся, как она считала, во имя дьявольского дела — мятежа. Мисс Пейтон любовалась великолепным зрелищем, гордая тем, что это были воины отборных полков ее родной колонии; а Френсис волновало лишь одно чувство, захватившее ее всю целиком.

Отряды не успели еще соединиться, как острый глаз девушки выделил из всех прочих одного всадника. Даже лошадь этого молодого воина, казалось ей, сознавала, что она несет на себе человека необыкновенного. Копыта чистокровного боевого коня едва касались земли — такой легкой и плавной была его поступь.

Драгун сидел в седле с непринужденным спокойствием, показывавшим, что он уверен в себе и в своей лошади; в его высокой, стройной, мускулистой фигуре ощущались и сила и ловкость. Именно этому офицеру рапортовал Лоутон, и они въехали бок о бок на лужайку перед домом мистера Уортона.

Командир отряда на мгновение задержался и окинул взглядом дом. Несмотря на разделявшее их расстояние, Френсис разглядела его черные блестящие глаза; сердце ее забилось так сильно, что у нее перехватило дыхание. Когда всадник соскочил с коня, она побледнела и, почувствовав, что у нес подгибаются колени, должна была присесть на стул.

Офицер наскоро отдал распоряжения своему помощнику и быстро пошел по лужайке к дому. Френсис встала и покинула комнату. Он поднялся по ступенькам террасы и только коснулся входной двери, как она уже распахнулась перед ним.

Френсис уехала из города еще совсем юной, и ей не пришлось приносить в жертву тогдашней моде свою природную красоту. Ее роскошные золотистые волосы не были истерзаны щипцами парикмахера: они падали на плечи естественными, как у детей, локонами и обрамляли лицо, сиявшее очарованием молодости, здоровья и простодушия. Глаза ее говорили красноречивее всяких слов, но губы молчали; она протянула вперед свои сложенные руки, и ее склоненная в ожидании фигурка была так прелестна, что Данвуди на миг безмолвно застыл на месте.

Френсис молча проводила его в комнату напротив той, в которой собрались ее родные, живо обернулась к нему и, вложив обе свои руки в его руку, доверчиво промолвила:

— О Данвуди, как я счастлива, что вижу вас, счастлива по многим причинам! Я привела вас сюда, чтобы предупредить, что в соседней комнате друг, которого вы не ожидаете здесь встретить.

— Каковы бы ни были причины, — воскликнул молодой человек, целуя ее руки, — я очень рад, что мы с вами наедине, Френсис! Испытание, которому вы подвергли меня, жестоко; война и жизнь вдалеке друг от друга могут вскоре разлучить нас навеки.

— Мы должны подчиняться необходимости, она сильнее нас. Но теперь не время для разговоров о любви; я хочу сказать вам о другом, более важном деле.

— Но что может быть важнее неразрывных уз, которые сделают вас моей женой! Френсис, вы холодны ко мне… к тому, кто в дни суровой службы и в тревожные ночи ни на миг не забывал ваш образ.

— Дорогой Данвуди, — растроганная до слез Френсис опять протянула ему руку, и ее щеки снова загорелись ярким румянцем, — вы знаете мои чувства… Кончится война, и ничто не помешает вам взять эту руку навеки… Но, пока в этой войне вы противник моего единственного брата, я никогда не соглашусь связать себя с вами узами более тесными, чем узы нашего родства. Вот и сейчас мой брат ждет вашего решения: вернете ли вы ему свободу или пошлете на верную смерть.

— Ваш брат! — вздрогнув и побледнев, вскрикнул Данвуди. — Объяснитесь… что за страшный смысл кроется в ваших словах?

— Разве капитан Лоутон не сказал вам, что сегодня утром он арестовал Генри? — еле слышно продолжала Френсис, устремив на жениха взгляд, полный тревоги.

— Он доложил мне, что задержал переодетого капитана шестидесятого полка, не сказав, где и когда, — так же тихо ответил майор и, опустив голову, закрыл лицо руками, пытаясь скрыть свои чувства.

— Данвуди, Данвуди! — теряя всю свою уверенность, воскликнула Френсис, вдруг охваченная мрачным предчувствием. — Что означает ваше волнение?

Когда майор поднял лицо, выражающее самое глубокое сострадание, она продолжала:

— Конечно, конечно, вы не выдадите своего друга, вы не допустите, — чтобы мой брат… ваш брат… умер позорной смертью.

— Френсис! — с мукой в голосе воскликнул молодой человек. — Что я могу сделать?

— Сделать! — повторила Френсис, глядя на него безумными глазами. — Неужели майор Данвуди отдаст в руки врагов своего друга… брата своей будущей жены?

— О, не говорите со мной так сурово, дорогая мисс Уортон… моя Френсис! Я готов отдать жизнь за вас… за Генри… но я не могу нарушить свой долг, не могу забыть о своей чести. Вы первая презирали бы меня, если бы я так поступил.

— Пейтон Данвуди, — произнесла Френсис, и ее лицо покрылось пепельной бледностью, — вы говорили мне… вы клялись, что любите меня..

— Я люблю вас! — горячо сказал молодой человек. Но Френсис знаком остановила его и продолжала дрожащим от негодования голосом:

— Неужели вы думаете, что я стану женой человека, обагрившего руки кровью моего единственного брата!

— Френсис, вы разрываете мне сердце! — сказал майор и замолчал, чтобы совладать с собою; потом, силясь улыбнуться, добавил:

— В конце концов, может быть, мы напрасно терзаем себя опасениями. Возможно, что, когда я узнаю все обстоятельства, окажется, что Генри военнопленный, и только; тогда я смогу отпустить его на честное слово.

Нет чувства более обманчивого, чем надежда, н, видимо, молодости принадлежит счастливое преимущество наслаждаться всеми радостями, какие она может принести. А чем больше мы сами достойны доверия, тем более склонны доверять другим и всегда готовы думать, что произойдет то, на что мы уповаем.

Смутная надежда молодого воина была выражена скорее взглядом, чем словами, но кровь снова прилила к щекам подавленной горем девушки, и она промолвила:

— О, конечно, нет никаких оснований для сомнения. Я знала… знаю… вы никогда не оставите нас в нашей страшной беде!

Френсис не смогла справиться с охватившим ее волнением и залилась слезами.

Одна из самых приятных привилегий любви — это обязанность утешать тех, кого мы любим; и, хотя проблеск надежды, мелькнувший перед ним, не очень успокоил майора Данвуди, он не стал разочаровывать милую девушку, прильнувшую к его плечу. Он вытирал слезы на ее лице, и к ней вернулась вера в безопасность брата и в покровительство жениха.