Последний вздох - Рэйчел Кейн

Когда они проходили мимо кафе Оливера, Встреча, Шейн сказал, — Эй, тебе не холодно? Я замерзаю. Давай что-нибудь перехватим.

Звучало заманчиво, на самом деле. Нормально. И, может быть — Клер знала, что он тоже об этом думал — может быть, Оливер будет там и у него будет какая-нибудь подсказка относительно того, что происходит.

Вы понимаете, что дела действительно плохи, когда вы ждете встречи с Оливером.

Но… Оливера не было за прилавком. Вместо этого, там была Ева, просто нацепившая выкрашенный вручную передник поверх своего черного наряда. Она выглядела усталой, но она ярко улыбнулась им. Это было примерно на пять тысяч ватт ярче за счет используемого ею оттенка помады, который был ослепительно синим, под цвет полосок на ее юбке. — Эй, соседи, — сказала она. — Как дела с листовками?

Листовки? Боже, она совсем забыла об этом. — Мм… хорошо, — сказала она. — Мы разнесли их во множество мест.

— Это хорошо, потому что мое утро не настолько потрясающее. — Не спрашивая, Ева начала готовить мокко для Клер, и обычный крепкий кофе для Шейна. — И в довершении тот факт, что мой непостоянный босс просто сорвался отсюда, словно его задница была в огне.

— Он только что ушел? Мы не видели его, — сказала Клер. Ева указала большим пальцем за спину, где находился люк, ведущий в туннель.

— Он выбрал тенистую улочку. Что подкралось к его заднице? Потому что я знаю, что Бишоп уже не большое, плохое страшилище. Амелия сломала ноготь или нуждается в установке труб или еще что?

— Хотелось бы знать, — сказала Клер. — Я собиралась спросить. Потому что он не единственный взбесившийся сегодня.

— Нет? — Ева подняла черную бровь под злобным, любознательным углом. — Выкладывай.

— Мирнин, — сказал Шейн, и потянулся, чтобы ухватить чашку, что она толкнула к нему. — Не то, чтобы парень стабильный постоянно, но сегодня он супербезумен.

Ева наклонилась, положив локти на стойку, пока молоко шипело и дымилось в кувшине, нагреваясь до нужной температуры. — Вы думаете это из-за нас? Меня и Майкла?

— Послушай, я знаю, что ваше с ним обручение каким-то образом воспринимается хуже, чем если бы он обратил тебя… и нет, не проси меня это объяснить — это просто популярная теория, но я не думаю, что происходящее такого уровня драмы, — сказала Клер. — И, в любом случае, у Мирнина нет какого-либо мнения по этому поводу. Он счастлив, что ты устраиваешь вечеринку, и его не волнует, для чего это. Он не стал бы грандиозно безумствовать из-за этого.

— Дерьмо, — сказала Ева. Она сняла молоко и начала умело смешивания мокко Клер. — Я вроде как надеялась, что это просто из-за нас, потому что, по крайней мере, это было бы глупо. Теперь, я боюсь, на самом деле умно быть взволнованной.

— Как и я, — сказал Шейн. — И когда мы соглашаемся друг с другом, что-то определенно не так.

За прилавком было много работы, и Ева не могла больше говорить. Клер и Шейн взяли свои стаканчики и сели за пустой стол, наслаждаясь теплыми напитками и смотря на облака, плывущие над головой через большое стеклянное окно. Ветер хлестал зубчатую бахрому на красном тенте, и Клер ощутила, как стекла гудят под порывами ветра.

— Беги, — сказала она. — Как думаешь, что это значит, Шейн?

Он пожал плечами. — Черт, кто его знает? Возможно, это послание от бессмертного агента по взысканию долгов, и она забыла оплатить арендную плату за последние двести лет или еще что. Возможно, кто-то напоминает ей, что очень важно упражняться.

— Ты действительно так не думаешь.

— Нет. — Он сделал большой глоток кофе, глаза прикрытые и темные. — Нет, полагаю, это не так. Но мы не сможем выяснить это без большего интеллекта, Клер. И что бы это ни было, это не выглядит как конец света.

— Да, — сказала она тихо. — Пока.

Она заметила что-то краем глаза, что-то, что заставило ее поежиться, отпрянуть и испытать странное головокружение внутри, как будто то, на что она смотрела, было настолько неправильно, что ей стало физически плохо. Это было за окном, просто проходило мимо… но когда она взглянула, она не увидела ничего необычного.

Просто прогуливающийся мужчина.

Она поняла, что знала его, или, по крайней мере, узнала его: это был тот парень, тот самый, кого она видела в закусочной Марджо. Мистер Середнячок. Он не спешил, как другие люди на улице, он шел спокойно, засунув руки в карманы пальто.

Улыбаясь.

Это не должно было выглядеть настолько странным, но от этой улыбки волосы у нее на затылке встали дыбом.

— Что? — Шейн наблюдал за ней, и он тоже уставился в окно, стараясь увидеть то, что ее тревожило. — Что такое?

— Ничего, — сказала она, наконец. Мужчина исчез из виду. — Абсолютно ничего.

Что было самой странной вещью из всех, подумала она.

Глава 4

Амелия

Я слышала множество безумных вещей за всю мою жизнь, и больше половины из них исходили от Мирнина — друга, слуги, иногда врага, олицетворение хаоса в лучшие из его многочисленных дней. Сегодня, когда он ворвался в мой кабинет, не обращая внимания на предостережения моего помощника, я была не в том настроении, чтобы терпеть его.

Я отвернулась от свечи, которую зажигала, чтобы посмотреть ему в лицо, надев свое лучшее королевское выражение гнева, и сказала, — У тебя нет разрешения врываться всякий раз, когда тебе вздумается, и ты это знаешь. Возвращайся к своим…

Он шагнул ко мне в своем дурацком тяжелом черном кожаном плаще, выделяющемся на нем, и швырнул мне письмо резким движением. Я поймала его с инстинктивной легкостью и перевернула, чтобы увидеть лицевую сторону. Бумага была современной, с гладкой, мягкой текстурой, но надпись на лицевой стороне напомнила мне другое время, другие места, не все из них столь же приятные, как и нынешнее.

— Это от Морли, — сказал Мирнин, и бросил свою большую шляпу мне на стол, взъерошив бумаги. — Он послал гонца из Блэйка.

Это привлекло мое внимание, и я взглянула на него. — Гонца, — повторила я. — Он совсем забыл, что мы живем в более современную эпоху, или, может, он просто принял барское отношение, которое он однажды так презирал в других?

— Прочти это, — сказал Мирнин. Надпись гласила «Только для глаз Основателя», и слово «только» подчеркнуто три раза. Конверт был все еще запечатан. Я разрезала его сбоку острым ногтем и снова посмотрела на Мирнина.

— У меня такое чувство, что тебе прекрасно известно, что там написано, — сказала я ему. — Какой трюк?

— Старейший. Я поднес его к свету.

— Ах. — Я вынула бумажку и развернула ее — один тонкий лист, и только одно слово на нем, написанное прямым росчерком чернил, в старинном стиле, но с какой-то тревогой. Если бы он написал это кровью, срочность не могла бы быть более ясной.