Ты + я - Надежда Нелидова

– Минуточку. – Роза Альбертовна молниеносно выдернула альбом из Наташиных рук. Какая непростительная промашка: этот альбом не для простых смертных, как она оставила его на столе?! Девочка милая, «свежатинка», такие здесь уходят влёт, но…Этот парень из «серого» списка, а значит не про твою честь, глупышка.

– Дело в том, – приветливо пояснила Роза Альбертовна, – что Виталик на днях женится. Я просто не успела вынуть фото. Видели бы вы его невесту: Эванджелин Лилли и Пэрис Хилтон в одном флаконе. – Она смерила Наташу взглядом, чтобы та знала своё место.

Когда Наташа ушла, Роза Альбертовна ещё покачала головой, поражаясь своей неосмотрительности. Этот упрямец Виталий тоже хорош. Названивает каждое утро, донимает мольбами и угрозами: вынь да положь ему девушку, с которой он столкнулся в дверях конторы. Любовь у него, видите ли, с первого взгляда. Щас, разбежался. Ты приготовлен солидной даме, не чета этой нищей девчонке.

– Виталий, я вам сотый раз объясняю: у девушки свадьба на носу. Она беременна на четвертом месяце, вы что, хотите чужое счастье расстроить? Что? Зачем в брачную контору приходила? А… спасибо сказать приходила, за жениха.

Положила трубку. Снова взяла трубку.

– Налоговая? Нонночка, ты? Как прошла подтяжка? А диета помогла, скинула хотя бы килограмм десять? Ну, славно. Тут я придержала для тебя прелестного мужчинку: Виталий, 32 года и т. д.

Близняшки и спали, и не спали. Один сонно хмурился – другой таращил ясные серые глазёнки. А положишь врозь – оглушительный ор, не могут друг без дружки. А тут ещё телефон. Виталик, уходя, каждый раз напоминает: отключай звук, и каждый раз Наташа забывает.

На цыпочках убежала в кухню и – шёпотом: «Да! Да, это квартира Фенькиных. Перезвоните, пожалуйста, ему на службу…» Кладя трубку, мысленно доругивалась: «У него не десять голов и не двадцать рук, ему что, разорваться? Совсем с ума сошли, уже на квартиру звонят».

Близняшки, кажется, уснули. Выдалась свободная минутка, и Наташа, сорвав фартук, метнулась к компьютеру. Она активистка, возглавляет родительский комитет в школе, где во втором классе учится старшенькая, Наталья Витальевна. Школьный психолог раздал анкеты, Наташа просто обязана подать пример папам и мамам – заполнить анкету и принести первой.

Один из вопросов: какой самый счастливый день в вашей жизни? Наташа усмехнулась, вспоминая. Это когда она вышла из брачной конторы «Ты + я» и поплелась искать Фенькина – Фигаро.

На работе у Фенькина секретарша радостно известила: «Повезло вам, он у себя». В кабинете из-за стола, опрокидывая ноутбук, с грохотом роняя ещё что-то, навстречу ей поднимался Виталий.

КАСКАДЁР МИТЬКА И АНОРЕКСИЯ

– Минькя-я!

Голос у бабки Апраксии вредный, тонкий, да ещё эта противная привычка тянуть и смягчать в конце имя внука.

– Минькя, притворяешься ведь, не дрыхнешь. Ты вчера кому посулился вперёд огород пахать – Таисии али Евдоксии?

Бабка Тая и бабка Дуся у дверей перестали тихонько переругиваться. Вытянули цыплячьи шеи в сторону печи, ждут светлейшего решения. Митька сладко зевнул во всю пасть, утёр лицо загребистой, как лопата, ладонью. Если б он смотрел телевизор, то знал бы, что один в один похож на артиста Михаила Кокшенова, стриженного под горшок и переодетого в длинную рубаху.

– Надоели вы мне, бабки, – коротко сообщил в адрес давно не белённого потолка. – Припёрлись ни свет ни заря.

Это он не грубо сказал – для порядка. А то ведь такой народ: чуть почуют слабину – сядут на шею. Митя, крыша течёт, да Митя, картошку окучивать. Митя, у бани венцы поменять, сгнили…

– Зачем тебе, баба Настя, баня? Тряпочкой с себя пыль смахнула – и живи дальше.

– Правда, Митенька, правда, – бабка Анастасия прихлопывает ладошкой беззубую младенческую улыбку.

В староверской Зотовке их осталось восемь старух. Всем при рождении дадены редкие благозвучные имена, по святцам. Самой молодой – 79 годков. Все солдатские вдовы. Белобрысыми тонконогими девчонками, с убранными под платы косицами, пришли на ферму – и всю жизнь ломили тут. Все повыходили замуж, все получили на мужей похоронки. Все маются надсаженными спинами, застуженными ногами. А пуще всего зубовная боль ломит руки.

Обвернут руки лопухом, капустным листом с тёплой золой. Отлежатся на горячих кирпичах, поохают – и опять слезают с печей: бесплотные, иссохшие, лёгонькие. Видать, ноша не в тягость, не бремя для земли: забыла про них.

