Последние заморозки - Евгений Пермяк

Руфина заглушает слова матери громким смехом:

— Не надо же, мамочка, теперь ничего этого делать в новых квартирах. Кончилось время Жулановых…

А мать не может согласиться:

— Делать, может быть, и не надо, а уметь желательно. Мужчине, как и машине, нужен какой-то такой запас мощности. Взять хотя бы твоего отца, кузнеца. Лишись он, к слову, своей работы в кузнечном или окажись в беде. В самом безвыходном положении — ничего нет, все надо начинать сызнова. И я за ним — как за каменной стеной. А почему? Запас мощности. Умение. Знание. Мужские руки. В степи нору выроет. В лесу дупло выдолбит. Из снега халупу слепит и дым очага пустит.

Задумалась дочь. Молчит мать. А потом снова:

— Миша Дёмин очень душевный человек, но ведь тосковать под гитару только в театре хорошо, а по жизни надо и помойное ведро уметь вынести. Ведь ты же и шить, и мыть, и стирать, и вязать. А он что? Но вообще-то, Руфочка, ты хоть за артиста, хоть за журналиста… воля твоя. Лишь бы счастье. А оно бывает и с молодым, и со старым… Счастье никто не предпишет. Если уж оно есть, так и лысина солнцем светит, седой волос не замечается. А уж если нет его, так и молодая кровь в жилах стынет, и хмельные кудри могильным плющом вьются.

Разговоры на эти темы матери и дочери случались за последнее время все чаще и чаще. Видимо, сердце Руфины искало ушедшему из него Алексею замены. О ней пока не хотелось думать Руфине, но она уже и не исключала её возможность и потому, наверное, прибегала к древнейшему способу решения затруднений: «Поживём — увидим».

Поживём — увидим…

2

Вы, конечно, помните тот день, когда Серёжа Векшегонов понял, как он был смешон, написав Руфине любовное письмо. Она оказалась вовсе не той, какой видел её Серёжа в школе. Она уже готовилась стать женщиной, когда Серёжа не стал ещё и юношей. Она тогда разговаривала с его братом, как с ровесником, для него же Алексей в то время был чем-то недосягаемым. Автор станка «ABE». Мастер учебно-школьных мастерских. Человек с именем и отчеством.

А что представляет собой он — Сергей? Что представляет он собой даже теперь?

Пока он хороший слесарь — и только. Правда, ему уже доверили очень сложные штампы, и Макар Петрович Логинов сказал, что может уйти на пенсию, потому что пришёл человек, руки которого вскоре ещё больше прославят слесарный векшегоновский род.

Но ведь это всего лишь руки… А голова? Серёжа пока ничего не изобрёл, кроме новых универсальных мерителей кривизны посредством оптики и света.

Пусть его благодарили в приказе, пусть он получил немалую премию, но это всего лишь рационализаторское предложение, а не изобретение, хотя его называли именно этим словом. Наверное, хотели польстить. Или же это сделали ради брата. Брата нет, а его имя освещает Серёжу. Некоторые, не стесняясь, называли его «вторым Алексеем».

Такие слова приятно слышать, но лишь отчасти. Серёжа хочет быть самим собой и никаким не повторением. Но многое повторяется…

Серёжа, так же как и брат, поступил на заочный. Он туда был принят без трудов. Там шутя сказали, что один Векшегонов принёс завидную славу институту, так, очевидно, принесёт и второй.

Очаровательная сотрудница технической библиотеки завода Лидочка Сперанская — может быть, тоже шутя — приветлива с Серёжей. Когда они встречаются на главной зеленой магистрали завода, она твердит:

— Ты красивее и стройнее своего брата. Выше ростом и серьёзнее. Тебе нужно как можно дольше не отвечать на улыбки…

А сама улыбается и ждёт ответа.

Он уже танцевал с нею на летней площадке и в ту ночь долго не мог уснуть.

Лидочка хотя и несколько вольно обращается с Серёжей, но все это у неё очень чисто и хорошо. Ей, может быть, он нужен просто так, чтобы кто-нибудь был возле неё. Ведь одна. Совсем одна. Можно ли винить Лидочку за то, что недостойный её техник Андрюшка Кокарев вскружил ей голову, когда Лидочке едва минуло восемнадцать лет. А теперь он женат на сонливой дочери начальника инструментального цеха Виктории.

Может быть, Лидочка ещё и будет счастлива и жизнь улыбнётся ей. Жизнь иногда так поворачивает человеческие судьбы, что, кажется, и сама дивится своим проказам.

Когда Серёжа несколько возмужал, чему, может быть, способствовала и шляпа, которую он недавно надел, в его сторону устремилось немало девичьих глаз.

