Свиток 3. Великий шаман - Егор Дмитриевич Чекрыгин

Вот мне и отрыгнулось на старости лет. Не знаю, как там было в Российской армии эпохи 90-х, но тут дедовщина была делом не только законным, но к тому же и всячески поощряемым. И если в племени Нра’тху меня шпыняли, можно сказать, любя и по-отечески, тут меня начали гнобить и лупцевать и из чувства долга и по велению души.

И одно дело, когда тебя шпыняют на строевых занятиях, тычками и оплеухами вгоняя воинскую науку. (При том что я не знал языка, по-иному со мной общаться было сложно.) Тут я и сам поучиться не отказывался, поскольку лишние знания карман не тянут, особенно когда это знания, как выжить на поле боя. Да и среди наших при случае будет чем прихвастнуть.

Но вот совсем другое дело, когда тебя просто гнобят, потому что надо на ком-то отыгрывать свои плохие эмоции. А эмоций подобных у пехтуры-оикия хватало с избытком. Сравнивать местные порядки с дикарской вольницей не было никакой возможности. Хотя меня и определили к коренным аиотеекам, можно сказать, пехотной элите, жизнь наша медом отнюдь не была. Даже просто тащить на себе целый день собственное оружие и доспехи, и жратву, и все имущество отряда уже было тяжким трудом. А когда еще сплошь и рядом делаешь это из-под палки и по команде. А рядом с тобой едут на верблюдах богатые и сильные оуоо, всегда готовые наказать за проступок или ошибку, да еще и смотрят с высоты спин своих зверушек на шагающего в грязи тебя как на полное говно, очень быстро появляется желание отыграться за все своим беды на ком-то другом. И я в данном случае на роль этого «другого» подходил как нельзя лучше. Ни языка, ни знания обычаев, ни друзей… Так что старшие товарищи с ходу начали пытаться отбирать у меня еду и гонять без всякой очереди на грязные работы.

Ну да и я уже был не тот наивный и слабовольный горожанин, заблудившийся между мирами, каким попал в племя Нра’тху. За время жизни в этом мире я худо-бедно научился показывать зубы, и когда уже на четвертый день такой жизни наш не то сержант, не то «дюжинник», именуемый тут оикияоо, конкретно достал меня, я сумел сбить его на землю и даже малость попинать ногами. Все-таки общение с Лга’нхи и ирокезами кое-чему меня все-таки научило.

Да и участие в настоящих боях откладывает свой след на характере человека. Добытая Мана — это вам не фунт изюму. Вместе с ней ты получаешь и опыт, и уверенность в себе. А ведь моем поясе (мне его, кстати, вернули, но без кинжала) уже висело почти полтора десятка скальпов.

Выжив и содрав скальпы в немалом количестве схваток, мягкий и пугливый студент Петя Иванов добыл немало Маны. И укрепив ею свой дух, понял простую истину, что пугаться можно по-разному. В страхе можно зарычать и броситься на врага, как это делает загнанная в угол крыса, а можно замереть от ужаса и дать себя убить, как какой-то пугливый зайчонок. В первом варианте есть хоть какой-то шанс. Во втором — шансов ноль. Следовательно, выбрать не сложно.

За большинство местных жителей этот выбор делает сама жизнь. Зайчата умирают еще детьми. Мне же пришлось этому учиться. Долго учиться. Но я, кажется, был не самым плохим учеником и кое-что усвоил.

А еще я тут понял, что искать компромиссы в некоторых случаях абсолютно бесполезно. Этот мир пока не дорос до компромиссов. Стоит только начать заниматься этим неблагодарным делом, и вместо компромисса быстро найдешь еще больше проблем. Все решат, что ты слабак, а со слабаком считаться незачем. Слабака просто затопчут.

Потому-то, когда наш оикияоо демонстративно плюнул мне в миску с размазанной по донышку кашей, когда я потребовал наполнить ее полностью, я ткнул эту миску ему в рожу, закрывая обзор, и влепил со всей дури ногой по голени, благо на мне все еще оставались «горные» ботопортянки с толстой и прочной подошвой. Потом понадобилось еще три-четыре боковых удара, чтобы снести этого урода с ног. Мужичок был хоть и ниже меня на полголовы, но башку имел чугунную. Я еще успел пару раз пнуть упавшую тушку по ребрам, а потом на меня навалилась вся остальная оикия и быстро заставила пожалеть о содеянном.

Очнулся я уже в темноте, а значит, прошло как минимум часов шесть-семь. Никто мне даже плошку воды не поднес, а двигаться было мучительно больно. Я слизывал ночную росу с травы, чтобы утолить жажду, и делал все возможное, чтобы не доставить удовольствие своим врагам, начав скулить от боли.

А наутро состоялся очередной в моей жизни неправедный суд.

Чего там пел-заливался наш Самый Главный Босс, я, ясное дело, не понял. Мне лично вообще слова не дали сказать, как, впрочем, и моим сослуживцам. Однако приговор говорил о многом. Не только меня, но и всю оикия приговорили к порке!

Кстати, интересное наблюдение. Судя по спинам моих «однополчан», порка тут была делом естественным и обычным. А вот Гит’евек и другие ирокезы из «забритых» ее никогда не применяли во время обучения молодняка.

Насколько я понял, среди дикарей вообще существовало только три вида наказания: общественное осуждение; изгнание из племени и смерть. (Детишек лупят, только чтобы до них лучше дошли незыблемые отеческие мудрости.) Хотя последние два означали примерно одно и то же и смерть, наверное, была даже более гуманным наказанием. А вот тягость общественного порицания современному мне человеку понять, пожалуй, практически невозможно. Тут оно воспринималось намного трагичнее, чем мы можем себе представить. Когда живешь в довольно тесной общине, любое понижение твоего общественного статуса воспринимается очень болезненно. Весь. Повторяю, ВЕСЬ МИР смотрит на тебя с осуждением, брезгливым сочувствием и жалостью. И никуда от этих взглядов не укрыться и не спрятаться в забвении толпы. Потому-то калеки обычно и предпочитают «изгонять» себя самостоятельно, чем терпеть сочувствующие взгляды, приказы и окрики тех, кто вчера был на равных с тобой. Презрение горше смерти!

Ну а изгнание или казнь это настолько редкий случай, про которые за всю мою бытность тут я слышал лишь в балладах, но ни разу не видел воочию. Все-таки каждое племя — это отдельная семья. И надо очень сильно набедокурить,