Апостолы судьбы - Евгения Михайлова

— Раздетый? — живо отреагировал армянин. — Такой красивый? Да! Я видел. Я дал одежду. Надо искать. Я поеду с вами.

Константин Николаевич молча скептически смотрел на раскрасневшуюся физиономию парня, заблестевшие глаза. Обрадовался, придурок. Вспомнил приятные минуты. Воспользовался беспомощным состоянием женщины. Был бы я помоложе, дал бы ему в нос.

— Спасибо, — произнес он вслух. — Не нужно. Мне уже помогает милиция. Спасибо за подсказку.

— Подождите, — услышал он за спиной. — Скажите мне свой телефон. Я позвоню, узнаю.

— Не стоит, право, — сказал Константин Николаевич, обернувшись, и увидел, каким огорченным стало лицо парня.

Что было самым необычным в этом вояже? Кроме того, что подобный поступок — отправиться неведомо куда — сама Катя считает совершенно невозможным для себя, ей почудилось, что она услышала или ощутила команду — идти. Она ехала, шла, как ей казалось, по заданному маршруту, не думая о том, как вернется домой. А потом она получила команду — вернуться. И сумела это сделать, не обращаясь ни к кому за помощью.

Хотя, по ее словам, пешими прогулками она не увлекается и на местности ориентируется плохо. Профессор перебирал в памяти все случаи «неправильных» психических расстройств, но не смог провести никаких аналогий. Он стал выстраивать версии, связанные с влияниями извне. Психиатрией на службе государства разработаны методики, которые взяты на вооружение спецслужбами: кодирование, зомбирование людей, полное подчинение, достигаемое с помощью сильных психотропных препаратов. Но при чем здесь мирная Катя, которая просто не может кому-то помешать.

Константин Николаевич вызвал в памяти лицо ее мужа. Симпатичный парень. Конечно, простоват внешне и внутренне для такой красавицы. Конечно, безумно ее любит. А она? Любит ли его она? Она призналась, что во время болезни чувствовала по отношению к нему нехарактерную для себя агрессию, даже отвращение. А что, если он чего-то испугался и попытался покрепче ее привязать? Кто-то дал ему «рецепт» — дураков много! — и он им воспользовался, но по неумению добился противоположного результата. Вот такой случай Константин Николаевич помнит прекрасно. Одна его бывшая студентка, опытный психиатр, узнала, что муж ей изменяет и даже собирается уйти к другой женщине. Она подобрала препараты, рассчитала дозы и провела в рамках домашних завтраков, ужинов, воскресных обедов медикаментозную терапию. Сначала у несчастного мужа появилось ощущение постоянной усталости, затем он впал в тяжелую апатию. Жена стала лечить его от этой «напасти» уже открыто, под видом витаминов и безобидных антидепрессантов, загружая в него тяжелые препараты. Она добилась полной зависимости мужа от себя. Он стал всего и всех бояться, бежал к ней, прятался под ее крыло. О любовнице, конечно, речи больше не было. Но внезапно оказалось, что речи нет и ни о чем, кроме неконтролируемой плаксивости, слабоумной радости при виде еды и слюней, текущих по подбородку. Когда бывшая студентка привела эти человеческие останки к Константину Николаевичу с просьбой вернуть мужа к жизни, тот констатировал серьезное повреждение психики и явные симптомы органических изменений мозга. Он очень подробно вспомнил, как выглядел и как вел себя тот человек. Типичная картина запущенной интоксикации: дрожащие руки, воспаленные, слезящиеся глаза, затрудненная речь, неуверенная, шаркающая походка. И Катя. Чудесные глаза, ясный взгляд, несмелые, но легкие и точные движения. У того мужа все эмоции были сбиты, стерты. Катя же реагирует на происходящее мгновенно: тревога туманит взгляд, от обиды вздрагивает подбородок, надежда зажигает лучики в глазах. И такая женственная. Тот бедолага, конечно, начисто утратил пол.

— Помогите нам, — со слезами на глазах просила Константина Николаевича его непутевая ученица.

— Как? — с интересом спросил он. — Вы же врач, причем неплохой, во всяком случае, до той кошмарной выходки.

— Надо что-то придумать. Ведь это мой муж!

— Нет, — ответил профессор. — Это не ваш муж, потому что это вообще больше не мужик. Ваш муж имел какие-то человеческие особенности, мужские привычки, которые вам, видимо, нравились, раз вы решили никому его не отдавать. Ваш муж мог, например, влюбиться в другую женщину. Понимаете, он мог влюбляться! А этот несчастный может в лучшем случае не сходить ночью под себя. Вы совершили чудовищное преступление, и единственное, что я могу сделать для вас, — это не требовать возбуждения уголовного дела. Причем буду себя корить за это. Но за столь больным человеком должен кто-то ухаживать.

