Гипнос - Альберт Олегович Бржозовский

о том, что о таком девушка просит перед физической близостью, оттого процесс передачи мысли стал казаться сексуальным.

Спохватился я поздно — она уже увидела образ, сформировавшийся у меня в голове. Она стоит на коленях, выгнув спину, а я сзади — держу ее за волосы, обмотав их вокруг ладони. Такую слабую и запутавшуюся, ищущую помощи. «Ничего страшного, — сказала Ронда, — я вижу это почти всегда. Ты даже не подозреваешь, насколько часто люди такое представляют. Но я разделяю твои предпочтения». Это выбило меня из колеи. Мы дружили, когда учились в старшей школе, но самый интимный момент из всех, которые мы когда-либо разделяли вмещал в себя танец на школьном вечере. А теперь она говорила так же смело, как я — думал.

⁃ О чем ты хочешь говорить?

⁃ Обо всем этом. О том, что я нахожусь на грани между сном и бодрствованием почти всегда. Может быть, с этим и связана моя… особенность. Способность? Люди ведь ни о чем не задумываются. Они только ищут способ избавиться от проблемы. Но, наверное, если не знать ее источника, избавиться и не получится. Ведь как выходит — как с головной болью. Ты можешь выпить таблетку и заглушить симптом, но причина, по которой появилась боль, все равно останется. Я видела много кошмаров. А в какой-то момент мне показалось, что вижу не свой кошмар. То есть, как будто я — не боюсь его и знаю, что он мне не угрожает. Что он предназначен не мне. И действие происходило не вокруг меня. Потом некоторые из них стали происходить в действительности. Поэтому я говорила про твой возможный страх перед автокатастрофой. Я стала думать, что вещие сны — это не возможность увидеть будущее, а способ его сотворить. Как будто то, что происходит во сне имеет какое-то влияние на то, что происходит с нами здесь.

Ронда мяла пальцы, поводила плечами, поправляла волосы, то откидываясь на спинку дивана, то выпрямляясь. Она не могла полноценно выразить то, что чувствует, и в ее случае слова были скудны. Они были бы скудны в устах любого, кто оказался свидетелем необъяснённых ранее явлений. Ронда тоже была первопроходцем. Ко мне подступал холод. Вечер был близок.

⁃ А потом, когда я уже почти перестала спать, появились эти мутные всплески перед глазами. Я списывала их на переутомление и недосып, колола транквилизаторы, делала ингаляции с успокоительными настоями, но ничего не помогало. Потом я стала замечать, что, эм, образы, встающие у меня перед глазами как бы предваряют то, что говорят люди. В магазинах, кофейнях, на автобусных остановках. Моей способностью можно было бы воспользоваться, но я пока не нашла ей применения. Она не даёт мне ничего, кроме смятения. Я не понимаю, как она действует и на чем основана. Это просто происходит — поэтому я не могу ей управлять. Поэтому и тебя позвала — чтобы попробовать понять. Да, все так. Почти так.

Ронда вздохнула и сказала, что теперь можно попробовать. Все любят рассказывать мне о том, что их волнует, потому что я — прекрасный собеседник. Лучший собеседник — молчащий и слушающий собеседник. Тот, кто на переводит разговор на свою собственную обожаемую драгоценную персону, а тот, кто внимателен к говорящему. Это абсолютно поверхностное и тупое правило, но оно работает. Никто не подозревает, что внимание слушающего может быть тактикой завоевания доверия. Всем говорящим наплевать, потому что они получают то, чего жаждут — внимание. Это самый простой и самый действенный способ воздействия на жертву вербального хищника. И настолько же фальшивый. Как улыбка. Я улыбнулся Ронде.

⁃ Не дури, Рэй, я не первый день живу. Лучше начинай считать от одного и дальше — а я попробую что-нибудь сделать.

И я начал считать. Ронда пыталась проникнуть в мою голову, но не просто для того, чтобы узнать, что в ней находится, — это она и так знала — а чтобы добавить туда новое содержимое. Первые несколько секунд ничего не происходило. Потом стали появляться цветные силуэты — в углах зрительного прямоугольника. Как будто из-за стен, доносились обрывки джазовых мелодий, наигрываемых на незнакомых мне инструментах. Ещё через какое-то время я обнаружил себя идущим по улице. Я споткнулся о перекосившийся камень брусчатки и перед падением вздрогнул — все ещё сидя на диване Ронды.

⁃ Как ты это сделала?

⁃ Что, получилось?

⁃ Либо получилось, либо я просто задремал.

Ронда засмеялась — свободно и искренно. Ее смех показался мне странным, потому что он шёл вразрез с моим представлением о ее темпераменте и состоянии. Но на самом деле в смехе не было ничего странного. Ронде было уютно и спокойно в компании человека, который может развеять ее одиночество и не воспринимать происходящее с ней, как сумасшествие.

⁃ Я знаю одного парня, который смог бы помочь разобраться с этим, — сказал я, — он, вроде как, здорово соображает в таких вопросах.

⁃ Откуда ты его знаешь?

Я не сказал правду, потому что не мог свободно распоряжаться данными о бюро. Мне не давали запретов. Я защищал сведения, предоставленные мне, потому что они не были моими. Несмотря на то, что бюро получило финансирование и официальный статус, мистер Биссел говорил со мной наедине, а не дублировал публичные объявления. Можно назвать это внутренним кодексом, можно порядочностью, можно страхом. Факт был в том, что я солгал Ронде. Я сказал ей, что парень, который смог бы помочь разобраться — ретушёр в компании, в которой я работаю, и понял, что солгал ей дважды в одном предложении. Я до сих пор не понимаю, зачем я это сделал. Она ведь видела мои мысли.

— Я не могу поделиться с незнакомцем. Тебя я знаю уже давно, — сказала Ронда. Она не стала уличать меня во лжи.

⁃ Тебе не надо с ним делиться. Я просто поинтересуюсь, почему такое может происходить. Ты же позвала меня, чтобы попробовать понять свою способность. А я обещал не оставить твою проблему без внимания.

Она согласилась при условии умалчивания имён. В благодарность за ужин я поцеловал ей руку и мы попрощались. Я сделал этот старомодный жест, чтобы ощущение рассеянного одиночества оставалось с ней подольше. Спустившись на улицу, я поймал колотящий мандраж из-за ветра, просачивавшегося под воротник.

Я вспомнил о словах плотной суетливой администраторши, которая встречала меня после третьего инструктажа. Она сказала, что мое нормальное самочувствие продлится недолго. Она была права. Дело касалось не только неподвластной мне дрожи, но и чувства ответсвенности перед