Русские на Мариенплац - Владимир Кунин

Первый раз в жизни мне не захотелось быть, как все! Во мне вдруг такая злоба стала нарастать, что, казалось, башка от ненависти лопнет!

Копыта коней моих предков триста лет топтали эту землю! И я – потомок великого Чингиз-хана – не имею никакого права быть таким, как все!!!

И когда я в столовой в очередной раз получил по сопатке от одного «деда» (а он меня еще и «чукчей» назвал), я пошел в танковый парк, набрал котелок керосина, вернулся в столовую, облил этого гада и поджег.

Меня, конечно, на «губу». На гарнизонную гауптвахту, на десять суток «строгача». В записке об арестовании было смешно написано: «Нарушение Устава внутренней службы, выразившееся в облитии керосином своего товарища и поджоге вышеупомянутого».

Этого «вышеупомянутого», конечно, потушили. Только морда у него обгорела слегка. А я за эти десять суток на гарнизонной губе выработал себе железобетонную схему своей дальнейшей жизни.

Бросаться с котелком керосина на каждого больше ни в коем случае нельзя. Один раз это прошло, ошарашило… Повторишь такое – уничтожат запросто! Хочешь жить нормально в армии – значит, за тобой должно стоять еще что-то такое мощное, против чего ни одна сука не попрет!

А раз я – маленький и кривоногий, раз у меня даже с Флоркой не получилось, то у меня должен быть такой могучий союзник, чтоб на меня никто пасть не мог разинуть. И этим союзником, этим другом, партнером и братом должен стать для меня танк. В нем сорок тонн, он с пушкой, он с пулеметами, он с гусеницами. Он меня защитит от кого угодно!

Но и я должен быть с этим танком – не как все! Я должен быть лучшим! Самым лучшим… Вот когда я вберу в себя силу и прямолинейность своего танка, сольюсь с ним воедино – я стану свободным!

И я им стал.

По закону «компенсаторного замещения», как объяснил мне один младший лейтенант. Его из университета с философского факультета выперли и загребли в Омскую бронетанковую школу. Он у меня командиром взвода был уже здесь, в ГДР. Недолго, правда. Разлаялся с замполитом и сбежал в ФРГ.

Я его недавно по «Немецкой волне» слушал. Рассказывал про нашу житуху, передавал приветы всем своим бывшим сослуживцам. Значит, и мне тоже…

Ну мог я нашему полковому придурку – высокому, с кукольной лакейской мордой, вьющимися волосиками, с длинными, прямыми ногами, этому штабному шустриле, хитрому и пронырливому рабу, – объяснить, почему я не такой, как все?!

Когда-то копыта коней моих предков…

Улетели очередные московские проверяющие, перекормленные грохотом танковых двигателей, визгом гусеничных траков, пушечной и пулеметной пальбой и всем тем, что «бог послал» на генеральский стол.

Я устроил на своем «шестьдесят втором» такую клоунаду с акробатикой, что у всех московских генералов глаза на лоб полезли. А наш комдив даже вручил мне премию из своего фонда – сто марок! И моему командиру полка, полковнику Сергееву, – тысячу. За то, что он в своем подразделении «воспитал и вскормил» такого механика-водителя, как я.

Лучше бы наоборот. Полковнику – сто, а мне – тысячу. Так было бы справедливей… Хотя, честно говоря, грех жаловаться. Денежная премия у нас, вообще, случай исключительный. Я, например, за два года службы первый раз такое увидел.

Помаленьку дивизия очухивалась от двухнедельной инспекционной лихорадки и нервотрепки, и жизнь стала входить в свою привычную колею.

Ваську-прапора, действительно, комиссовали и отправили на гражданку, в его любимую Вологду. По дивизии была пущена параша, что его чем-то придавило в ремонтной зоне.

Наверное, за то, что мы с танком заработали тысчонку для полковника Сергеева, он теперь каждый раз, когда я попадался ему на глаза, внимательно смотрел на меня, пожимал мне руку и спрашивал – не хочу ли я остаться на сверхсрочную службу инструктором. Обещал присвоить мне прапорщика и звание «Мастер вождения».

Как же, держи карман шире! Нужно мне твое звание, как рыбке зонтик. Я и без звания больше мастер, чем твой любой инструктор. Тут минуты до дембеля считаешь, а он мне сверхсрочную предлагает… Нашел дурака!

Но с ним я не залупалея. Он мне чем-то даже нравился, этот полкаш. Во-первых, он и сам довольно прилично водит танк, а во-вторых, что мне особенно симпатично в нем, что, когда бы ты его ни встретил – в шесть утра, в три часа дня, в десять вечера, – от него всегда так вкусно коньячком тянет, что аж закусить хочется!

И это в то время, когда все наше офицерье от страха только под одеялом водку жрет, чтобы их за пьянку в Союз не выперли.

Поэтому я с ним всегда, как могу, вежливо: спасибо за доверие, товарищ полковник, но – мама-папа, братья-сестры, дедушки-бабушки, родной Казахстан, Алма-Ата – «отец яблок», – все меня так ждут… Не могу! И он отваливает. До следующего раза.

