Беслан - artofwar.ru

Напротив входа – пустое, простреливаемое пространство, где стояли милицейские 'уазики' и машина с криминалистами. За машиной – пятиэтажка, в которой расположились снайперы. Рядом с подъездом толпилось много мужчин и женщин, которые все время порывались пройти к школе. Но их останавливали и загоняли за пятиэтажку.

Оцепление в основном состояло из призывников. В отличие от военных с более серьезными погонами они пытались успокоить женщин, объясняя: 'Бабахает гранатомет, а вот это – мина'. При каждом взрыве женщины рыдали все больше, некоторые бились в истерике. Все пытались выяснить, взорван спортзал или нет. Звонили по мобильным, спрашивали военных, врачей, журналистов. Военные молчали.

Несколько раз мимо нас пробежали саперы с обезвреженными минами в руках. Врачи, которые тут же занимались подготовкой полевого госпиталя, обращали мало внимания на население. Мужчины ругали военных, власть, Дзасохова и тут же предлагали свою помощь.

Она понадобилась, когда стали раздавать носилки. Женщин попросили срочно достать где-нибудь простыни – не хватало покрывал.

Стрельба то утихала, то вновь активно возобновлялась.

Постоянно слышались выстрелы из гранатомета. Все перемещались согнувшись. Военные перестали останавливать жителей города, и они скопились у дороги, ведущей к школе. Дальше дорогу преграждали БТР и машины с военными. Очень много людей столпилось около ворот дома, через двор которого можно было напрямую попасть к спортзалу. На воротах стояли два эмчеэсовца и уговаривали людей не ходить, подождать, когда понадобится их помощь, чтобы эвакуировать заложников. Люди, словно не слыша, все-таки прорывались группками напрямую к школе. Немногие выходили из ворот, и у них были посеревшие лица. Один мужчина не дошел до газона – упал в обморок.

По толпе разнесся слух, что спортзал взорван и горит, удалось спасти очень немногих. Люди рванули на эмчеэсовцев, те по рации вызвали на подмогу военных. Кто-то закричал, что срочно нужна пожарная машина – на втором этаже горят дети. Около тридцати детей оказались заблокированными в классе, когда начался пожар. Они выставили белую майку из окна и размахивали ею. Но единственная пожарная машина приехала без воды. Когда наконец подали воду – было поздно.Стали выносить на носилках детей – обгоревших, раненных, окровавленных. Но живых. Их тут же увозили на частных машинах в больницы. Детей выносили недолго, минут двадцать. Когда люди поняли, что из этих ворот больше никого не выносят, они стали кидаться на проезжающие мимо закрытые, зашторенные машины. Кто-то увидел через стекло черные мешки и громко закричал:

Военные стали потихоньку теснить население. Вежливо, с улыбками просили отойти: мол, тут опасно, место простреливается.

Хотя еще несколько минут назад здесь толпился народ. По направлению к школе проехали машины с саперами и сотрудниками МЧС. Когда они проехали, дорогу перекрыли два БТР.

Перестрелки стали перемещаться от школы в другие районы города. Прошла информация, что штурм закончился, большая часть боевиков ушла из школы и прорвалась сквозь оцепление. Люди, наоборот, попытались пройти к школе и, когда поняли, что их туда не пустят, стали возмущаться. Эмоции выплескивались то на журналистов, то на военных. Омоновцы советовали расходиться и искать своих детей в больницах, потому что 'всех уже вывезли'. На вопрос: сколько погибших? – никто не отвечал. Люди не уходили. Тогда военные стали подталкивать крайних в спину, тянуть за руки, оттесняя. Одна из женщин закричала, что военные 'убили ее ребенка, а теперь хотят, чтобы она успокоилась'. Вслед за ней эти же слова стали повторять остальные. У одного из офицеров осетинского МВД искривилось лицо, он отвернулся и, сильно ссутулив плечи, пошел в сторону от разъяренных людей.

А чуть ниже по Лермонтова люди плакали уже от счастья. Около магазина 'Атцамас', куда переселили жителей ближайших к школе домов, в кругу людей стояла маленькая девочка с длинными, влажными, чистыми волосами. Она была в сарафане, в носочках и резиновых шлепанцах.

Только ярко-розовые мешки под глазами подсказывали, что всего несколько часов назад она была заложницей. Ее то и дело пытались обнять, погладить, поцеловать, но она уворачивалась и упорно рассказывала, как два дня ела с подружкой свой первый букет, который принесла в первый класс:

К вечеру Беслан не успокоился. В районе школы продолжался бой

(последнего боевика убьют только в два часа ночи, а всего около школы в субботу будет лежать 27 черных пакетов с трупами террористов).

