Из бездны с любовью - Елена Вяхякуопус

ненакрашенные глаза и губы, толстая золотая коса, а главное – застенчивый вид. Девушка нравилась Володе, она была светленькой, как его сестра, и с такими же чуть испуганными голубыми глазами. Он знал, что через несколько минут ее оголят и превратят в раскрашенную куклу, неотличимую от других кукол, и она начнет хихикать и кудахтать, подражая своим палачам. Но пока она все еще была милой и доброй, и Володя смотрел на нее и думал, что вот, наступит день, когда такая девушка придет сюда, в Дом ученых, и спросит: «Как записаться на экскурсию по дворцу?» Красивые девушки в самом деле приходили и спрашивали об экскурсиях, но все они были смешливые, говорили громко, заглядывали ему в глаза, и Володя коротко отвечал и отворачивался от них.

Завхозиха в тот странный день явилась через час, красная и растрепанная. Не взглянув на Володю, она тяжело затопала вверх по мраморной лестнице, волоча длинный зонтик за собой, как шпагу. Это было удивительно, потому что она редко проходила мимо, не дав Володе указания или сделав выговор за что-то. Глядя ей вслед, Володя краем глаза заметил, как в дверь вошла маленькая старушка с длинной собачкой. Собаки в Доме ученых были строго запрещены, и Володя приподнялся, чтобы вежливо сообщить об этом посетительнице. Но никого не увидел перед собой. И дверь в прихожую была закрыта. «Показалось. Наверное, отсвет от проехавшей машины…»

Володя открыл новую игру и через минуту обо всем забыл. Мир игры был лучше застывшего мира книг, наполненных чужими мыслями. В игре он чувствовал себя дома, где все было так, как хотелось ему. Ему, а не другим. Он строил и разрушал, убивал и оживлял, находил друзей и избавлялся от врагов. Он менял краски и звуки, зеленые тигры свистели, как соловьи, золотые лебеди пели человеческими голосами, и девушки в белых платьях, покрытые алыми покрывалами, обнимали их длинные шеи и улетали с ними вверх, к разноцветным звездам.

Глава 19. Психолог и полицейский

Павел и Лиза сидели в кабинете главного врача, друг напротив друга, за огромным письменным столом, на котором секретарша расставила сомнительной чистоты чашки с растворимым кофе и тарелки с засохшим печеньем. Альфред Степанович при начальстве и полиции всегда на всякий случай прибеднялся. Посередине стола восседало потрепанное бурое чучело совы, вытянув вперед длинные лапы. Запах дешевого кофе смешивался с запахом мокрого линолеума и хлорки. Из коридора доносились обычные для Гнезда звуки: рыдания, хохот, визг и ругательства. Павел смотрел на Лизу с любопытством. Он еще ни разу не встречал ее, хотя много о ней слышал. Жена знаменитого Островского, светская львица – работает в самом трудном судебном отделении и успевает в поликлинике консультировать невротиков. К ней на прием трудно попасть, говорят, она помогает лучше любых врачей. Выглядит совсем девочкой, худенькая, скромно одета – бордовая юбка ниже колен, розовая кофточка под горло, с длинным рукавом. Хотя, возможно, на ее вещах стоит клеймо какого-нибудь пройдохи от высокой моды…

Лиза тоже внимательно смотрела на Павла. Похож на викинга, плечи выпирают из пиджака, светлые рыжеватые волосы, глаза прозрачные, холодные, светло-синие. А кисти рук маленькие, даже изящные… необычно… особенно для сыщика…

Лугин начал беседу издалека. Нужно было создать доверительную атмосферу, расположить Лизу к себе.

– У вас благородная работа, Елизавета Юрьевна. Возвращать рассудок безумцам – чистое милосердие.

– Павел… Сергеевич. – Лиза усмехнулась и от этого почему-то стала выглядеть старше. – Задачи милосердия полярны. С одной стороны, надо подавать милостыню, с другой – не выкармливать трутней. Сумасшедшие живут за счет других. И любят жаловаться, как им тяжело и как им все должны.

– Это те, кто работать не может? На пенсию в самом деле непросто прожить…

– Их пенсии иногда больше зарплат психологов. Еще и родственникам хватает.

Какой низкий, чуть хрипловатый у нее голос, почти мальчишеский. Курит, наверное, как все они теперь…

– Но ведь несчастные не виноваты в том, что не могут сами себя прокормить?

– Почему же они несчастные? Те, кто ничего не понимает – самые счастливые. Они даже не знают, что живы. Ничего не боятся, не испытывают тоски и страха перед будущим. А те, кто что-то понимает – отлично умеют устраиваться за счет других. Это называется компенсация дефекта.

Павел погладил плюшевую сову. Она была теплой.

– Елизавета Юрьевна… признаюсь, меня тоже посещали подобные мысли, но ведь это… нехорошо. Нас с детства учат быть добрыми. Помогать страждущим. Знаете, как сказано: возлюби ближнего своего, как самого себя.

– То есть не больше себя.

– Интересное толкование!

– Единственно правильное. Безнравственно вредить себе ради других. Если все люди равны, значит, и равно должны нести тяготы жизни. Не можешь – знай свое место.

Павел смотрел на нее во все глаза. Нет, она не девчушка. Ей, возможно, уже под тридцать. Усталый взгляд, морщинки у губ.

– Где же их место, Елизавета Юрьевна?

– И об этом давно сказано. Придите, страждущие. Их место там. – И Лиза указала вверх, за окно, где клубились сизые облака.

«Шутит», – понял Лугин и приподнял брови, изображая ироническое удивление.

– Жестко… и смело!

– А зачем нам с вами притворяться? Наши занятия похожи – чистить мир от больных умов. Для этого, как говорил один ваш коллега, нужна холодная голова. Вы выглядите здравым человеком, без предрассудков. Хотя… и вам снятся кошмары, не правда ли?

С этими психологами нельзя забываться. Он пришел, чтобы допросить ее, а она за пять минут успела его смутить и вот уже задает личные вопросы. Лугин нахмурился и решил держаться официально, но почему-то сказал:

– Чаще всего снится поезд. Сначала рельсы только слегка покрыты водой, как после сильного ливня. Я сижу в вагоне, поезд едет и едет по воде, и вот мы на середине озера или моря, и уже не видно берега. И вдруг я понимаю, что под нами бездна. И поезд начинает тонуть…

– Вы желанный ребенок?

– Что?

– Родители хотели вас? Планировали ваше появление на свет?

– Ну… наверное…

– А вы узнайте точно. И сны эти прекратятся.

Серьезный, участливый взгляд. Добрая одноклассница, с которой можно не стесняться и говорить обо всем. Только что говорила безжалостно и холодно, а теперь вдруг снова стала юной девушкой. Тонкие руки лежат на столе вверх ладонями, словно она ждет, чтобы он дотронулся до них. Интересно, горячие они или холодные…

Павел тряхнул головой.