Павел Первый - Анри Труайя

Новости из дома успокаивали Павла, но все же он не мог не беспокоиться о своем будущем, которое их ждало впереди под строгим надзором Ее Величества. Без сомнения, он охотно бы задержался в Австрии, но в их планы вмешалась неожиданно распространившаяся там до сих пор не известная болезнь – лихорадка, сопровождавшаяся сильным ознобом и головной болью. Поговаривали, что «грипп» этот очень заразный и что лучшее средство избавления от него – это солнечные ванны, которые советовали принимать в средиземноморских странах. Распространившаяся эпидемия не пощадила и Марию. И тогда Павел решает спешно отправиться в дорогу. Их следующим пунктом назначения была Италия, благословенная страна, климат которой, несомненно, излечил бы молодую женщину от жестокого кашля, разрывающего ее грудь. Предсказания оправдались: и в самом деле, еще до того как они доехали до Триеста, здоровье великой княгини пошло на поправку. Открытие Венеции стало для нее и мужа незабываемым праздником. Великолепие этого исторического памятника зодчества, города, наполовину покоящегося на воде, со множеством причудливых каналов, дворцов, музеев, маскарадов, гондол произвело на них неизгладимое впечатление, им казалось, что они присутствуют на нескончаемом спектакле. Мир здесь состоял из фасадов, пируэтов, конфетти, музыки и напоминал музыкальную сцену. После посещения этого города-миража они прибыли в Рим, священную столицу античных монументов и триумфального католицизма. Принятые самим Папой, который соблаговолил выразить миловидным еретикам с Севера свое доброе напутствие, а также местной знатью, которая утомила их дискуссиями и комплиментами, они затем немного развлеклись, совершив прогулку по старому городу, посетили руины и лавчонки антикваров. Знакомство с историческим прошлым привело их, естественно, в Помпеи, раскопки которых недавно начались, а также в Неаполь, где они вновь окунулись в изнуряющую вереницу церемоний по их чествованию. Там же Павла ожидал неприятный сюрприз – он столкнулся лицом к лицу с графом Андреем Разумовским, с этим некогда коварным другом, низко предавшим его доверие, совратившим его первую жену, покойную великую княгиню Наталию. В данный момент Разумовский являлся послом России, официально назначенным Екатериной, при короле Неаполя. И было, разумеется, естественным, что он принимал участие в официальном приеме. Однако Павел, раздосадованный напоминанием о его супружеском несчастье, воспринял эту встречу как вызывающую насмешку своего бывшего некогда соперника или же как козни матери, устроенные для того, чтобы над ним посмеяться. Уже на следующий день Неаполь стал для него невыносим. Нанеся последние визиты, предусмотренные протоколом, он поспешил покинуть город.

Этот инцидент настолько испортил ему настроение, что во Флоренции, где их встретил герцог Леопольд Тосканский, Павел заговорил с ним с такой горячностью, что несколько озадачил своего собеседника. Позабыв о недавнем увлечении Иосифом II, Павел уже курил фимиам своим прежним прусским симпатиям, он стал открыто излагать свои взгляды на самые серьезные последствия, которые могут иметь место в связи с заключением альянса между Россией и Австрией, договор о котором был подписан не так давно его матерью. Леопольд выслушал его внимательно, поблагодарил за откровенность и сделал вид, что придерживается того же мнения. Тем не менее, сразу же после его отъезда он пишет: «В разговорах своих он ни разу и ни о чем не касался своего положения и императрицы, но не скрыл от меня, что не одобряет всех обширных проектов и нововведений в России, которые в действительности впоследствии оказываются имеющими более пышности и названия, чем истинной прочности […]. Однажды, говоря о делах, он обмолвился мне, что Венский двор хорошо сослужил Санкт-Петербургу […]. По этому случаю я должен предупредить тебя, что, рассуждая о делах, граф Северный […] разгорячился и кончил, сказав, что мне, вероятно, известно, кто из петербургских должностных лиц куплен Венским двором, что это мерзко, но что известны все подробности, сколько, когда и что именно получил каждый. […] Это князь Потемкин, статс-секретарь императрицы Безбородко, первый член иностранной коллегии Бакунин, оба графы Воронцовы, Семен и Александр, и Марков, теперь посланник в Голландии. Я вам называю их: я буду доволен, если узнают, что мне известно, кто они такие, и лишь только буду иметь власть, я их отстегаю […], уничтожу и выгоню»[13]. Тот же герцог Леопольд отмечал в своем письме брату в Вену: «Граф Северный, кроме большого ума, дарований и рассудительности, обладает талантом верно постигать идеи и предметы и быстро обнимать все их стороны и обстоятельства. Из всех его речей видно, что он исполнен желанием добра […]. В его образе мыслей видна энергия. Мне он кажется очень твердым и решительным, когда остановится на чем-нибудь, и, конечно, он не принадлежит к числу тех людей, которые позволили бы кому бы то ни было управлять собою»[14].

Путешествие продолжилось согласно заранее намеченному маршруту. Далее их путь лежал во Францию. За восемь лет до этого на трон взошел Людовик XVI; четыре года назад умер Вольтер; Дидро и Даламбер были стариками, хотя находились еще в ясном уме. Странная страна, где упражнениям мысли отдавали большее предпочтение, чем обработке земли. В поездке по Франции Павел поражался плохим состоянием дорог, опустошенностью деревень, посредственностью гостиных дворов и сумрачным настроением жителей. После короткого посещения госпиталей Лиона и армейской мануфактуры в Сент-Етьене 7 мая 1782 года[15] граф и графиня Северные торжественно въехали в Париж. Они остановились в доме русского посланника во Франции князя Барятинского. Зеваки толпились на улице, мечтая хотя бы мельком увидеть эту пару, а их искренние комплименты бурно расцветали, когда супруги проходили мимо. Однако некоторые наивно удивлялись тому, что настоящий великий князь, воплощающий такую огромную и мощную страну, не был в действительности «ни Гераклом, ни Атлантом». Те, кому повезло оказаться вблизи него, рассказывали, как выглядит великий князь: он человек среднего роста, с не совсем гармоничными чертами лица, его речь довольно-таки скована; но они подслащивали этот нелестный портрет, восхитясь живостью его мыслей и гордой улыбкой. «Ле Меркур де Франс» отмечала по этому поводу: «Говорит он мало, но весьма кстати, не эмоционально, но свободно и без демонстративной льстивости». Что касается великой княгини, то ее нашли немного полноватой, но главное – очень привлекательной. То, что эта пара персонифицировала «загадочную Россию», подогревало к ней интерес парижан, падких на славянскую экзотику. С конца этой эпохи французы познали моду на русофилию, моду непредсказуемую и сравнимую разве что со льстивой женщиной. Эта мода требовала, чтобы Россию подавали под любым соусом. Магазины стали развешивать броские вывески: «А-ля императрица России», «А-ля русская дама», «А-ля русский кавалер». Воодушевленный этой единодушной доброжелательностью, Павел горел нетерпением как можно быстрее быть принятым королем в Версальском дворце.