О Сталине с любовью - Любовь Орлова

Сталин спросил, насколько сильно изменило мою жизнь кино. Изменило? Я задумалась, а потом ответила:

— Не изменило, а просто перевернуло! Только не могу понять — с ног на голову или с головы на ноги!

Наверное, все же с головы на ноги, ведь именно с прихода в кино началась моя настоящая жизнь. Знакомство с Г.В., роли, известность, чувство того, что я делаю большое и нужное дело… Личное знакомство со Сталиным… Вряд ли я познакомилась бы с Вождем, будучи актрисой музыкального театра, пусть даже и столичного.

— Кино вывело меня на большую дорогу! — добавила я и прыснула, сообразив, что сказала двусмысленность — большая дорога, там разбойники с большой дороги.

Мы посмеялись, я еще что-то сказала, не помню уже и что, а потом ударилась в подробности. Давно накопилось, да не было случая поделиться. Я сказала, что известность иногда тяготит меня. Хочется волшебную шапку-невидимку, да где ж такую взять. Приятно, когда тебя узнают, но если буквально шагу нельзя ступить без того, чтобы не слышать за спиной: «Смотрите, Любовь Орлова! Какое на ней платье!..», то это начинает тяготить. Спасают парики, шляпки. В брюнетке трудно узнать Любовь Орлову, а правильно подобранная шляпка сильно меняет если не внешность, то впечатление о ней. Иногда завидую Г.В. Вся страна знает режиссера Александрова, но мало кто его узнает на людях. Г.В. любит рассказывать, как вскоре после выхода «Веселых ребят» на улице возле него остановилась женщина и воскликнула с радостью и восторгом:

— Глазам своим не верю! Неужели это вы!

— Да, это я, — скромно ответил Г.В., связав свою «узнаваемость» с фотографией (групповой!), появившейся недавно в одной из газет.

— Спасибо вам, дорогой вы наш! — Незнакомка схватила руку Г.В. и начала энергично (Г.В. говорит «ожесточенно») трясти ее. — Спасибо вам за все!

Дело было на улице Горького, днем. Вокруг них сразу же собралась небольшая толпа любопытных граждан.

— Товарищи! — обратилась к собравшимся незнакомка. — Давайте все вместе поблагодарим этого человека за его талант, за его труд!

Г.В., тогда еще совершенно не избалованному славой в отличие от Эйзенштейна, было чрезвычайно приятно слышать такие слова.

— Кто это? — спросили из толпы.

— Как?! — ужаснулась незнакомка. — Разве вы не знаете?! Как вам не стыдно?! Это же…

Она выдержала паузу. Г.В. приготовился услышать: «…кинорежиссер Александров, который снял “Веселых ребят”», но вместо этого услышал…

— Композитор Дунаевский! — выкрикнула незнакомка и снова стала трясти руку Г.В.

Г.В. совершенно не похож на Дунаевского. Как можно было их спутать? Сам И.О. смеялся до слез, услышав от Г.В. эту историю. Г.В. рассказывает замечательно, заслушаться можно, да и сама история хороша и в какой-то мере поучительна. Так и просится в басню.

Слава — это и награда, и бремя. Так же, как и дружба. Об этом я тоже сказала Сталину.

— Разве дружба может быть бременем? — удивился Сталин. — Это уже не дружба.

