Тайна древнего замка - Эрик Вальц

Когда мы въехали во двор замка, Агапет соблаговолил подойти ко мне. Схватив меня за запястье, он стащил меня с повозки. Наверху, на ступенях, я увидела женщину – старше меня, младше его. Женщину в прекрасном платье цвета запекшейся крови, столь роскошном, что в таком платье не постеснялась бы ходить и королева. Я сразу же поняла, что эта женщина – его жена. И она знала, что мне предстоит.

Удивительно, но она посмотрела на меня виновато, словно это не ее супруг, а она сама причинила мне вред.

Подбежала его дочь и бросилась отцу на шею, но Агапет смотрел только на меня. «Приведите эту женщину сегодня вечером в купальню и нарядите ее, слышите?» – громко сказал он. И на меня смотрели прихорашивавшие меня служанки, смотрели с любопытством.

Потом, уже после смерти Агапета, меня ждали яростные взгляды стражников в купальне.

А еще был исполненный ненависти взгляд немой старухи. С тех пор как я появилась в замке, она преследует меня, появляется словно из ниоткуда, как призрак, и уже через пару мгновений исчезает.

Взгляд дочери Агапета – нерешительный, будто она не знала, как обращаться со мною.

Все эти взгляды не предвещали мне ничего хорошего.

И вот в моей комнате появляется этот мужчина, и все меняется.

Ночью я впала в забытье, свернувшись на полу калачиком. Почувствовав, что в комнату кто-то вошел, я очнулась. Чья-то рука взяла с лежанки одеяло и прикрыла мое тело. Я уверена, что это был он. Я еле сдержалась, чтобы не поблагодарить его на его языке. Кутаясь в одеяло, я лишь с опаской кивнула.

Он улыбнулся мне, и я сразу поняла, что он сочувствует мне. Мой разум оставался настороже, но сердце мое уже исполнилось доверия к нему.

– Я Мальвин из Бирнау, викарий Констанца, а это мой писарь, Бернард, – он указал на прыщавого юнца, стоявшего неподалеку с дощечкой и пером в руке. – Должно быть, ты не знаешь, кто такой викарий. Кое-где так называют священнослужителей, у нас же викарий – представитель суда. Что-то вроде судьи. Моя цель – выяснить, кто убил графа. Ты можешь помочь мне. Как тебя зовут?

Я понимала, что стоит мне только открыть рот – мне даже говорить ничего не нужно было, – и он поймет, что я владею его языком. Доверие и здравый смысл вели борьбу в моей душе. Мне нужно было выиграть время, чтобы подумать. Я встала и жестом попросила викария подержать для меня одеяло, чтобы я могла одеться. Он выполнил мою просьбу.

– Конечно, и у твоего народа есть судьи, – продолжил Мальвин. – Значит, ты знаешь, что они стараются судить непредвзято. По крайней мере, я стремлюсь быть объективным, – он немного помолчал. – Скажи мне, на родине у тебя остался муж? У вас вообще есть такое понятие как брак? Мужья, жены? Можно спросить иначе. Ты принадлежишь одному мужчине? Какие чувства ты испытывала к Агапету? Он унизил тебя?

Тем временем я оделась, и викарий мог опустить одеяло. Теперь, не смущаясь больше своей наготы, я сумела как следует рассмотреть этого мужчину. В его черном одеянии, мантии, ниспадавшей почти до самого пола, было бы что-то угрожающее, если бы не его лицо. Лицо Мальвина было удивительно светлым – и я имею в виду не только необычайную бледность его кожи, но и его лик. В нем не было ни гордыни, ни злобы. И мне пришлось подумать немного, чтобы понять, как назвать это. Отсутствие зла. Ни о Лехеле, моем муже, ни обо мне, ни о ком-либо из моего народа и тем более из здешних нельзя было сказать такого. Какой чистый лик… Во всех нас есть какая-то тень, частица зла – ложь, борьба, жажда власти, зависть, мысли об отмщении. Но не у Мальвина. В его огромных зеленых глазах светился ум, а некрупный нос и округлый подбородок придавали лицу мягкость. О таком судье мечтает любой обвиняемый. О таком мужчине мечтает любая женщина, пресытившаяся необузданными, отважными, гордыми и потому самовлюбленными самцами. Женщина, в которой столько решимости, что ее хватит на двоих.

– Ты не понимаешь меня? Это осложняет дело. Я опасался этого. – Он посмотрел на исцарапанную мной стену. – Это ты сделала? Ты умеешь писать? Это заклинания? Но почему ты пишешь на стене? Приказать, чтобы тебе принесли бумагу?

Мне не нужна была бумага, но я не могла сказать об этом Мальвину, ведь тогда он понял бы, что я говорю на его языке. Мне хотелось прокричать ему, что только это от меня и останется. Царапины на стене – это мои слезы. Капли дождя, принесенные восточным ветром. Прокричать, что, сидя здесь, я уже чувствую запах земли, в которую меня закопают. Что пишу, чтобы побороть страх, как утопающие пытаются вырваться из бурного водоворота, а когда их утягивает под воду, они до последнего мига бьют руками по воде. Вот что мне хотелось сказать ему.

