Битва самцов (СИ) - Юлия Узун

— Как давно они ушли?

— Около полудня. Я не следил за временем.

— Они ушли по отдельности или вместе?

— Вместе.

— Она не оставила мне сообщения?

Эрик задрал голову, чтобы видеть Забдиеля. Тот стоял в проходе, а Эрик сидел на диване спиной к нему.

— Это допрос?

— Тебе трудно ответить?

— Ничего она не оставляла, — буркнул Эрик, сморщив нос — детская привычка, когда что-то не нравится, он морщит нос. Затем с минуту поколебавшись, признался: — Она заплатила.

— Что?!

— Что слышал! — Пальцы нервно забарабанили по спинке дивана. — Ушла, оставив чек.

— И ты взял?

— Эй, а в чём дело? Взял! Да, я взял! Они спали здесь две ночи подряд, создавая нам дискомфорт. Не обеднеет.

Забдиель взъерошил свою негустую шевелюру, затем обошёл диван, взял брата за грудки так, что тот повис над своим местом.

— Ты сейчас же вернёшь ей эти деньги.

— Нет.

— Вернёшь.

— Не верну.

— Где чек?

Молчание.

— Где этот чёртов чек? — медленно, по слогам повторил Забдиель, теряя терпение. Только Эрику удавалось пробить крепкую броню его спокойствия.

— Если так сильно хочется вернуть ей чек, сделай это сам.

Забдиель швырнул Эрика на диван, при этом обтерев об себя руки, будто тот был омерзительным и грязным. Затем, схватив телефон, заперся в своей комнате. Но чек — лишь причина, чтобы позвонить ей.

~~~

Мы держались за руки, пока поднимались по лестнице, потому что мама украдкой наблюдала за нами. Она любезно предложила Читтапону остаться в нашем доме на ночь, и он не менее любезно согласился. Нола, конечно же, была в своём репертуаре. Она разместила его в спальне, которая находилась в другом крыле дома — противоположном коридору, что вёл в мою комнату. И тут кореец не спорил. Не знаю, поверила ли мама в весь этот фарс со свадьбой или заподозрила неладное — своих мыслей она ничем не выдала. От радости она не светилась, но и допрашивать нас не стала. Она наградила меня одной единственной фразой, когда мы на минуту остались одни: «Надеюсь, ты не пожалеешь». Она-то считала, что мы действительно любим друг друга. Как я признаюсь, что пожалею, что уже жалею и буду жалеть всю свою жизнь? «Нет у меня выбора, мам», — был мысленный ответ.

Было что-то около одиннадцати, когда я сказала, что у нас с Читтапоном был трудный день, а последующие будут не легче, и лучше нам пойти спать. За весь вечер кореец ни разу не пожаловался на усталость. Я даже прониклась к нему симпатией, ибо он стойко выдержал мамин звонкий смех и рассказы о её звездной жизни, хотя я видела, как он мучается от головной боли. Можно сказать, я спасла его. Не очень хотелось, чтобы он шлёпнулся в обморок. Откуда мне знать, что там происходит с людьми, когда у них сотрясение. По-хорошему, ему надо бы в больницу.

— Возьми меня за руку, — шепнул Читтапон, когда мы поравнялись на лестнице. — Твоя мама очень любопытная.

Я наиграно улыбнулась, взяла его за руку, а сама проворчала:

— За что мне это?

И вот мы остановились, чтобы разойтись по разные стороны. Читтапон великолепно играл свою роль — нежно убрал прядь моих волос за ухо, провёл пальцем по щеке. Со стороны любой мог подумать — влюблён как мальчишка, не иначе.

— Поцелуй «спокойной ночи»? Я заслужил.

— За нами наблюдают.

— Вот именно. — Он подмигнул мне, затем чуть громче сказал: — Я люблю тебя, красавица.

— Ух ты! — иронично воскликнула. Шёпотом, конечно. Затем набралась храбрости, приподнялась на цыпочках и прижалась губами к его щеке, проговорив ему на ухо: — А я тебя ненавижу.

— Это ненадолго, — пообещал самоуверенно кореец и пошёл по коридору к гостевой спальне.

Я ворвалась в свою комнату взвинченная. Зашла в ванную комнату, включила воду и покидала туда успокаивающей соли. Мне срочно нужно было отвлечься. Но мозг упрямо думал о нём, ведь у парня болит голова, а я не соизволила дать ему обезболивающее. Спустя пять минут я спустилась вниз и попросила нашу служанку Клэрис отнести Читтапону таблетку и стакан воды, объяснив это тем, что у него разболелась голова от перенапряжения.

— Какая же вы заботливая! — восхищённо сказала Клэрис.

— Я человечная, — ответила, а про себя добавила: «Не то, что некоторые».

Когда я вернулась к себе, мой телефон отплясывал шаффл на кровати. Сердце ухнуло куда-то вниз, когда на экране увиделаегоимя. Я так боялась этого звонка.

Не стану отвечать.

Что за трусость?!

Телефон замолчал в тот момент, когда я взяла его в руки. Если перезвонит, тогда отвечу, решила я и пошла «откисать» в ванной. Он не перезвонил. Я переоделась в пижаму, высушила волосы, потом посмотрела на часы. Они показывали почти полночь. Я не находила себе места, считая, что должна поговорить с ним. Этот парень сделал для меня невозможное, я не могла вот так его проигнорировать. Гипнотизировать его номер больше не было смысла, я нажала на «вызов» и затаила дыхание.

— Я думал, ты не хочешь со мной говорить, — сказал Забдиель сразу после слов приветствия.

— Нет, я… была занята весь день.

— Понятно.

Мы замолчали. О чём говорить-то? У меня сердце в горло отдавало, ещё чуть-чуть и раскашляюсь.

— Эрик сказал, что ты заплатила, — снова заговорил Забдиель. — Хочу вернуть.

— Ни в коем случае! Ты выручил меня и…этого, можно сказать, спас. Считай, что это моя благодарность.

— Элора, мне не нужны деньги. Если хочешь, то… можешь поужинать со мной. Я буду рад, а деньги не возьму.

У меня сразу же появилось чувство разочарования, на глаза слёзы навернулись. Он позвал меня на свидание. Ужин вдвоём явно не предвещал добрую крепкую дружбу. Уверена, что он мог бы перерасти в нечто большее. И я бы ни чуточки не была против, но… это невозможно.

— Боюсь, не получится встретиться.

— Почему? Э… прости, да, я понимаю, что…

— Я уезжаю.

После некоторого замешательства, неуверенно Забдиель спросил:

— На сколько?

— На долго. Может быть… Слушай, я буду приезжать в Орландо. Телефон у меня твой есть. Я даже адрес знаю, — произнесла с лёгким кокетством в голосе. — А деньги… если не хочешь брать, то порви чек. Но я…

— Береги себя, Элора. Ты можешь звонить, когда захочешь — хоть через год.

Кажется, он был расстроен. Свои чувства я и вовсе не могла описать словами. Хотелось плакать, а с другой стороны, всё швырять, разбить телефон, все стаканы в доме, убить корейца… Но тогда всё равно попаду в тюрьму. У меня был только один путь — под венец.

— Ты тоже береги себя,