Фитин - Бондаренко Александр Юльевич

Такое вот «тёпленькое местечко» нежданно-негаданно досталось нашему герою.

Что ж, из всего вышесказанного любой здравомыслящий дилетант может сделать однозначный вывод: «Советская разведка работала из рук вон плохо!» Логика элементарная: за хорошую работу обычно награждают, а не расстреливают. Но люди посвящённые знают, что всё это совершенно не так и что под руководством вышеперечисленных начальников советская разведка сделала для Отечества очень и очень много полезного. Вот что писал по этому поводу ветеран Службы генерал-лейтенант Виталий Григорьевич Павлов, пришедший в разведку в конце 1930-х годов:

«Пожалуй, правомерно утверждать, что в предвоенные годы советской внешней разведке удалось проникнуть во многие важные объекты главных капиталистических стран.

В Германии вели успешную работу легальные резидентуры под руководством опытных разведчиков Б. Д. Бермана и, после него, Б. М. Гордона. Именно Б. М. Гордон завербовал антифашиста А. Харнака, который предупредил в 1941 году о готовящемся нападении Германии на СССР.

Нелегальные резидентуры во главе с испытанными разведчиками В. М. Зарубиным и Ф. К. Парпаровым приобрели ценнейшую агентуру, которая располагала доступом к секретным документам Министерства иностранных дел. В. М. Зарубин активно использовал агента Брайтенбаха, сотрудника гестапо...

В 1933 году в Англии была создана нелегальная резидентура во главе с разведчиком А. М. Орловым. В этой группе активно действовали опытные нелегалы-вербовщики А. Г. Дейч, Т. С. Малли, И. Рейф. Именно тогда ими была заложена “Кембриджская пятёрка” во главе с К. Филби... В нескольких европейских государствах успешно действовал нелегал Д. А. Быстролётов, специализировавшийся на вербовке шифровальщиков важных государственных учреждений...

В Италии эффективно работал разведчик М. М. Аксельрод, добывая ценнейшую информацию о манипуляциях британского правительства во взаимоотношениях с фашистскими главарями в Италии и Германии.

Нелегальная резидентура в США под руководством Б. Я. Базарова и И. А. Ахмерова завербовала ценных агентов из числа сотрудников Государственного департамента, других американских министерств и даже из окружения самого президента США.

Харбинская резидентура в 1929 году сумела предупредить о готовившемся японском нападении на МНР незадолго до боев на реке Халхин-Гол. Наша разведка также своевременно, ещё до боёв на озере Хасан, получила информацию о концентрации японских войск у китайско-советской границы, о захватнических планах японцев в отношении Китая.

Одним словом, к началу 1937 года внешней разведке было чем гордиться»[109].

А кто же тогда работал в Службе?

«В 1934—1938 гг. большинство сотрудников центрального аппарата внешней разведки и резидентур составляли кадровые чекисты с опытом работы в различных подразделениях ВЧК-ГПУ-ОГПУ. Они пришли в органы госбезопасности из РККА, военной разведки и контрразведки, с партийной, советской и хозяйственной работы. Среди них было немало бывших сотрудников аппарата Коминтерна, Коммунистического интернационала молодёжи <КИМ — А. Б. >.

Как правило, за плечами оперативных работников разведки была городская школа, гимназия (нередко — лишь несколько классов), первые курсы институтов»[110].

