Любовь красного цвета - Салли Боумен

– Может, скоро, а может, и нет.

– …И кого он здесь найдет? Развалину! От тебя уже половина осталась! Насквозь больная, грустная! Ты не работаешь, не пишешь, нигде не появляешься… Очнись, Джини!

– Хорошо, – покорно проговорила та только для того, чтобы прервать этот словесный поток. – Я поеду с тобой, буду есть, буду разговаривать. Не хочу, чтобы меня считали неврастеничкой.

– Ты еще не неврастеничка, – убежденно проговорила Линдсей, – но непременно станешь ею, если не возьмешь себя в руки и не изменишь свою жизнь.

Теперь Джини с удивлением обнаружила, что ноги сами привели ее к дому Линдсей, хотя она поначалу и не собиралась встречаться с подругой. Поднявшись по ступенькам, она позвонила и наконец услышала голос Тома. Джини любила Тома, она помнила его еще маленьким болезненным мальчиком.

– Ой, привет! – заулыбался Том, широко распахивая дверь и выходя на крыльцо. – Заходи. Я – один. Бабушка поехала в «Хэрродс» за футбольными бутсами, а мама звонила и велела накормить тебя бутербродами, она задерживается.

Джини смотрела на Тома, которого не видела с тех самых пор, когда уехала в Сараево. Он изменился: отрастил хвостик и как-то по-новому стал говорить. На нем были поношенные джинсы и старый свитер. Том вырос и возмужал, но был по-детски открыт и непосредствен.

– Разве Линдсей не предупредила тебя, что я худею? – спросила Джини.

– Тогда я сварю кофе. И где-то тут еще оставались бисквиты.

Том смущенно повернулся к ней спиной, стал рыться в стенных шкафах, затем попытался наполнить водой кофеварку над раковиной, забитой грязной посудой.

– Черт! – пробормотал он сквозь зубы. – Может, мне лучше сначала прибраться, пока не вернулась мама. У нас ведь – расписание дежурств. По идее мама сейчас должна устранять бардак в ванной, а бабуля – мыть посуду. Но она терпеть не может мыть тарелки. Говорит, что у нее от чистящего средства сыпь появляется.

– Удобный предлог, – сказала Джини, знавшая Луизу давным-давно.

– Ага, вот и я то же говорю.

– Давай, помогу. Я буду мыть, ты вытирай – так мы быстрее справимся. Во сколько приедет Линдсей?

– Обещала в половине второго, может, в два. У нее – запарка, в понедельник она отваливает в Париж. А сегодня – с тобой, за город. Ураган, а не женщина. – Парень ухмыльнулся. – Из-за этого она чувствует себя виноватой. Да к тому же у нее на работе какой-то козел, с которым у них чуть ли не ядерная война, задержал ее сегодня.

– Понятно, – сказала Джини. – А ты не хочешь поехать вместе с нами к Максу?

– Нет, эта компания не для меня.

– А когда-то ты ею не брезговал.

– Так то раньше было. А сейчас – слишком много детей. Шарлотта – опять беременна и… В чем дело?

– Ни в чем. Просто обожглась немного. Чересчур горячая вода.

– Кроме того, в эти выходные по НФТ – ретроспективный показ фильмов Бергмана. Двенадцать часов безупречного искусства. – Том искоса бросил на Джини долгий взгляд. – Бергман, Антониони, Феллини, Годар – вот кого надо смотреть. Твоих американских режиссеров я больше не выношу.

– А ведь когда-то ты очень любил «моих» американских режиссеров. «Опасные улицы», «Водитель такси», «Крестный отец»… Ведь «Крестного отца» ты смотрел как минимум три раза, Том!

– Ну, что ж, ранний Коппола – это то, что надо.

И Скорцезе – тоже будь здоров. Ты видела «Крутых парней»? О, и конечно, Тарантино. Тарантино – это вообще отпад! Смотрела «Псы»? А «Криминальное чтиво»?

– Нет.

