Япония. От сегуната Токугавы - в ХХI век - Джеймс Л. Мак-Клейн

итоге они закрепились в районах, примыкающих к Пусану. Хидэёси попытался возобновить активные боевые действия в Седьмом месяце 1597 г. На этот раз японская армия приблизилась к Сеулу на расстояние в 45 миль. Однако после нескольких поражений, понесенных на суше и на море, деморализованные японские войска вновь вернулись в Пусан. После смерти Хидэёси, последовавшей в Восьмом месяце 1598 г., они окончательно покинули территорию полуострова.

Этот конфликт не принес Японии практически никакой пользы. Разве что вывезенные из Кореи тексты стимулировали интерес к неоконфуцианству, а угнанные на архипелаг корейские мастера начали изготавливать керамику арита (имари) и хаги, знаменитую и в наши дни. Негативных последствий было значительно больше. Обе стороны понесли значительные людские потери. Примерно треть 150-тысячного японского экспедиционного корпуса погибла зимой 1592/93 гг. Японцы гибли от рук партизан, умирали от истощения, голода, холода, болезней. Страдания корейцев были еще страшнее. В 1593 г. японцы буквально сравняли Сеул с землей, а когда в 1597 г. Хидэёси возобновил агрессию, он приказал своим военачальникам убивать любого корейца, осмелившегося противостоять его войскам. Это касалось всех жителей полуострова — вооруженных и безоружных, мужчин и женщин, и даже детей. У убитых отрубали носы, которые засаливали и отправляли в Японию. Перед своим мавзолеем в Киото Хидэёси из десятков тысяч этих чудовищных трофеев сложил огромный холм. Теперь холм Ушей (со временем первоначальное название исказилось), засаженный вишневыми деревьями, является излюбленным местом для проведения весенних пикников.

Свидетельства ужаса, творившегося в 90-е гг. XVI столетия, донес до нас Кейнен — буддийский монах и врач, который сопровождал своего даймё во время похода в Корею. Его записи «Чосон хиникки» («Корея день за днем») содержат потрясающее по своей силе описание солдат, зараженных, по словам Кейнена, тремя отравами: алчностью, гневом и потерей представления о добре и зле. «Были сожжены даже поля, — писал он в один из дней, — что уже говорить об укреплениях. Люди были преданы мечу. Тех, кто выжил, заковали в цепи. Их шеи были стиснуты колодками, сделанными из бамбуковых палок. Родители оплакивали своих детей, дети искали своих родителей — никогда ранее не видел я столь душераздирающей картины». К этому наблюдению Кейнен добавил следующие стихотворные строки:

Холмы пылают

криками солдат,

отравленных

жаждой огня, —

поле битвы дьяволов.

Кейнен с ужасом видел, как работорговцы кружились вокруг «мужчин и женщин, молодых и стариков» — и это была лишь часть из тех пятидесяти или шестидесяти тысяч корейцев, насильно угнанных в Японию. «Связав этих людей вместе и накинув на их шеи веревки, они погнали их впереди себя. Тех, кто выбивался из сил, подгоняли пинками и ударами палок». Став свидетелем жестокого штурма города Намвон, он отметил с грустью: «Все находившиеся в крепости были убиты — и мужчины, и женщины. Никто не был взят в плен». Подобные сцены, врезавшиеся в его память, приводят Кейнена к заключению: «Ад не может находиться в ином месте: он здесь»{13}.

Несмотря на все трудности той эпохи, во второй половине XVI столетия в Японию прибыло значительное количество европейцев, подхваченных последней волной великих географических открытий. Всего лишь через шесть лет после первой высадки португальцев в Танегасиме, произошедшей в 1543 г., иезуит Франсис Ксавье открыл в Японии первую христианскую миссию. К тому времени, как Иэясу стал сёгуном, португальские, испанские, итальянские, голландские и английские торговцы и искатели приключений были уже обычным явлением в портовых городах Центральной и Западной Японии. Многие японцы, впечатленные различиями во внешнем облике, называли голландцев и англичан «красноволосыми». Поскольку испанцы и португальцы прибывали в Японию с юга, в частности с Макао и Филиппин, они получили обобщающее наименование нанбан («южные варвары»). Этот термин иногда применялся ко всем европейцам, а также к их обычаям и товарам.

Первоначально жители Японии встретили европейцев достаточно дружелюбно. Частично это объяснялось тем интересом, которые вызывали различные аспекты, связанные с далекой и непонятной цивилизацией, такие как экзотическая одежда пришельцев, их странная, но интригующая пища. Одни японцы с удовольствием пробовали незнакомые им фрукты и овощи (в частности, арбузы и сладкий картофель). Говорят, что именно португальцы научили их выпекать хлеб и готовить темпуру. Других привлекали те знания в области географии, картографии, судостроения и навигации, которыми располагали европейцы. Для даймё, сражавшихся за место под солнцем в условиях нарождавшегося политического порядка, важным был доступ к мушкетам и иным продуктам европейских военных технологий. Это был достаточный повод для того, чтобы со всей теплотой встречать прибывавших из-за океана оружейников. Наконец, некоторые отважные японские купцы и сами стремились за рубеж, чтобы основать свои торговые форпосты. В результате маленькие «джепен таунз» появились в таких отдаленных регионах, как Филиппины, Камбоджа и Сиам, и их обитатели с радостью и с выгодой для себя обменивались товарами со своими европейскими коллегами.

Японцы очень внимательно прислушивались к проповедям Франсиса Ксавье и других христианских миссионеров. К началу XVI в. иезуитские, францисканские и доминиканские священники обратили в христианство, по их собственным заверениям, 300 тысяч японцев. Несомненно, многие жители японских островов верили в послание Христа, однако вера и торговля были очень плотно переплетены между собой. Некоторые капитаны португальских судов бросали якорь только в гавани тех портов, где местные даймё приветствовали христианство. Это послание было не менее понятным, и некоторые даймё понуждали переходить в христианскую веру все население своих владений, в надежде привлечь к себе внимание португальцев. Самым выдающимся даймё-христианином был, вероятно, Омура Сумитада. Приняв крещение в 1563 г., он взял себе имя Дон Бартоломеу и в 1571 г. открыл принадлежавший ему порт Нагасаки для португальской торговли.

Однако вскоре люди, поставившие перед собой целью объединение Японии, с подозрением стали относиться к заморской религии, первая заповедь которой требовала подчинения весьма ревнивому богу. Уже в 1587 г. Хидэёси издал декрет, который предписывал всем иезуитским миссионерам убраться с территории страны «в течение двадцати дней». Немедленно карать неподчинившихся он не стал, но десятью годами позже он приказал схватить шесть францисканских монахов, трех иезуитов и семнадцать новообращенных. Всех их публично казнили, распяв на крестах в Нагасаки. В качестве оправдания своей антихристианской позиции Хидэёси написал губернатору Филиппин, что он не может позволить миссионерам проповедовать в своей стране чужую веру до тех пор, пока короли Испании и Португалии не допустят в свои владения синтоистских и буддийских священников.

Хотя печальный пример судьбы двадцати шести мучеников стоял перед глазами, католики продолжали распространять свою веру. Это продолжалось до тех пор, пока христианами не занялись сёгуны Токугава. В 1614 г. Иэясу вновь приказал всем миссионерам покинуть