Ну что ж, многих из вышеназванных событий нам ещё придётся коснуться в ходе дальнейшего повествования, о некоторых из старых — не по возрасту, но по опыту — разведчиков мы расскажем. А пока несколько слов об обстановке, которая была в ИНО (так традиционно продолжали именовать разведчики свой 5-й отдел ГУГБ) на тот период. Сам Фитин оценил её так:

«В 30-х годах сложилась обстановка недоверия и подозрительности ко многим чекистам, главным образом руководящим работникам, не только центрального аппарата, но и резидентур Иностранного отдела за кордоном. Их обвиняли в измене Родине и подвергали репрессиям. В течение 1938— 1939 годов почти все резиденты ИНО за кордоном были отозваны в Москву и многие из них — репрессированы»[111].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Исторический опыт свидетельствует, что «власть имущие» нередко испытывают совершенно безосновательное чувство ревности к популярным военачальникам и опасаются всезнающих руководителей спецслужб — подобное негативное отношение зачастую переносится также и на их сотрудников и подчинённых. А потому, невзирая на возможные негативные последствия для государства в целом, они стараются избавляться от лучших специалистов своего дела, заменяя их послушными посредственностями, в наивной уверенности, что тем самым укрепляют собственный режим. Прозрение обычно приходит с опозданием — при начале войны, мятежа или революции, — когда те самые посредственности, столь удобные и надёжные в мирное время, обнаруживают свою полную профессиональную несостоятельность...

Первый сокрушительный удар по органам госбезопасности был нанесён руками наркома Генриха Ягоды, причём ведь старого чекиста, который ещё в 1919 году был членом Коллегии ВЧК. Но «партийная дисциплина» или «личная преданность» (а может, и карьеристские устремления) — что именно, теперь сказать невозможно, — Ягоды оказались сильнее корпоративного чувства. За два года его «правления» — с июля 1934 по сентябрь 1936 года — из ОГПУ было уволено порядка 8100 человек, заподозренных «в нелояльности» к вождю и проводимой им политике. Хотя, заметим, настоящих репрессий, особенно в отношении руководящего состава, пока ещё не было: при нём всего лишь был снят с должности и осуждён на три года Филипп Демьянович Медведь, начальник Ленинградского областного управления НКВД, обвинённый в преступной халатности в связи с убийством С. М. Кирова. Что ж, это за дело — не уберёг Мироныча. И он тогда ещё легко отделался[112]...

Однако подобный, как было сказано «сверху», «излишний либерализм» дорого обошёлся Генриху Григорьевичу.

«25 сентября 1936 года Сталин, находившийся вместе со Ждановым на отдыхе в Сочи, направил в Москву членам Политбюро телеграмму следующего содержания:

“Считаем абсолютно необходимым и срочным назначение тов. Ежова на пост наркомвнутдела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на четыре года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД”.

Уже на следующий день после получения телеграммы Сталина, 26 сентября, наркомом внутренних дел стал секретарь ЦК ВКП(б) Николай Ежов. По совместительству за ним сохранялись посты секретаря ЦК и председателя Комитета партийного контроля. Одним из первых шагов Ежова на посту наркома стало указание о том, что органы госбезопасности должны развернуть чистку, начиная с самих себя.

18 марта 1937 года Ежов выступил на собрании руководящих работников наркомата внутренних дел, на котором заявил, что “шпионы” заняли в НКВД ключевые посты. Он потребовал “твердо усвоить, что и Дзержинский испытывал колебания в 1925—1926 годах. И он проводил иногда колеблющуюся политику”. Это был сигнал о том, что репрессии коснутся и ближайших соратников Дзержинского. Вскоре волна арестов в НКВД захлестнула и его руководящих работников. Прежде всего, это коснулось лиц польской национальности. Руководством страны было выражено политическое недоверие внешней разведке»[113].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Звучит совершенно казённо: «выражено политическое недоверие». Словно бы товарищ Сталин пригласил к себе Абрама Ароновича Слуцкого, руководившего тогдашним 7-м отделом ГУГБ НКВД СССР, и сказал ему со всей большевистской прямотой: «Выражаю вам, товарищ Слуцкий...» (Ну, примерно так, как в известном фильме «Мимино»: «Он сказал, я испытываю к потерпевшему такую личную неприязнь...».) Нет, всё было гораздо проще и страшнее: «политическое недоверие» тогда выражалось смертной казнью. Может, именно потому и скончался вдруг Абрам Аронович за рабочим столом?