Чёрный город - Борис Акунин

– Почему большинство зданий п-пустые? – спросил он. – Я думал, в Баку нефтяной бум, а тут почти не видно людей. Половина вышек не качает. Это из-за забастовки?

– Не только, – ответил Симон. – Здесь ведь как? Кончилась на участке нефть – всё бросают. Или разорится кто. Тут часто разоряются. Ну и забастовка, бьен-сюр.

Однако справа от шоссе показалось предприятие, на котором шла кипучая работа. Дымоходы энергично пыхтели, со всех сторон к высоким стенам тянулись трубы – по земле и по воздуху, на опорных столбах. Наверное, с высоты птичьего полета фабрика (или что это?) напоминала паука, раскинувшего густую паутину.

Симон, однако, использовал другую метафору:

– Это сердце Черного Города. Насосная станция Казенного керосинопровода. Закачивает керосин со всех нефтеперегонок и отправляет его в главную трубу. Имажинэ: отсюда керосин течет чуть не тысячу километров до самого Батума. Вся Россия и вся Европа им кормится.

Казенный? Тогда понятно, почему перед воротами караул из жандармов, а по углам вышки с часовыми. Самую прибыльную часть нефтяного производства государство забрало себе. И это, пожалуй, правильно. К тому же можно не опасаться забастовок. В России на государственных предприятиях не бастуют.

Поехали дальше. Теперь с обеих сторон, близко, потянулись сплошные вышки. Фандорин увидел, как в черной луже, под самыми опорами деревянной пирамиды, копошатся сгорбленные, с ног до головы перепачканные люди. Они передавали по цепочке тяжелые ведра, содержимое которых переливали в большую бочку.

– За такую работу шестьдесят рублей в м-месяц, пожалуй, мало будет, – сказал Эраст Петрович, вспомнив, как удивлялся алчности бакинских пролетариев. – Я бы тоже з-забастовал.

– Эти не бастуют. И шестьдесят рублей им никто не платит. Хорошо если полтинник в день. Видите – вышка старая, разливная, даже без бура. На таких нынче только персы работают. – Симон поежился. – Брр, оррёр! Вы еще не видите тех, которые внизу, в дыре, нефть черпают. Мне говорили, многие задыхаются, и их засасывает жижа. Никто не достает, не хоронит. Чтоб с полицией не объясняться.

Фандорин содрогнулся, оглянувшись на кошмарную сцену, будто сошедшую со страниц дантова «Ада».

Законы прибыли неумолимы. Зачем платить больше, зачем вкладывать деньги в улучшение условий труда, если кто-то считает за счастье любую работу? Сколько в империи заводов, шахт, рудников, где картина точно такая же или немногим лучше? Государство, которое должно было бы заставлять владельцев обращаться с работниками по-человечески, этой миссией пренебрегает, а при конфликте встает всей своей мощью на сторону капиталиста. Всё это добром не кончится…

В смрадной атмосфере Черного Города зной сделался еще тягостней.

– Довольно странно устраивать раут в середине дня, если живешь в жарком к-климате, – недовольно заметил Эраст Петрович. – Вечером, по крайней мере, не палило бы солнце.

Симон улыбнулся:

– Не беспокойтесь. На вилле у Месропа Арташесова будет прохладно.

– Как это в-возможно? От холода можно спастись при помощи отопления, а от жары спасения нет. Разве что тень. Но здесь и деревьев-то нет. На этой земле, пропитанной нефтью и солью, ничего не растет!

– Увидите Мардакяны – удивитесь. Это паради! Там научились побеждать жару. Знаете, что придумала компания Нобеля? Они устроили для служащих поселок, где летом в домах всегда 20 градусов. Завозят зимой с гор сотни тонн льда, складывают в специальные погреба и гоняют по трубам компрессором холодный воздух. А у Арташесова штука еще того лучше. Думаю, нигде в мире такого нет.

Кавалькада выехала на равнину. Фабрик и заводов здесь не было, но нефтяные вышки по-прежнему торчали с обеих сторон, хоть и не так густо. Еще через четверть часа на горизонте появилась темно-зеленая полоса.

– А вон и Мардакяны. Нефти там нет, зато сплошные деревья. И бриз, потому что с другой стороны море. Все солидные бакинцы имеют здесь шале или шато.

Можно было подумать, что автомобиль уехал от города не на два десятка верст, а переместился из одного климатического пояса в другой – из зоны пустынь в субтропики. Улицы тенисты, воздух благоухает свежестью и цветочными ароматами, даже солнце будто помягчело и разнежилось – оно больше не жгло и не слепило, а ласкало и подмигивало через густую листву.

Караван остановился у роскошных золоченых ворот – такие сделали бы честь и Букингемскому дворцу. Вдоль решетчатой ограды, сколько хватало глаз, выстроилась вереница дорогих машин и лаковых ландо. Где-то неподалеку первоклассный оркестр исполнял венский вальс. На ветвях акаций горели разноцветные лампочки, что при свете дня было, пожалуй, излишним.

