Обретение ада - Чингиз Абдуллаев

— Если хочешь, — вдруг сказала она, я полечу с тобой в Европу.

Он стиснул зубы. Если сейчас он что-нибудь скажет, все будет кончено.

Он должен будет что-то объяснять. А ничего объяснить невозможно. И не нужно.

— Ты не хочешь, — поняла женщина, убирая наконец свои руки. Потом спросила:

— Когда ты должен лететь?

— Наверное, завтра, — это он сумел произнести каким-то чужим голосом.

— Я не знаю, что с тобой происходит, — начала торопливо говорить она, словно опасаясь, что может не успеть, — и даже боюсь гадать на эту тему. Но я знаю одно, Кемаль, я не смогу без тебя жить. Понимаешь, не смогу. Я тебя очень люблю.

Она впервые говорила такие слова. Словно своим долгим молчанием он сломал ее гордость, и теперь рядом с ним была не известный адвокат, не бывший вице-губернатор штата, не конгрессмен Соединенных Штатов, а просто женщина, ждущая его ответа. А он снова молчал. И ломал сильнее, словно задавшись целью заставить ее принять в этот вечер максимальную дозу боли. И он, чувствуя, как зашкаливает этот чудовищный дозиметр боли, просто протянул руку и, обняв ее, осторожно привлек к себе. Поцелуй был долгим. И прощальным. Она снова это почувствовала. Но предел унижения ее гордости был уже пройден. И она не стала спрашивать, почему. Словно предчувствуя, что и на этот вопрос не получит ответа.

— Поедем куда-нибудь, — вдруг попросила она, — я не хочу возвращаться в отель. Сегодняшнюю ночь ты можешь мне подарить?

Вместо ответа он развернул автомобиль. А потом была такая длинная и такая короткая ночь. В эту ночь они любили друг друга, как могут любить еще немногие, оставшиеся в этом технократическом мире люди. Ибо, став венцом Вселенной, человек не сделал лучше среду своего обитания. И сам не сделался лучше. В эту ночь они были вдвоем.

Больше они не говорили. Им это было просто не нужно. На одну-единственную ночь в своей жизни они стали телепатами. Всеобъемлющая любовь и ужас расставания стали мощными катализаторами, обострившими все чувства до предела.

Они гуляли по улицам города, меняли кафе, говорили о чем-то с официантами и барменами. Но все это была лишь мишура. На самом деле они говорили в эту ночь только друг с другом. Это было пиршество любви и похороны любви. Под утро они, забравшись в какой-то кемпинг, неистово отдались любви, словно сбросив с себя груз своих сорока с лишним лет.

Это была ночь вдохновения и любви, горя и расставания. Ночь, смешавшая все их прежние представления. Даже более чем раскованная, в постели Сандра Лурье стала демоном. Даже более чем опытный, Кемаль Аслан стал волшебником. Они доводили друг друга до экстаза и замирали в тревожном ожидании предвкушения удовольствия, которое доставляли друг другу. Ибо высшее наслаждение в постели — это дарить радость своему партнеру. Чувствовать, как его тело бурно содрогается от наслаждения и восторга перед тем неведомым животным инстинктом, который так прочно сидит в каждом из людей.

В эту ночь они любили друг друга. Он целовал каждый сантиметр ее тела, словно прощаясь с этой жизнью, отдавая последнее «прости» любимой женщине. Она целовала каждый сантиметр его тела, словно пытаясь понять эту неведомую силу, спрятанную в любимом человеке и заставлявшую его идти на такие страдания. В какой-то момент Кемаль даже решил статься. Но даже во время яростного противостояния он понимал — это нереально. Разум и чувства отказывались сливаться в одно целое. И это сильнее всего чувствовала сама Сандра.

Но все равно в эту ночь они любили друг друга. Это было их вызовом и их расставанием. Это было их прощанием и последним свиданием. Эту ночь им словно подарили небожители, и они были благодарны судьбе за этот подарок. В конце концов, не так уж много людей на Земле, переживших подобную ночь.

А утром он отвез ее в аэропорт. Она попрощалась с ним привычно сухо, как часто это делала на людях. И попросила позвонить, когда он вернется из Европы, словно между ними ничего не произошло. И ушла. Ушла, не оглядываясь, заставляя себя идти привычно прямо, гордо, подняв голову. Уже у самой стойки она все-таки обернулась. И, обернувшись, увидела слезы в его глазах. Или это ей показалось? Она этого так никогда и не узнает.

София. Болгария. 23–24 января 1991 года

В это утро в Софию позвонил сам Милт Берден[5] легендарный руководитель советского отдела ЦРУ. В Лэнгли говорили, что он знал жизнь советских людей гораздо лучше, чем все последние генеральные секретари коммунистической партии. Берден позвонил на квартиру, где Тернер и Райт остановились.