Людей как будто разделило: одни радостно сообщали, что нашли своих живыми, другие возвращались из морга, третьи ездили по больницам и судорожно вчитывались в списки живых. По телевидению шла информация об удачном штурме. Непонятно, откуда эта радужная информация: ведь никто официально не осмелился сказать людям, что этот штурм можно считать успешным. Было ясно, что завтра масштаб катастрофы станет очевиден.

В субботу на 12.00 около здания Дворца культуры был назначен митинг. Сначала говорили, что люди возьмут тела своих погибших детей и поедут во Владикавказ, чтобы положить их на площадь перед зданием администрации. И ждать, когда к ним выйдет Дзасохов.

Волнений действительно опасались. Впервые Беслан был оцеплен по всем правилам чрезвычайного положения. Нас впервые за три дня проверили на въезде в город. Журналистам не разрешали отходить от здания ДК или предлагали идти в обход. Наиболее надежно было защищено здание местной администрации.

А люди шли и шли к площади у ДК. Их было не меньше тысячи, и это те, кто не смог найти своих родных ни в больницах, ни в моргах.

К утру количество опознанных погибших достигло 250 человек. (Вечером субботы – 320.) Кроме этого, было еще 100 неопознаваемых тел.

Женщины, рыдая, рассказывали, что у некоторых детей нет головы, рук, ног, многие сильно обгорели, но больше всего тел с огнестрельными ранениями. Эмчеэсовцы сказали, что на утро субботы они достали из-под завалов 140 тел, но под завалами школы остались как минимум еще триста. К вечеру субботы эти завалы разобрать не успели.

Спасатели говорят, что много погибших будет в школьных подвалах: боевики согнали туда заложников и долго отстреливались из-за 'живого щита'.

Спецназовцы давали комментарии неохотно, но и не уходили от разговора. Они рассказали, что только в одной группе 'Вымпел' погибли 7 человек. И 'Альфа', и другие спецназы – все понесли большие для себя потери. Прежде всего потому, что штурм начался неожиданно и пришлось даже не штурмовать, а просто спасать и заслонять собою детей.

Еще в пятницу вечером, сразу после штурма, выяснилась одна совершенно нордостовская деталь: оружие, которое было у террористов в огромных количествах, завезли и заложили в стены школы заранее, когда там летом шел ремонт. Об этом люди рассказали Асламбеку

Аслаханову, единственному политику, который вышел к населению после штурма.

Информацию о том, что оружие было подложено в школу заранее, а также тот факт, что с августа все местные силовые структуры были предупреждены о возможности теракта, подтвердил позднее начальник

УФСБ Валерий Андреев. Но он категорично назвал штурм 'эффективным'.

– К сожалению, – подвел итог Андреев, – погибло большое количество наших сотрудников, спецназовцев:

– А заложники? – крикнули ему из толпы. Но поздно. Андреев уже закончил брифинг и удалялся в сторону штаба. :А на митинг никто из представителей власти так и не пришел.

Елена МИЛАШИНА – из Беслана

Скорбь и ярость

Мир скорбит по погибшим в Беслане. Мир в ярости от преступлений террористов в Беслане

Истерзанный до последней нервной клеточки страшной развязкой, город сходит с ума, корчится в немыслимых муках непереносимого горя, с головой накрывшего здесь каждый дом, каждую осетинскую семью.

Каждая улица, прилегающая к школе, потеряла десятки своих жителей.

Улица Первомайская – 29 детишек, улица Надтеречная – 48…

Как страшно надрывно воют обессилившие от крика и слез бесланские матери. Боже мой, я до конца жизни не забуду, как страшно в голос рыдают сдержанные осетинские мужчины, отцы, потерявшие своих детей. На каждой улице города настежь распахнуты ворота десятков домов, у которых стоят тихие группы мужчин – знак страшной беды в осетинском доме, из которого несутся неистовые женские крики. А люди все идут и идут в эти открытые ворота, и с каждой новой группой отчаянный плач и крики рвутся в небеса, выплескиваются на улицу с новой силой.

Всю субботу и воскресенье я хожу в эти распахнутые настежь дома – и сама тихо схожу с ума от пронизанной бедой и отчаяньем атмосферы.

С Джульеттой Тетовой, начальником Беслановского дорожно-строительного управления мы начинаем рыдать, как и все осетинские женщины прямо с порога. В доме погибшей 30-летней Алины