Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - Михаил Забоков

Ну что, устраивает вас такой расклад, отлегло от сердца? Лично у меня — отлегло, будто камень с души свалился, и я чувствую, как оно учащенно забилось, наполняя кровь радостным предощущением скорого приближения новой эры. Мне уже нет надобности спускаться по утрам во двор, чтобы антинаучными эмпирическими приемами убеждать себя в том, что страна по-прежнему здравствует. С меня довольно сводок Госкомстата. Я готов протянуть руку первому встречному, дружески обнять его, бесстрашно заглянуть ему в глаза, не опасаясь проникновенного, ужасающего своей пронзительностью, вопроса: «Как думаешь, мужик, берут сегодня посуду из-под водки с винтом?» — «Нет, не берут, — светясь накалом 1000-ваттной лампы, отвечаю я. — Сегодня уже ничего не берут. С сегодняшнего дня, — и тут я делаю многозначительную паузу, — только дают! Всякие: и с винтом, и без винта, и незатейливые с пластмассовой пробкой, и выдержанные — под штопор, и запотевшие, только что из холодильника, в наборе с хрустящими бочковыми огурчиками, и марочные, ну а для тех, кто с претензией, — согретый братской любовью и теплом нежных рук продавца коньяк в бокалах вместе с посыпанными сахарной пудрой ломтиками лимона — одним словом, какие хочешь». — «Надо же, а меня никто не предупредил! Ну, тогда я побежал?» — «Беги, — кричу я ему вдогонку, — беги, дорогой! Встречай новую эру!» Моя душа поет, она открыта миру, отзывается на трепетное колыхание каждой травинки, испускает лучи восторга. Ее когда-то бездонные глубины теперь обмелели, и она уже не содержит в себе потаенного смысла. Во мне уже нет тайны, я не оставляю тени на земле, я не поглощаю солнечный свет, дабы не обделить им других россиян. Я открыт и прозрачен, как открыта и прозрачна наша новая экономика.

И всё же тревога не покидает меня, точит душу червь сомнения, гложет ее изнутри, буравит мне мозг, не дает благодушно расслабиться, стережет малейшую оплошность в моих рассуждениях. Ведь вот какая при этом закавыка получается, штуковина какая. Ух! Даже как-то боязно развивать эту дикую мысль. Ну уж, коли взялся за гуж… На сельских просторах вчерашний аграрий денно и нощно тянет лямку личного фермерского хозяйства, забыв про душевные услады в виде рыбалки, бани и бывших собутыльников. Предприятия перешли в руки частных собственников, которые к чертовой матери поувольняли всех бездельников, а оставшийся сознательный рабочий люд в три смены горбатится у поточного конвейера, — а где этот приверженец японской организации производства, Вася? мы, понимаешь, пашем здесь в три смены, а он, подлец, небось, мадеру сейчас пьет! — после чего с трудом доползает домой, выпивает без всякого удовольствия свои 100 г и сразу ложится спать, даже последние новости не смотрит, потому что аполитичен, и завтра ему нужно успеть к 7 часам на работу, иначе уволят. Ученые и творческая интеллигенция, наполовину сокращенная из-за профнепригодности, корпят с утра до вечера над формулами и творческими экспериментами, едва успевая душевно перекурить и потрепаться друг с другом в коридорах. Понятно, что рано или поздно при такой самоотдаче действительно наступит эра всеобщего благоденствия с процветающей экономикой. Это несомненный плюс. А что в минусе? Слабым духом читателям я рекомендую пропустить остаток абзаца. А остальным же я сообщаю: в минусе то, что мне нечаянно открылось в Лиссабоне, — духовно-нравственное перерождение и обнищание личности с утратой неповторимой самобытности нашего народа, его непонимаемой умом натуры. В мировое сообщество вольется новая, российская, генерация потребителей, которая не видит ничего зазорного в том, чтобы ради западного образа жизни сдавать одну «брестскую крепость» за другой, а ведь все эти бастионы, все эти антропологически присущие русскому характеру авось, небось, кабысь… — словом, вся эта отчаянная благоглупость и была, по сути, нашим кровным и единственным достоянием. Чтобы плодотворно жить и работать в таких нечеловеческих условиях, нужно самому быть неотъемлемой частью этой новой генерации людей. В противном случае, мы — недобитые осколки старой эпохи — будем походить на вымирающих манифестантов из «Трудовой России», что шествуют пред Мавзолеем с красными полотнищами в руках в память о Великой Октябрьской социалистической революции. И вместо того чтобы читать нетленные произведения графа Л. Н. Толстого, рассчитанные на самопознание личности, мой свободный и раскованный потомок будет познавать себя посредством интернетовских комиксов, вместо Тарковского будет смотреть 935-ю серию «Мелроуз плейс», вместо проникновенной, бередящей душу беседы хоть с другом, хоть с первым встречным, будет за рулем собственного авто разъезжать по гостям — и тут я особенно негодую, ибо в России поехать в гости на тачке может позволить себе лишь последний негодяй, маскирующийся под друга семьи, либо редкий абстинент, — где его с дежурной искусственно-белозубой улыбкой будут поджидать хозяева, чтобы тут же на западный манер с порога спросить: «Что будете пить — скотч, виски, джин?…» Всё, приехали. Круг замкнулся. Полный тупик.

