Охота пуще неволи - Эрнст Кудусов

18 марта

Когда Архимеда озарило прозрение, он вскричал: «Эврика!», выскочил из ванны и понесся по улице, забыв от радости накинуть на себя тогу. Нечто подобное произошло и со мной: меня тоже осенила гениальная (так во всяком случае я решил) мысль, и мне также захотелось выскочить из избы и пустится вокруг нее в пляс, изображая танец «Озарение». Но я более сдержанно выразил свои чувства по сравнению с эллином, хотя для меня мое открытие имело не меньшее значение.

Все оказалось очень просто, до элементарности просто. Удивительно, как трудно люди постигают простое. У меня, во всяком случае, прозрение наступило только на 14-е сутки беспрерывного анализа своих выкладок. Но зато теперь я знаю о соболях все, что мне нужно.

Итак, что мне стало известно? Я уже писал раньше, что наши познания о жизни соболя отрывочны, неполны. А после того, как были составлены таблицы, у меня появилось много таких сведений, о которых я и не подозревал. В частности, я выявил по месяцам приход соболей в район моего промысла, периодичность их подхода. Затем, анализируя схему вылова, заключил, что соболь ко мне идет не с востока, как предполагал раньше, а с севера. Это было непонятно. Ведь на востоке целина, так никто не промышляет, но оттуда соболь идет, хотя, казалось бы, все условия для этого: река-то течет с востока на запад, вот и иди вдоль реки. Ведь ходовой соболь — а это известно — концентрируется всегда у рек. Выяснилась и еще одна загадка: соболь почти не шел с юга. Сначала я полагал, что всему виной песцы, которые посягнули на кормовую базу соболей и тем вынудили их уйти с севера. Но потом понял, что одними песцами все объяснить нельзя. Значит, что-то другое? И вообще, почему соболь мигрирует? Недостаток кормов? Так расширяй свою территорию, а не уходи с нее. А если места в тайге хватает не всем, то всегда ли такое наблюдается или только в неурожайные кормовые годы?

Вот изложение моих выводов.

Летом, когда пищи много, большое семейство соболей может жить на сравнительно малой площади. Но к зиме, особенно после установления глубокого снежного покрова, условия для добывания пищи ухудшаются. Начинается борьба между соболями за овладение территорией. Сильные изгоняют слабых и остаются на месте, а слабые вынуждены покидать насиженные места в поисках новых угодий. Естественно, чаще это молодняк. Вытесненные из родных мест, звери порой так и уходят целым выводком. Если поблизости обнаруживаются свободные площадки, соболи задерживаются на них. Но, как правило, все бывает занято, и пришельцам приходится отвоевывать жизненное пространство. И опять побеждает сильнейший, а слабые продолжают мигрировать. Эти миграции, в конце концов, приводят обездоленных соболей к естественным преградам, коими являются, например, крупные реки. Соболь неохотно переходит по льду реку, предпочитая сначала походить вдоль берегов, тем более что здесь и пищи больше (зайцы, куропатки и т. д.). И, чем крупнее река, тем дольше на ней задерживается. Так что зимой у крупных рек всегда соболей больше, чем в остальных частях тайги, их плотность здесь выше, и она непрерывно растет за счет пополнения из тайги. И тем больше будет ходового соболя, чем меньше урожай его корма в тайге, ибо в этом случае хозяева территорий вынуждены расширять свои владения за счет соседей. Таким образом, в тайге остаются наиболее сильные особи.

Для ходового соболя естественным препятствием является не только река, но и горы с «лысыми» вершинами. Он такие горы обходит по подножию. Здесь поток соболей уплотняется, одновременно образуя миграционную тень в тыловой зоне горы. Вот почему некоторые мои путики, расположенные вдоль реки и блокированные горами, не давали добычи. Зато в «коридорах» между горами я имел рекордные уловы.

Теперь мне понятно, почему в одних местах соболя всегда много, а в других, хоть тресни, нет. Некоторые охотники, выбирая место для путика, смотрят на лес, на его состав. А надо смотреть на рельеф. Состав леса же ни при чем. В березняках я, кстати, добыл больше, чем в ельниках и кедрачах. И вот теперь, когда глянул на гипсометрическую карту, мне стало ясно, почему соболь шел ко мне в основном с севера, а не с юга. Хотя влияния песцов я не исключаю.

Таким образом, уяснив эти основы, я могу теперь осмысленно вести лов, заранее зная, где можно ожидать хороших уловов, а где нет. Причем я совсем откажусь от практики «поперечных» путиков, располагая капканы лишь вдоль реки в «коридорах» между горами.

Такое решение продиктовано следующими соображениям. Сознавая, что в тайге остаются наиболее сильные и приспособленные к жизни особи, а у рек скапливаются «излишки» воспроизводства, нам, охотникам, следовало бы отлавливать лишь эти «излишки». Тем самым охотники превратились бы своего рода «чистильщиков», которые вылавливают то, что все равно обречено на вымирание. Ведь при такой плотности соболей у рек им не хватает корма, и потому-то и развиваем среди них «каннибализм». Короче, так или иначе, но большинство ходовых соболей все равно не доживает до лета. Так пусть они лучше пойдут на пользу человечеству, становясь предметом роскоши его прекрасной половины.

Что же касается неходовых соболей, то трогать их не следует потому что, если мы начнем отлавливать и основных производителей, то нанесем двойной ущерб. Во-первых, подорвем воспроизводство, а во-вторых, лишим соболей условий для образования «излишков», которые так необходимы для естественного отбора, для того, чтобы потомство давали лишь наиболее приспособленные к жизни особи. Если в процессе воспроизводства начнут принимать участие все особи, в том числе и те, что могут дать неполноценное потомство, биологическому виду начнет угрожать вымирание, и уже не только извне, но и изнутри. Такого не должно произойти.

Вот почему я решил вести лов только ходовых соболей и вот почему я отказываюсь от глубоких рейдов в дебри тайги локализуя свою деятельность лишь у рек и в «коридорах» между горами. Теперь я смогу ответить Фишбуху, почему необходимо отказаться от его метода охоты. Злоупотребление собакой подрывает саму основу воспроизводства соболей. Хорошо, что у нас пока много свободных территорий и хищнический промысел не вызывает пока еще необратимых последствий.

23 марта

И вот наконец я в последний раз пришел на базу. Послезавтра за нами прилетит самолет и заберет нас отсюда на несколько месяцев. Наши избушки останутся на попечении диких зверей и туристов (тоже, по-видимому, не менее диких). Но я надеюсь, что все останется в целости и сохранности, так как рассчитываю не столько на порядочность последних, сколько на собственную предусмотрительность: вряд ли кому-нибудь удастся обнаружить мое зимовье. А вот база наша стоит на самом обрыве, и не заметить ее невозможно. Поэтому Андрей наиболее ценные вещи унес в другие избушки, оставив здесь то, что не обидно будет потерять (хотя необидных потерь не бывает).