— Господи, посадите меня в тюрьму, но сделайте что-то для него, — рыдала она.

— Вам известны методы реабилитации, — холодно сказал он. — Я считаю, что время упущено. Но, как говорится, любовь творит чудеса. Извините за банальность. Вы обязаны тащить его обратно с той же маниакальностью, с какой делали из него калеку. Вот так — поминутно, посекундно, из последних сил. Может, у вас что-то и получится.

Да. Если бы люди умели любить беззаветно, они, наверное, не были бы людьми. Просто лизали бы друг друга, как собаки и кошки, отдавая ни на что не претендующую любовь.

Катя. Константин Николаевич зажмурился, и она сразу возникла перед ним. Он, вероятно, уже во сне увидел, что она протягивает к нему руки.

И он застонал от нежности и счастья.

Когда Валентина передавала Ирине вещи Димы, ее сердце бешено колотилось. Никогда еще она его не предавала. Она понимала, что в семье при самых корректных и доверительных отношениях не может не возникнуть зависимость друг от друга, нарушающая права личности. И старалась оберегать права мужа, его интересы, его жизненное пространство от собственных притязаний. Он это ценил, отвечал тем же и, наверное, не поверил бы, что она решилась вывернуть наизнанку всю их жизнь под чужим беспощадным взглядом.

Ирина положила обе ладони на серо-голубую майку с изображением яхты и прикрыла глаза. Руки медленно тяжелели, вещь приобретала живое тепло, но не спешила расставаться со своей информацией. Ирина терпеливо ждала, когда в ее ушах раздастся первый стук, как во время измерения давления тонометром. Это будет означать, что подключение к биополю незнакомого пока человека удалось. После она, как опытный хакер, взломает любые коды и проникнет в скрытую базу данных. То есть в мысли, чувства, желания, самые интимные тайны объекта. Вот оно. Началось. Ирина почувствовала прилив адреналина. Пальцы стали необычайно чувствительными, легкими, быстрыми. Они закончили изучение одной вещи, потянулись к другой. К наручным часам, забытым Дмитрием дома, его перчаткам, шарфу. Фотография. Ирина впервые видела лицо мужа Валентины, но оно не показалось ей незнакомым. Она уже сама в какой-то степени была тем человеком, который лениво улыбался со снимка. Она зацепила прямой взгляд красивых глаз под четкой линией бровей, провела пальцем по широкому лбу.

— Где он сейчас? — она наконец подняла глаза на застывшую в напряжении Валентину.

— На работе.

— Вы знаете людей, с которыми он работает?

— Конечно.

Ирина вдруг резко отодвинула вещи Дмитрия и долгим внимательным взглядом посмотрела в глаза Вали. «Какой чистый голубой цвет, — подумала она. — Слишком чистый и слишком голубой».

— Мы никогда не говорили о вас, Валентина. О вашей проблеме.

— То есть как — не говорили?

— У меня есть профессиональное правило: не проявлять инициативы. Вы обратились ко мне по поводу подруги, четко выразили свою волю, и я ее исполнила. Сейчас я начала работать с вашим мужем. Как я поняла, пока вам нужна только информация. Вы ее получите, но… Валентина, я должна предупредить, что вы — не хозяйка своим эмоциям. Это и есть ваша проблема.

— Я не совсем понимаю.

— Вы человек, чьи страсти очень близки к исступлению. Если их отпустить — по собственной воле, с моей помощью, еще кого-то, — возможны драматические последствия. Вы убедились в этом на примере подруги Кати. Но я сейчас говорю о последствиях для вас.

— Что вы имеете в виду?

— Ну что ж. Я называю вещи своими именами. Убийство, самоубийство, безумие.

— Вы считаете меня склонной к безумию?

— Очень многие люди способны в эмоциональном порыве совершить то, с чем не справляется их мозг.

— Почему мы об этом говорим? — У Вали дрожали руки, подбородок, застыли слезы в глазах.

— Я хочу вам помочь. Сразу скажу, что делаю для вас исключение. Речь идет о психосоматике, то есть области официальной медицины. Я, как вы знаете, целительством не занимаюсь.

— Не уверена, что мне нужно… Но я в любом случае заплачу. Отступать некуда.

— Я не об этом. Плата остается в рамках договоренности. Я же сказала: это моя инициатива. Что называется — подарок фирмы. Только метод мой достаточно суровый. Вы получите полную информацию. Быть может, более полную, чем рассчитывали. А я попробую оценить силу ваших реакций. Вы очень хорошо умеете их скрывать, поэтому не удивляйтесь, если при мне вы потеряете возможность самоконтроля. Ничего не бойтесь: я лишь постараюсь зафиксировать начало патологии, для того чтобы в дальнейшем корректировать ваше состояние. Вы согласны?