– Вот как живет Месроп Арташесов, – объявил Симон с такой гордостью, словно всё это великолепие он сотворил собственными руками.

– П-похоже на сбор ополчения. – Фандорин с интересом оглядел людей, стоявших кучками возле автомобилей. Это были грозного вида молодцы: одни в черных каракулевых шапках и бархатных жилетах с серебряными пуговицами, другие в черкесках и серых папахах, третьи в белых бешметах – и все вооружены до зубов. – Что это за абреки?

– Телохранители. Здесь, Эраст Петрович, без этого никак. Видели, как во время съемки в Старом городе нас охраняли? Это Месроп Карапетович своих людей прислал, на всякий случай.

Фандорин надушенным платком стер с лица пыль, осмотрел себя в дорожное зеркальце.

– А почему они такие с-свирепые? Будто вот-вот устроят перестрелку.

– Се тужур ком са, я уже привык. Которые с деревянными кобурами – это охранники армянских миллионщиков. А которые с кожаными – это охранники мусульманских нефтепромышленников. Армяне любят «маузеры». Тюрки любят револьверы. И те, и другие жуткие бандиты, друг дружку терпеть не могут. Но резни не сделают. Во всяком случае, пока хозяева ладят между собой.

По красной песчаной дорожке, вслед за остальными, гости направились к большому дому тосканской архитектуры, но, не дойдя до него, все повернули вправо – вглубь парка.

– П-почему мы не идем в дом?

– Это вечером, когда наступит прохлада. Там будет банкет и бал. А пока солнце, всё общество внизу.

– В каком смысле?

Симон загадочно ухмыльнулся.

– Такого вы еще не видали. Жамэ.

Теперь стало понятно, что оркестр играет где-то за густой шеренгой плотно сросшихся туй. Звук был странный, словно идущий из земного чрева. И еще слышался плеск воды. Эраст Петрович предположил, что за живой изгородью пруд или фонтан.

– Я буду ждать вас здесь, господзин, – чопорно поклонился Маса.

Фандорин привык к причудам своего помощника и спорить не стал. Хочет – пускай остается. С точки зрения японца вассал обязан сопроводить господина к месту возвышенного празднества, а сам остаться снаружи. Это не уничижение, а совсем наоборот – самая что ни на есть спесивая гордыня. Нет более заносчивых и знающих себе цену слуг, чем японцы и англичане. С их точки зрения, всякий человек должен гордиться положением, которое занимает. Один британский батлер как-то признался Эрасту Петровичу, что ни в коем случае не поменялся бы судьбой со своим лордом. В Японии многие самураи наверняка сказали бы то же самое.

– Смотри, будь вежлив со здешними г-головорезами, а то знаю я тебя, – погрозил пальцем Фандорин. – И не трогай служанок. Здесь восток, с этим строго.

Маса с достоинством отвернулся.

Дорожка сделала поворот и вывела к арке, увитой благоухающими розами.

Эраст Петрович шагнул внутрь – и замер. Перед ним зияла пустота, из которой неслись звуки музыки, смех, голоса, журчание воды.

По внутреннему периметру живой изгороди шла узенькая дорожка, обрамленная перилами, а всю середину занимал котлован глубиной метров в тридцать или сорок. С верхней площадки лестницы открывался фантасмагорический вид: в большом бассейне размером с пять или шесть теннисных кортов бил подсвеченный фонтан, вокруг плавало несколько белоснежных лодок, похожих на лебедей. Края водоема тонули в густой тени, где прогуливались или стояли группками многочисленные гости. Симон был прав: столь кардинального способа борьбы со зноем Фандорин никогда еще не видывал, хоть объехал весь божий свет. Невозможно было даже приблизительно вообразить, в какую сумму обошлась хозяину эта причуда.

Спуститься можно было и на лифте, похожем на золоченую бонбоньерку, но у кабины выстроилась очередь из киноартистов, и Эраст Петрович предпочел воспользоваться лестницей.

Внизу, по углам эспланады, выложенной разноцветными мраморными плитами, располагались площадки: на одной играл оркестр, на другой буфет, на третьей столы для игры в карты, на четвертой диванная с кальянами. С каждым лестничным пролетом (их было восемь) жара ощущалась всё меньше, а внизу стало даже прохладно. Высокие стены котлована были оштукатурены и разрисованы фресками с изображением райских кущ. За тремя бархатными драпировками, кажется, находились гроты, вырезанные в каменной породе. На левой портьере была изображена дама в кринолине, на правой – джентльмен в цилиндре (а, понятно); на центральном занавесе красовался герб с геральдическими зверями и маленькой нефтяной вышечкой посередине.