— Я неправильно выразилась, — ответила я. — Надо было сказать «знакомство» или «общение». Есть люди, общение с которыми доставляет радость, но есть и другие…

Для примера рассказала о трех людях из числа знакомых. Начала с Г.А.[38], замечательного балетмейстера и не менее замечательного педагога. Когда я слышу: «Любовь Петровна, как хорошо вы танцуете!», то всегда отвечаю, что это заслуга Г.А. С Г.А. мы дружим до сих пор. Я была ее ученицей, никому тогда еще не известной актрисой, потом ко мне пришла известность, но это ничего не изменило в нашей дружбе. А вот с одной из актрис музыкального театра мне пришлось прекратить знакомство еще в то время, когда снимался «Цирк». Не имея никаких особых талантов и совершенно не отличаясь трудолюбием, она мечтала о кино и одолевала меня просьбами о содействии. «Твой муж режиссер, скажи ему, чтобы дал мне какую-нибудь роль!» — просила, а скорее даже требовала она, и с каждым разом тон ее голоса становился все требовательнее и требовательнее. Что означает «скажи ему»? Как я могу прийти и сказать Г.В.: «В музыкальном театре есть одна ничем не выделяющаяся и ленивая актриса, надо дать ей роль в картине»? Что ответит Г.В.? Скорее всего рассмеется, решив, что я его разыгрываю. Я пыталась объяснить истинное положение вещей, советовала больше работать и т. п., но когда поняла, что голос разума не доходит до человека, вежливо, но строго попросила ее оставить меня в покое. Надо ли упоминать, что теперь она повсюду говорит, что я зазналась, не желаю видеть старых друзей… Друзей! Друзей я рада видеть всегда. В отличие от таких вот людей. Другая актриса действовала тоньше. Вилась вокруг меня, расточая комплименты, и все время говорила о своей любви к кино. Познакомилась с Г.В., который «взял ее на ум», то есть запомнил на всякий случай, что есть такая актриса, которую можно пригласить на роль. Но в «Цирк» не пригласил. Когда она узнала, что мы начали работу над новой картиной, а ее сниматься не позвали, то стала нашим врагом. Стала распускать сплетни, выдумывать какие-то небылицы, короче говоря — исходить злобой. И при этом, встречаясь со мной или с Г.В., делала умильное лицо и сыпала ласковыми словами. Неужели надеялась, что мы не узнаем, что говорила она про нас за глаза?

Сталин слушал меня внимательно, хоть я и говорила долго. Спохватившись, подумала, что Ему все это может быть неинтересно и слушает Он только из вежливости, и поспешно закончила свой рассказ.

Сентябрь 1936-го

О проекте Конституции, который был опубликован в июне, много говорили и писали. Мы с Г.В. прочли проект, обменялись мнениями и сошлись на том, что проект хорош. Его готовила несколько месяцев специальная комиссия, которую возглавлял Сталин. Обсуждался проект и на собраниях.

Я не ожидала, что Сталин поинтересуется моим мнением о проекте, а Он поинтересовался. Причем не просто спросил, хорош ли проект, а начал спрашивать, что называется, «по пунктам». Я впала в замешательство, потому что не была готова к столь строгому экзамену.

— Конституция не катехизис, чтобы учить ее наизусть, — строго сказал Сталин. — Но ознакомиться с ней — обязанность каждого советского человека. Ознакомиться вдумчиво, серьезно…

Слово «советского» Сталин произнес с особым выражением.

Мне было очень стыдно. Вдвойне стыдно. И как советскому человеку, и еще потому, что Сталин всегда интересовался моими ролями, картинами, а я не дала себе труда как следует ознакомиться с важным документом, подготовленным под его руководством. На следующий день я села за стол, положила перед собой обе Конституции, старую и новую, и принялась изучать и сравнивать. Через три дня я могла выступить с докладом о Конституции перед самыми строгими слушателями, так дотошно я во все вникла. Думала, что в одну из наших следующих встреч Сталин спросит меня, исправила ли я свою ошибку, но он больше к этой теме не возвращался до декабря. А в декабре, когда новая Конституция была принята, я приехала к Сталину с шампанским, провозгласила тост за нее и похвалилась (уместно было похвалиться) тем, что исправила свою ошибку. Сталин улыбнулся и спросил, не хочу ли я перейти на работу в ИМЭЛ[39]? Я ответила, что люблю свою профессию и не намерена менять ее. На том дело и закончилось.