Как-то в июльский воскресный день Сергей, зарядив все двадцать четыре патрона, умещающихся в его поясном патронташе, зная, что бить дичь в июле запрещено законом, отправился во имя спасения будущей, ещё недостаточно оперившейся молоди стрелять ястребов.

Ястреба выслеживают поживу обычно, паря над гнездовьями, и падают камнем, заметив беспечные выводки. Вот тут-то Серёжа метким выстрелом радовал крылатых матерей, не подозревающих, что и они осенью могут проделать такой же смертельный маршрут с высоты в болото.

Все условно в охотничьем законодательстве, особенно календарное чередование бессердечия и гуманности. Впрочем, и в неписаном кодексе любви полярность чувств также имеет свои календарные оттенки.

Капа перешла в девятый класс. Помните восьмиклассницу, которой Серёжа приколол ромашку с двумя оторванными лепестками? Так вот, эта самая Капа, встретив охотника Сергея Векшегонова, сообщила ему, что она давно уже подклеила девятый лепесток к подаренной им ромашке. На что Серёжа благосклонно сказал:

— Ты почти взрослая, Капа.

Это обрадовало её, и она не преминула заметить:

— Я, кажется, расту не по годам. Все стало коротко и узко.

Серёжа не вполне был согласен с этим, но, помня прошлые, нанесённые ей обиды, сказал:

— Воображаю, Капа, какой ты будешь на будущий год в это время.

Умная девочка Капа не растерялась:

— Может быть, на будущий год в это время ты, встретив меня, не станешь торопиться на охоту, как сейчас…

Этим Капа, вероятно, не хотела сказать, что иногда сам охотник становится добычей другого охотника. Так она не могла думать хотя бы потому, что афористичность мышления пока ещё не была свойственна её возрасту. Зато именно так подумала другая, увидев Серёжу в поле.

— Охотник! Остановись. Дай поглядеть на тебя. Мы так давно не встречались с тобой.

Такими словами остановила Серёжу собиравшая землянику Руфина.

Серёжа остановился:

— Ты что тут делаешь?

— Собираю ягоды.

— Зачем они тебе?

— А зачем тебе ястреба?

— Тогда пойдём вместе.

И они пошли рядом. Серёжа с ружьём и Руфина с корзинкой. Сначала они молчали, а потом Руфина заговорила первой:

— Серёжа, у тебя уже, кажется, колючие усы.

Её глаза смеялись, но не насмехались.

— Кажется, Руфина. Кажется, колючим теперь стал и я.

— Это очень хорошо, Серёжа.

— Чем же хорошо?

— Я буду бояться тебя. Такие, как я, обязательно должны бояться и уважать того, кто идёт рядом. Пусть даже не очень далеко. На прогулку. Серёжа, это ястреб?

— Да?

— Выстрели в него. Только попади. Я загадала.

Серёжа прицелился, плотно прижал ложу ружья к плечу и щеке. Раздался выстрел. Руфина взвизгнула. Ястреб комом упал вниз.

— Лекально! — сказала Руфина.

— А что ты загадала?

— Серёжа, я не могу быть откровенна с тобой. Ведь ты теперь не тот Серёжа. И я не та Руфина. Мы же не в десятом классе.

— А ты вернись туда… Вернись и скажи.

— Серёжа, я загадала, поцелуешь ты меня сегодня или нет.

— Это очень глупо, Руфина.

— А разве я говорю, что умно? Но сегодня же воскресенье. А больше всего глупостей приходится на этот день недели. Или я ошибаюсь?

Серёжа нашёл довод Руфины неоспоримым:

— Против этого ничего не скажешь. Я ещё никогда и ни с кем не целовался, Руфина. И по-моему, ни до чего хорошего поцелуи не доводят.

— Если с Лидочкой, то да, — вставила маленькую шпилечку Руфина. — Она женщина, а я девчонка.

Произнеся эти слова вполголоса, Руфина отвернулась. Серёжа подошёл к ней и тихо сказал:

— Хорошо. Пусть сбудется загаданное. Только ты закрой глаза, Руфа.

Они поцеловались. Серёжа сиял:

— Спасибо тебе, Руфа…

В небе появился другой ястреб.

— Хочешь, я загадаю ещё, Серёжа, на этого… Стреляй! Я загадываю ещё раз!

Серёжа вскинул ружьё. Прицелился. Выстрелил и… промахнулся.

— Ура! — закричала Руфина и снова оказалась подле Серёжи.

— Я же промазал, — показал он глазами на улетающего ястреба.

— А я загадывала на промах…

Так вернулось потерянное Серёжей и проснулось казавшееся умершим.

3

В это воскресенье утром, несколькими часами раньше встречи Серёжи и Руфины в поле, на городском рынке произошла другая встреча.

Николай Олимпиевич Гладышев в праздничные дни, чтобы не беспокоить Аделаиду Казимировну, ведущую его домашнее хозяйство, частенько на рынок отправлялся сам.