Такая изощренная игра воображения давала солидную пищу уму. Получалось так, что из какого бы исходного пункта я ни отправлялся вдогонку за своей неугомонной мыслью или под каким бы углом зрения я ни рассматривал наболевшую проблему, я в любом случае прибывал на ту же конечную станцию или приходил к одному и тому же результату. И какую бы терминологию я ни использовал — конечную станцию или итоговый результат, — смысл оставался для меня неизменным: вне зависимости от ракурса изображение получалось одинаково неприглядным, будь то взгляд на проблему снизу или ее безутешное обозрение сверху. Было от чего прийти в отчаяние! Разочарованный таким плачевным итогом, я в изнеможении бросаю перо, чтобы немного успокоиться и утереть сопли, сохраняя при этом надежду, что слабые духом последовали моему совету и пропустили окончание предыдущего абзаца. А остальным же я могу посоветовать уже опробованное средство — запастись личным мужеством и терпением.

Пока я сморкался и утирал опухшие от слез глаза, мне пришла в голову еще одна печальная мысль, ничего, правда, в корне не меняющая и к тому же требующая для своей практической реализации механистического склада ума и долготерпения. Как бы тяжело ни завоевывал наше российское пространство технический прогресс XXI века, всё ж таки мы не можем оставаться безучастными к тем новшествам, что приходят к нам из-за бугра. В этой связи есть кое-какая надежда на то, что будущее поколение, несмотря на полный духовный инфантилизм и общее бескультурье, но обладая компьютерной грамотностью, проголосует когда-нибудь в пользу либеральных реформ хотя бы потому, что компьютерному программированию не чужды элементы демократического выбора — «да», «нет», «или». Технократически преобразуя общество, новое поколение тем самым проголосует в отдаленной перспективе за его демократическое обновление. «Вот только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе».

…Между тем природа Фуншала буквально измывалась над нашими ущербными представлениями о ней. Орхидеи, бегонии, акации, жасмин, тамариски — сочными, буйными цветами всего солнечного спектра резали глаз своей бесстыдной красотой. Сменяя друг друга, выстроились на центральных улицах апельсиновые, лимонные, фиговые, лавровые деревья, в строй которых вклинивались всевозможные пальмы. Красные черепицы крыш тянулись к вершине высокого холма, где уступали место сплошной зелени кустарников, простиравшихся уже к самому верху, к голубому небу. Вся эта необузданная, живописная картина красок создавала ощущение сказочной нереальности, словно рассматриваешь раскрашенную праздничную открытку. Полное безветрие и неожиданное молчание Николь усиливали эффект нашего присутствия в раю. Возникшее в этот момент ощущение лени, безволия, нежелания совершать любые дерзновенные поступки и участвовать в борьбе за собственное светлое будущее — тоже составляли приметы местной природы. «Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости — всеобщее малодушие. Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигам». Так вот же он, Веничка!

Утомленные жарким солнцем, расслабленные ленью и дремотной истомой, мы брели к берегу моря. По набережной навстречу нам медленно и степенно, временами даже останавливаясь, чтобы оглядеться по сторонам и зафиксировать на себе изумленные взгляды прохожих, вышагивал молодой человек, подле которого семенила на поводке, словно какая-нибудь пугливая болонка, довольно крупного размера самоедская лайка со светло-палевыми пятнами на боках. Бедное животное! Вместо того чтобы, разрывая легкие, третьи сутки гнать оленя по заснеженной тундре где-нибудь в низовьях Хатанги, а затем в приятной усталости от упоительной охоты неспешной трусцой везти к родному чуму захмелевшего от любви к своей ненецкой девушке дорогого каюра, — она ковыляла по асфальтированным субтропикам, создавая модный антураж к совершенно трезвому фуншальцу, щеголявшему в шортах с банановым рисунком и тапочках на босу ногу.