— Что у вас происходит, ребята? — спросил Берден своим характерным глуховатым голосом. — Может, вы мне объясните? Какого загулявшего типа вы опять ищете? Мы целыми днями сидим над записками нашим шефам по поводу ситуации с этим арабом, а вы гуляете по Болгарии.

У Бердена наверняка был подключен к телефону специальный шифратор, искажающий его голос. Но, даже несмотря на это, Милт говорил так, словно его прослушивали все контрразведки мира. Тернер понял, что имел в виду руководитель отдела. Арабом он, конечно, называл Саддама Хусейна, записками — аналитические материалы, а загулявшим типом — советского агента-нелегала.

— Пытаемся что-то сделать, — пробормотал Тернер.

— У меня сидит рядом Арт Бэннон. По-моему, вы валяете дурака, ребята.

— Но, сэр…

— Никаких возражений. Сегодня вылетаете обратно. Я сам доложу нашему шефу о своем решении. Он имел в виду Эшби.

— Хорошо, — к достоинствам Тернера относилось некоторое понимание того момента, что с Берденом лучше не спорить. Это был не Бэннон и даже не Эшби.

— Я думаю, мы сумеем решить все наши проблемы на месте, — подчеркнуто добродушным тоном выговорил Берден. — А ты как думаешь?

— Кажется, я вообще перестал думать, — пробормотал Тернер.

— Ты что-то сказал или мне послышалось?

— Вам послышалось.

— Я так и подумал. Вылетите завтра. Мы обстоятельно займемся вашей проблемой.

«Этот тип, как танк», раздраженно подумал Тернер. Интересно только, как он убедит Эшби в своем решении? Хотя убеждать уже не придется. Формально Берден прав. Они ничего не нашли в Болгарии и не могли найти. Здесь слишком долго была бесконтрольная вотчина советского КГБ. Было бы наивно и глупо полагать, что они найдут что-нибудь. Могло помочь только чудо, а его не случилось. Берден понимал это гораздо лучше Эшби, не знающего всю систему методов работы Комитета государственной безопасности.

— Я все понял, сэр, — сказал Тернер, — завтра мы вылетаем.

«Чудес не бывает», — хотел добавить он от себя, но сдержался.

Райт с интересом следил за его разговором.

— Берден звонил? — спросил он.

— Да, — сказал Тернер, положив трубку, — чудес не бывает.

— Тогда все понятно, — уныло пробормотал Райт, — кажется, нам придется возвращаться.

В этот день они бесцельно бродили по городу в сопровождении сотрудников КГБ, словно приклеившихся к обоим американцам. Отрываться от них почему-то не хотелось. Это было как-то особенно неприятно и глупо.

— Никогда не думал, что София такой унылый и скучный город, все время бормотал Тернер.

Райт не возражал. Хотя, бывая раньше в Софии, он никогда так не считал. И вообще Болгария до этой поездки ему очень нравилась. Особенно приморские курорты, на которых всегда много красивых женщин из Восточной Европы и Советского Союза, никогда не отказывающих заокеанскому гостю. Правда, он предусмотрительно не сказал этого Тернеру, считая, что не нужно раздражать и без того огорченного очевидной неудачей своего спутника.

«Где еще мог быть этот Кемаль Аслан? — думал Тернер. — Дома, школа, институт, больница. На работе у него мы, конечно, тоже ничего не найдем. И еще КГБ сидит у нас на хвосте. Может, его документы остались в турецком посольстве, куда он выезжал после болезни? Нет, это не подходит. Во-первых, выезжал тот самый Кемаль Аслан, который потом добрался и до Америки. А во-вторых, по прошествии стольких лет никто не будет хранить архивные материалы. Это нереально».

Хуже всего было сознавать, что ничего сделать нельзя. Он ходил по городу и злился. Злился на себя, чувствуя, что повсюду натыкается на невидимую стену. Вечером нужно было ехать в посольство за билетами. Тернер решил остаться дома, отправив в посольство Томаса. Он сидел за столом и смотрел телевизор, не очень вникая в смысл происходивших событий на телеэкране, когда вдруг раздался звонок.

Тернер лениво поднял трубку.

— Я слушаю, — сказал он.

— Уильям, раздался несколько взволнованный голос Томаса, — здесь небольшая вечеринка. Атташе приглашает тебя приехать к нам. За тобой сейчас заедет машина.

— Какая вечеринка? — не понял Тернер.

— Просто собрались ребята. Ты можешь сейчас приехать? — просил Томас.