– Это – два самых потрясающих фильма, когда-либо сделанных в Америке. Никаких соплей, настоящее постмодернистское кино. Там, конечно, много насилия…

– Вот и я об этом слышала, а такое кино мне пока что смотреть не хочется. Когда-нибудь я на них, конечно, схожу…

– Обязательно сходи! В «Криминальном чтиве» есть одна сцена… Конечно, лучше фильм заранее не рассказывать, чтобы не портить впечатление, но сцена с этими школьниками, которых вот-вот должны убить. Траволта вынимает пистолет, но не наставляет на них, а просто стоит сзади и потом… – Том осекся и покраснел. – Ой, извини, пожалуйста. Зря я об этом заговорил. Мама ведь предупреждала меня. Сказала, что…

– Все в порядке, Том, со мной все в порядке. Передай, пожалуйста, соусник.

Том выполнил ее просьбу. Он стоял позади Джини, вяло перетирая тарелки и время от времени бросая взгляды в ее сторону.

– Я хотел спросить… – начал он после некоторого колебания. – Что там стряслось с тобой в этом Сараево? Ты кому-нибудь рассказываешь об этом? Мама сказала, что – нет. Ни ей, ни кому-либо другому. Почему?

– Ты ведь тоже раньше не разговаривал, – возразила Джини. – За последние три-четыре года ты практически вообще не говорил. Линдсей из-за этого просто с ума сходила от беспокойства и чувства вины. А ведь я не сомневаюсь, что у тебя были мысли и чувства, которыми ты вполне мог бы поделиться с окружающими. Однако по каким-то своим причинам ты не хотел этого делать. Тогда я не приставала к тебе, Том…

– Действительно, не приставала. Тебе было наплевать. – Он помолчал. – Но это – нормально, я вполне это понимаю. Люди и так чересчур много болтают, а уж в нашей семье – так вообще не закрывают рта. Мама трещит без умолку, бабушка треплется без передышки. Мне нужно было от этого передохнуть. Просто был необходим кусочек тишины, понимаешь?

– Да, иногда это помогает. – Джини отвела взгляд в сторону.

– Вот именно. Но ты-то ведь говорила, помнишь? Мне, например, очень нравилось с тобой разговаривать. Мы с тобой ходили в кино, ты кормила меня гамбургерами. Это было здорово…

– Да, я помню. Мне это тоже нравилось.

– Вот я и удивляюсь: что с тобой стряслось? Мама называет это посттравматическим стрессом. Она тебе это говорила?

– Нет, не говорила. И ничего такого страшного со мной не случилось.

– Мама говорит, что ты насмотрелась слишком много трупов, а я не понимаю: Паскаль побывал в сотне мест, где воюют, навидался в десять раз больше, так почему же он смог с этим справиться, а ты – нет? Лично я думаю… – Он помолчал, взвешивая свои слова. – Я думаю, со временем ты приучишь себя к этому. Просто эта война была у тебя первой, к тому же ты так давно мечтала писать о ней. Правильно? Ведь ты хотела туда попасть?

– Да, когда-то хотела. Но, может быть, мы сменим тему?

– Конечно.

Некоторое время они молчали. Том вытер соусник и несколько тарелок, пока Джини угрюмо мыла посуду. Все будет нормально, все пройдет, убеждала она себя, нужно только сосредоточиться на этом нудном занятии, поиграть немного в домашнюю хозяйку. Однако в этот момент Том сделал нечто такое, от чего Джини растерялась.

Вновь зардевшись, с очаровательной неуклюжестью, которую она помнила в нем еще с детства, юноша обнял ее за плечи и извинился. Он знает, сказал Том, что поступил по-идиотски и не стоило поднимать эту тему, он сожалеет об этом, но кое-кто – если честно, то его девушка – сказал, что ему не должны быть до фонаря чувства других людей, вот он и попытался понять Джини, и, кажется, у него это получилось, и, хотя он вовсе не собирался совать свой нос в чужую душу, Джини выглядит сейчас такой изменившейся, что он счел себя обязанным поговорить с нею…