Опасности курения в постели - Мариана Энрикес

воду в красный цвет. Выглядело красиво. Она нырнула и открыла глаза под водой, в океане розоватой пены.

По утрам столовую заполняли постояльцы. Ей не хотелось ни с кем общаться, но за завтраком к ее столику подсела девушка, которая, скорее всего, только что приехала — она была очень уж бледная и держалась скованно. Элина заказала кофе с молоком, чтобы не заснуть — после бессонной ночи у нее кружилась голова. Сердце застучало в груди от первой же атаки кофеина, но ей было все равно. Как хорошо умереть вот так, внезапно, неожиданно, столь простым способом. Гораздо лучше, чем наглотаться таблеток: когда однажды попыталась это сделать и очнулась с трубкой в горле, то уразумела, как важно рассчитать передозировку. Потом она поняла, в чем ошибка, узнала, какие таблетки надо было принять, но повторить не решилась.

После робкого приветствия девушка спросила, поднималась ли Элина в комнату Сент-Экзюпери. Элина ответила — нет, и подумала: какое мне дело до этого писателя. А девушка настаивала, что подняться туда нужно обязательно, причем вовсе не с литературной целью. «Мне сказали, что если сделать фотки внутри, то они всегда выходят смазанными. Говорят, там обитает призрак. Не знаю, правда ли. Но этот отель заслуживает призрака».

Возможно, ответила Элина, однако, по правде говоря, Сент-Экзюпери меня не пугает. Девушка рассмеялась. Смех у нее был странный, вымученный, но не фальшивый, просто она словно бы не привыкла смеяться. Девушка показалась Элине симпатичной, или, по крайней мере, не такой неприятной, как богатые рафинированные парни и мужчины с их такими интересными разговорами, или томные девы со своими бойфрендами, в очках и с книгами под мышкой, или сорокалетние мужчины, откупоривающие по вечерам дорогие вина и вдыхающие их аромат, прежде чем закурить сигару.

«А про смотровую площадку тебе известно?» — спросила девушка. Совсем немного, ответила Элина. Ее никому не показывают, потому что сооружение старое, его не ремонтировали и там опасно. Но девушка отрицательно покачала головой. У нее были длинные руки, а сама она — невысокая, поэтому выглядела непропорционально, если не сказать уродливо. «Нет, не опасно. Да, лестница крутая, но я по ней ходила. Можем подняться вместе. Дверь на замок не запирают, это враки. Она лишь немного застревает».

Ладно, согласилась Элина, завтра же пойдем. Ей требовалось двадцать четыре часа отсрочки, чтобы попытаться выспаться. И, что еще важнее, найти интернет-кафе на случай, если Пабло прислал письмо.

Однако она так и не добралась до кафе, почувствовав дрожь в руках, нехватку воздуха, знакомое желание покинуть тело, постоянные мысли об одном и том же. Элина закурила в коридоре и вернулась в свой номер с зажженной сигаретой. В ожидании ночи и следующего дня она лежала навзничь в постели — с включенным телевизором, который она не слушала и не понимала, о чем там говорят. Она была напугана тем, что не может даже заплакать.

Такие существа, как она, не испытывают ни азарта, ни возбуждения. Они просто уверены в себе. И она тоже уверена, что Элина — та самая. А значит, все получится.

Она отвела Элину на смотровую площадку. Правда, дверь на крутую деревянную лестницу хозяева запирали на ключ, но, разумеется, ей такие запоры не помеха. Элина карабкалась позади, тяжело дыша. По пути наверх в руку вонзилась заноза, но она даже не пикнула. А когда добрались до квадратного пространства смотровой площадки, выяснилось, что, если встать на цыпочки, в окна видно море и свет цвета охры. Можно почувствовать запах деревьев и разглядеть тени внизу, в какой-то ложбине близ башни. На лице Элины появилась улыбка.

— Когда дочка хозяина была маленькой, она считала, что здесь прячется сумасшедшая.

— Какая еще сумасшедшая? — Элина продолжала улыбаться.

— На самом деле нет тут никого, и никогда не было. Крошка просто начиталась книг про запертую женщину.

— В книжках сумасшедших часто запирают, — пробормотала Элина.

— Но они могут сбежать.

— Могут, — согласилась Элина и уселась на пол, перебирая осколки стекла, валявшиеся здесь после ремонта, который так и не завершился. — Позавчера у меня был день рождения, — продолжила она. — Мне исполнился тридцать один год.

— И ты не захотела отпраздновать?

Элина взглянула на нее, и девушка улыбнулась, хотя это было, конечно же, неуместно. Может, ей следовало обнять Элину, как обычно поступают люди. Но тогда был риск именно этим все и испортить.

Лучше, наверное, сводить Элину на смотровую еще разок, завтра.

И закрыть там на ключ.

Надо, наверное, показать ей свое истинное обличье, прежде чем оставить одну взаперти. И позаботиться о том, чтобы постояльцы и владельцы отеля не слышали крика. Она ведь обладала способностью контролировать звуки, достигавшие человеческих ушей.

Потом надо будет дождаться, когда голод вызовет у Элины отчаяние, и разговаривать с ней через закрытую дверь, предупредив, что никто не станет ее искать, потому что она всем безразлична.

Можно будет войти сюда снова или даже сделать это несколько раз, если потребуется продемонстрировать все стороны своего подлинного обличья. И свой настоящий запах. И, конечно же, ощутимое прикосновение. О, ей было известно, что нет ничего ужаснее этих прикосновений.

А потом дожидаться грохота, шума, криков, ведь Элина внимательно осмотрела не только окна, но и лестницу. Одного неверного шага по ступенькам будет достаточно. А если нет, то Элина может снова подняться и снова броситься с высоты. Она на такое способна.

И тогда по отелю начнет расхаживать сама Элина — с холодными окровавленными руками.

А она станет свободной, потому что наконец-то нашла себе Элину.

Где ты, любимый?

Я храню три воспоминания о нем, но одно из них может быть ошибочным. Порядок воспоминаний произвольный. Первое: он сидит в кресле, подстелив под себя полотенце, сидит совершенно голый и смотрит телевизор. На меня не обращает внимания, но мне кажется, что я за ним слежу. Его пенис покоится среди копны черных волос, а по груди проходит темно-розовый шрам.

Второе: жена вводит его — снова голого — за руку в комнату. Он поглядывает на меня искоса. Шевелюра у него длинная даже для того времени — семидесятых — и прикрывает шрам.

Третье: он мне улыбается, и его лицо так близко к моему. В этом воспоминании я ощущаю себя беззащитной и застенчивой, но не знаю, реально ли это — тут нет естественности, как в остальных, я вполне могла это выдумать, хотя и узнаю чувство застенчивости и уязвимости, которое часто возникает в моих снах. Не знаю, прикоснулся ли он ко