В последние дней десять к нам немцы зачастили. Им даже въезд на территорию городка разрешили, чего раньше никогда не бывало.

Правда, потом они из своих машин пересаживались в наши зеленые «козлы» – ГАЗ-69, и начальники КЭЧ – коммунально-эксплуатационной части, АХЧ – административно-хозяйственной части, начальник финансовой части и командир ОРСБ – отдельного ремонтно-строительного батальона, возили их по всему расположению дивизии. Осматривали казармы, мастерские, жилые дома…

Видимо, толкать все это будут немцам. Значит, и мы скоро погрузимся в эшелоны и… Ту-ту, привет, Германия! Ауфвидерзеен! Гутен таг, родина моя!..

Как-то, уже в первом часу ночи, после отбоя, сидим мы со старшиной роты, запершись в его каптерке, и давим бутылочку «Корна» под здоровенного копченого леща. И я ему рассказываю историю казахского народа от древнего Отрара до наших дней.

И только я дохожу до своего любимого «Когда-то копыта коней моих предков триста лет топтали весь мир…», раздается тихий стук в дверь. Кого еще черт принес?

Быстренько спрятали бутылек, стаканы. Открываем.

На пороге – водила командира полка. Такой неплохой паренек из Москвы. И говорит:

– Нартайчик, карета подана. Хозяин вызывает.

– Ночь на дворе, – говорю. – Он что, совсем «на кочерге»?

– Да нет, – говорит водила. – В своей обычной норме. Они там с начфином тебя ждут.

– Ничего себе уха! – говорю. – Граммульку примешь?

– Но только действительно граммульку, – говорит водила. – А то еще неизвестно, когда он меня отпустит. Может, еще ездить до самого утра придется.

Старшина роты вытащил пузырь с остатками «Корна», разлили мы на троих, шлепнули, а половину леща отдали этому москвичу. Старшина спать завалился, а мы с водилой поехали в штаб полка.

– Товарищ полковник! По вашему приказанию старший сержант Сапаргалиев…

– Ладно, ладно, Сапаргалиев… Присаживайся, – прерывает он меня и глазами показывает начфину на дверь.

У того – рожа красная, глаза налитые и дух от него коньячный, как из выхлопной трубы. По Сергееву ничего такого не скажешь. Хотя он, наверняка, не меньше начфина принял. Тренированный мужик наш полковник!

Начфин встает, надевает фуражку и берет под козырек:

– Вроде бы все вопросы решили, товарищ полковник… Разрешите быть свободным?

– Идите, товарищ майор, – говорит Сергеев. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, товарищ полковник, – и преувеличенно твердыми шагами начфин выходит из кабинета.

«Товарищ майор»… «Товарищ полковник»… Это они передо мной такую комедию ломали.

Будто неизвестно, что они кореша – водой не разольешь! Говорят, они даже подрались один раз по пьянке, и наш полковник так отметелил своего друга-начфина, что тот пять дней на службе не появлялся.

А может, и врут. Про начальство всегда такие сплетни среди солдатни ходят, что уши вянут.

Сидим друг против друга. Я к его коньячному выхлопу принюхиваюсь, дым его «Мальборо» тихонько от своей морды отгоняю. Жду.

Он помолчал малость и вдруг говорит:

– Не хочешь стопочку выпить?

На хрен, думаю, мне это нужно?! Что мне, выпить не с кем, что ли? Ну уж нет, думаю. Береженого Бог бережет. И говорю:

– Спасибо, товарищ полковник. Я коньяк не пью.

Он даже дымом поперхнулся:

– А ты почем знаешь, что у меня коньяк?!

Я даже обиделся. Пожал плечами и говорю:

– Что же я – пальцем деланный, товарищ полковник?

А он посмотрел на меня так задумчиво и говорит:

– Да, нет… Тебя хорошо сделали. Как надо… Вот поэтому-то я и хочу тебе поручить одно важное и совершенно секретное задание.

– Слушаюсь, товарищ полковник!

– Сиди, сиди… – Полковник сам встал из-за стола, выдернул из настенных и настольных розеток все телефонные вилки и штеккеры и снова сел напротив меня. – Все, что я сейчас скажу – военная тайна. И за стены этого кабинета не должно просочиться ни звука. Понял?

– Так точно, товарищ полковник.

Он надолго замолчал. Разглядывал меня, словно прикидывал – доверять мне эту тайну или нет.

– Ну, слушай, – наконец, сказал он. – Скоро начнем отправлять полк в Россию. Ты уйдешь с последним эшелоном. Погрузим твою «шестьдесят вторую» на замыкающую платформу. Закамуфлируем. Но сам ты поедешь не в обычном вагоне с личным составом, а в самом танке. То, что ты внутри танка – знать об этом никто не должен. Продукты, питье, все тебе там будет обеспечено. Носа из танка не высовывать. Естественные надобности – через нижний люк. Ночами. Повезешь небольшой железный ящик. Вот такой…