Паника-upgrade. Брат Бога - Александр Мазин

Древняя тихонько засмеялась, оглядев тело мужчины, лежащее у ее пушистых колен. Все оно, от макушки до пальцев ног, мерцало и переливалось огнем Мякоти Жемчужницы. Человек очнется и соединится с Древней. Он будет первым, кто соединится с Мякотью Жемчужницы. А она будет первой из рожденных от семени Владыки, кто обретет соединение. Мякоть Жемчужницы насладится человеком, примет его семя и отдаст жизнь человека Госпоже, как та желает. Пусть только он очнется…

Таррарафе ощутил прикосновение Зла. И страх дал ему силу на короткий миг вернуть власть над собственными мышцами. Но силы этой хватило лишь на то, чтобы немного откинуть голову назад. Слишком мало силы, чтобы бежать от Зла с голосом женщины. И когда по велению мужского голоса Древняя оставила масаи, тот не обманулся. «Мужчина», «женщина» – человеческие слова, не более. Мужчины и женщины остались там, наверху, в мире жизни. Здесь же лишь духи Зла окружали Таррарафе. А от Зла исходит только Зло.

Безумный страх укреплял силу масаи. Тот, с мужским голосом, погасил его. Вот потому-то он был для Таррарафе опасней женского духа! Потому что – сильней. Счастьем будет, если Таррарафе умрет! Но масаи не слишком на это надеялся.

– Ласкающий Ветер! – позвал тот, кого Мякоть Жемчужницы назвала Владыкой. – Подойди!

Он мог бы не говорить вслух, позвать Древнюю мысленно. Но каждое новое слово было стежком, укрепляющим ткань его собственного мира.

Избранная им Древняя оставила менее удачливых и приблизилась.

– Ласкающий Ветер, хочешь ли ты вновь соединиться?

– С тобой?

Древняя застыла, не смея прикоснуться к своему повелителю. Но желание объяло ее.

– Нет.

Слово, как нежное, но властное прикосновение, отодвинуло Древнюю назад.

– Дитя Дыма? Он? – Ласкающий Ветер быстро повернулась к Таррарафе.

Разочарование ее растаяло. Придя из прошлого, Древние существовали только в настоящем. И жили только им.

Потому чувства их были переменчивы, как языки пламени.

– Он.

Голос повернул Древнюю, и ладони ее легли на запястья Данилы Жилова.

– Иди!

Ласкающий Ветер повиновалась приказу Владыки с куда большей охотой, чем Жилов – ее собственному. Но мышцы Жилова, его тело, идеальный инструмент, созданный десятилетиями тренировок, – все стало чужим. Ласкающий Ветер одарила своего повелителя потоком признательности. Она была счастлива.

Таррарафе слышал, как увели Носорога. Масаи знал: теперь его очередь. Десятки злых существ теснились вокруг, непроглядная тьма была пропитана запахом Зла.

Таррарафе помнил немало заклинаний против злых чар. Но любое заклинание должно быть произнесено, подкреплено движением и соединено с миром посредством предмета. Такова магия черных. Таррарафе ничего не мог противопоставить Злу, когда горячая рука обняла его торс. Горячая сильная рука с кожей гладкой, как обратная сторона лепестка мтолу. Прикосновение более страшное, чем касание холодной чешуи удава. Злой дух увлек масаи в темноту логова, и через несколько мгновений Таррарафе был распростерт на полу пещеры. Тьма окончательно сгустилась над ним.

Не властный шевельнуть даже веком, масаи чувствовал всё. Высохшие травинки, от которых зудела кожа спины, твердость и прохладу каменного основания пещеры под соломенной подстилкой, сухой и прохладный воздух подземелья. Ни в одной из пещер масаи не встречал подобного воздуха.

Но сильней всего был лишающий мыслей аромат той, что творила над ним чары. Это был запах, от которого мышцы живота Таррарафе каменели, а по позвоночнику струился огонь. Это был дурман женственности невероятной силы. В сравнении с ним снадобья, которыми его отец снабжал девушек для очарования женихов, были – как глоток затхлой теплой воды из кожаного бурдюка в сравнении с прохладной влагой струящегося источника. Запах этого тела превращал масаи в животное.

Таррарафе боролся, как мог. Он не в силах был перестать дышать. Но принудил себя вслушаться в звуки вокруг. Сначала это мало помогло. Но потом он уловил совсем рядом хруст и негромкое чмоканье. Словно в нескольких шагах от масаи пиршествовал леопард. Придавленный ужас в нем вырвался на свободу. Масаи даже как-то сумел повернуть голову в нужную сторону, и сквозь дурманящий аромат просочился тяжелый, тошнотворный запах внутренностей. И запах свежей терпкой крови. Запах человеческой крови!

Теперь страх масаи был настолько силен, что он сумел даже приподняться на своем твердом ложе. Страх бушевал внутри, пульсировал в висках, взбухал в горле.

Еще чуть-чуть – и у масаи достанет сил, чтобы драться!

Пустое. Легкий толчок в грудь – и он опрокинут на спину, неуклюжий и беспомощный, как новорожденный щенок. Руки и ноги Таррарафе дергались, но железные пальцы стиснули его колено, и острая боль пронзила бедро. Древняя сорвала повязку с его ноги. Сорвала и припала к открытой ране жадным ртом.

Масаи ощутил, как губы злого духа коснулись его мяса. Он ощутил, как существо высасывает его кровь… и боль. Рана перестала болеть. Вот тут-то Таррарафе испытал настоящую панику. Масаи плюет на боль. Но ведь и ребенку известно: когда пьявка, летающий вампир, или вампир в образе женщины или мужчины присасывается к человеку, боли нет. Потому что с кровью в нутро вурдалака уходит жизнь. Нет!

Сила, почти равная прежней силе масаи, наполнила его тело. Он рванулся, схватил существо за гладкие горячие плечи, нащупал тонкую женскую шею и сдавил ее изо всех сил…

Через мгновение Таррарафе был снова опрокинут на спину. И сила его иссякла. Правда, губы существа оторвались от раны, но теперь нечеловечески горячее тело навалилось на Таррарафе сверху, руки и ноги масаи оказались прижатыми к полу, а сам он лишь слабо трепыхался под телом, таким же тяжелым, как его собственное. А потом существо поцеловало его. Поцеловало так, как целуют белые женщины. Впилось губами в губы Таррарафе, и он ощутил на языке соленый вкус собственной крови. Рассудок масаи помрачился от ужаса, которому он дал полную волю.

Бесполезно! Существо не боялось страха Таррарафе. Легкими движениями тела оно попросту гасило судорожные содрогания своей жертвы. Но что самое ужасное – страх не парализовал, а усилил страстное желание, которое порождал запах женского тела. Масаи был Пищей для утоления ее голода. И был беспомощен, как ребенок в когтях леопарда. Ужас и наслаждение смешались, раскаленной иглой пронзив позвоночник Таррарафе. И он понял, что может лишь покориться Судьбе. Судьбе тем более страшной, что теперь масаи очень хорошо знал, какой она будет.

Когда Тенгиз пришел в себя, первым, что он услышал, был жуткий полузадушенный крик, вырвавшийся из горла Таррарафе.