Но я молчала.

Викарий какое-то время ходил туда-сюда по комнате. Вначале я смотрела на него, но потом отвернулась. И Мальвин воспользовался этим.

– Сегодня вечером тебя казнят, – внезапно сказал он. – Перед смертью тебе отрубят ноги.

Резко повернувшись, я в ужасе уставилась на него.

– Мне жаль, но мне пришлось воспользоваться этой уловкой. Прости меня.

Он отослал из комнаты своего писаря. Мне стало немного не по себе.

– Я хочу рассказать тебе о том, что произошло три года назад, – начал Мальвин. – Венгры напали вначале на Каринтию, затем на Баварию. Они прошли вдоль Дуная по Швабии, пересекли Рейн и прорвались в Лотарингию. Хвала Господу, Констанца война не коснулась. Но земли вокруг были разорены, и отовсюду в наш маленький городок хлынули беженцы. Их урожай сожгли, скот угнали, священников убили, укрепления разрушили. Женщин изнасиловали, мужчин искалечили, их дети умирали от голода. Мы с женой приняли двух стариков и четверых сирот в наш дом, но, невзирая на все наши старания, старики вскоре умерли, а один из детей лишился дара речи. Он стал юродивым. За год до этого, насколько я знаю, та же война коснулась другой части королевства, Тюрингии. На следующий же год все повторилось в Баварии и Франконии. Каждое лето мадьяры нападали на наши земли, сея ужас и оставляя после себя голод, смерть и разорения. Иногда захватчики оставались здесь на зиму, продолжая разбой уже весной. Те, кому удалось спастись бегством, рассказывали, что в набег пришли не только воины. Венгры привели с собой своих женщин и детей. Они приехали со всем своим хозяйством, расположились здесь в шатрах или построенных на скорую руку хижинах. Говорят, что за время войны некоторые, в том числе женщины и дети, успели выучить язык местного населения.

Когда Мальвин начал говорить об этом, я опустила взор к полу и не поднимала глаз.

– В тот голодный год моя жена носила под сердцем дитя. Она не выдержала лишений и страданий, не вынесла последствий венгерского вторжения. Она умерла, и наш ребенок погиб в ее чреве, – он помолчал. – Ты хорошо притворялась, будто не понимаешь мой язык, женщина, чьего имени я не знаю. Но теперь с этим покончено. Следуй за мной. У меня есть к тебе вопросы, и тебе придется ответить на них. И да поможет тебе Бог, если ты этого не сделаешь.

Протокол допроса (без применения пыток)

Допрашиваемая: венгерка по имени Кара.

Присутствуют на допросе: Мальвин из Бирнау, викарий; Бернард из Тайха, писарь.

М.: Твое имя? Какого ты рода?

К.: Кара. Я мадьярка из племени кеси.

М.: Значит, ты венгерка. Враг. Ты принимала участие в нападениях на Каринтию, Баварию, Швабию, Франконию и Тюрингию. Сколько раз ты побывала на наших землях? Шесть? Семь? Восемь? Должно быть, много, раз сумела выучить наш язык.

К.: Человек ничего не может поделать с тем, кем он родился. Можно похоронить в себе свою сущность, но она прорастет сквозь созданную тобою пелену, как прорастают цветами могилы. Что сотворил мой народ, то не могу предотвратить я. Что я повидала, то мне не забыть. Но что бы я ни думала при этом, то никому не причинит вреда. Я не убивала никого из твоего народа.

М.: Расскажи мне о том, как ты разгневалась на Агапета. Твоя ярость была безмерна, не так ли?

К.: Он похитил меня, схватил у ручья. Он увез меня с родины…

М.: Когда ты говоришь «он», ты имеешь в виду Агапета.

К.: Да. Он не мог избавить меня от своих прикосновений даже тогда, когда за столом, всего в паре шагов от нас, сидела его жена.

М.: Это было на пиру? Расскажи мне о том вечере.

К.: Агапет настоял на том, чтобы я сидела рядом с ним. Каждый должен был видеть, какой трофей он привез с войны. И каждый, каждый за столом знал, что Агапет сделает со мной. Он очень много пил и довел себя почти до скотского состояния.

М.: И как отреагировала на это его жена?

К.: Никак. Она величественно сидела во главе стола в своем багровом наряде, который навсегда врезался мне в память. Она ни с кем не говорила, и с ней никто не поддерживал беседу. Я не видела и тени волнения на ее лице. Нет, один раз она все-таки встревожилась. Когда Агапет танцевал со своей дочерью. Дочь пригласила его на танец. В этот момент жена Агапета показалась мне очень расстроенной, и я никак не могла понять, почему она так разволновалась, танец ведь длился всего пару мгновений, ровно столько, сколько нужно, чтобы сделать два глубоких вдоха. А потом Агапет вновь вернулся ко мне, притянул меня к себе, поцеловал в губы и приказал слуге набрать воды в бассейн. И я поняла, что мне сейчас предстоит.