Многие бабки уже схоронили городских дочерей, зятьёв, да и внуков, чего там. Гнилое народилось послевоенное племя. Хотя вроде жизнь пошла лёгкая, жирная, сладкая – живи да радуйся. Врачи разные болячки ищут, о которых ране не слыхивали. Здоровое питание какое-то навыдумывали.

Из района девчонки в белых халатиках, с пробирками приезжали. Настрого велели бабкам воду из колодцев не брать. Да ту воду ещё родители и прародители пили – ничего. Кто 90 лет оттоптал землицу, а кто и 107.

Бабки ропщут: когда, мол, бог приберёт? Но это так, кокетничают друг перед другом: кому ж охота помирать? Хлеба вдосталь, лампочка светит. Ветхие стиральные машины крутят такое же ветхое старушечье бельецо. Телевизор кажет такую жись – только за табуретки держись. Старушки каждый вечер собираются на телесеансы у Анастасии.

Сын Виталик матенке привёз длинный плоский, как доска, телевизор – экран огромный, как в довоенном клубе. Зрительницы промокают платками слабые мокнущие глаза: глаза впали, ресницы выпали. Плюются на девок, вытворяющих такой срам, что старухи машут руками, хихикают, взвизгивают, прикрывая чёрные ямки ртов.

Смотрят далёкие города – как перевернувшееся в Зотовском пруду звёздное небо. Дома – как горы, автомобили – как дома… Подивятся на чужие планеты – и возвращаются на матушку-Землю.

Опираясь на батожки, разбредаются по избам. Тропки мягко заросли гусиной лапкой и подорожником. Из-за заборов свежо тянет политыми огурцами. Шаркают старушечьи тапки мимо покосившихся хлевков, где коротко мекнет признавшая хозяйкин шаг козочка, заполошно гоготнут гуси, сонно грюкнет подсвинок. А с июльских спящих полей тугими волнами наносит запах нагретого девственного, могучего разнотравья, давно забывшего стрекот колхозной жнейки.

В Зотовке брошенные избёнки тоже по крышу зарастают мощной травой. Проваливаются, потихоньку уходят в землю вслед за покидающими этот свет хозяйками. Поначалу Митька противостоял запустению: выкашивал бурьян, разбирал избы – на дрова старушкам.

Но приехал в отпуск Виталик, коршуном налетел на Митьку:

– Какое право имеешь?! Я, может, тётенкину избу продать хотел?

– Кому продать, лешему болотному, что ли? Других желающих здесь нету.

– Не твоё дело. Я, может, раскатать хотел и в райцентр перевести, вместо дачи.

– Лучше бы мати перевёз! Ей же на дрова та изба пошла! – осерчал Митька. И, как старухи ни уговаривали, больше к опустелым домам не прикасался.

Раньше он лес вывозил и старушечьи огороды пахал на мерине Рыжике – да цыгане свели, когда меринок пасся на дальних лугах. Вторая кобыла, тоже Рыжик, померла родами.

А её сына, рыженького жеребчика, задрали волки. Митька той порой в райцентр утопал на лыжах, с ванной-волокушей. За хлебом, селёдкой, крупой, чаем-сахаром – всё помножено на восемь. Среди бела дня, привлечённые тёплым конским духом волк с волчихой подкопали нижние брёвна. Старухи слышали лошадиный топот и храп, но сунуться в конюшню побоялись.

Митька, хоронясь в стайке, горько оплакивал по каждому Рыжику. Вредная Апраксия находила его зарывшегося с головой в сено, корила:

– Ты по мне так шибко горевать не будешь. А ведь я тебя заместо мати воспитала…

Митька утёр слезу и сурово приказал бабке:

– Изымай из сундука пенсию – мотоблок куплю.

Апраксия запричитала, но Митька пригрозил:

– Тогда пашите огороды на себе. А я в город подамся, в грузчики.

Это был самый весомый аргумент, после которого Апраксия становилась бессловесная и смирная, как коза Катька.

С покупкой мотоблока «Каскад» деревня ожила. Апраксия с внуком даже замахнулись купить двух коров. Городские перекупщики приезжали в Зотовку за молочными продуктами. Доставляли к столу самой губернаторши – она тоже была помешана на здоровом, экологически чистом питании.

Конечно, Митьке выгодней было торговать на рынке самому, только когда?! Зимой дрова на восемь печей заготовляй, весной паши-сей восемь огородов, латай худые старухины избы. Летом окучка картошки, сенокос, ягоды-грибы. Осенью поспевали рыжики и клюква – бочками сбывал тем же перекупщикам. Они и прозвали Митьку «каскадёром».

А невесту ему и искать не надо было, явилась с доставкой на дом. То есть это бабкины пенсии были с доставкой на дом, а принесла их новенькая почтальонка из райцентра Галя. У Митьки и мыслей не было, а уж его бойкие старушечьи языки записали в женихи – приходилось соответствовать.