Рассвет - Октавия Батлер

– Неужели так долго?

– Шесть дней, – повторил он.

– Твое тело уже перешло на новый ритм, отличный от привычного вам двадцатичетырехчасового, – объявил оолой Кахгуяхт. – То же самое происходило и с другими людьми. Ваш период бодрствования немного увеличился, и вы теряли счет времени.

– Но…

– Каким по продолжительности показался тебе этот период?

– Ну, скажем, несколько дней… я точно не знаю. Меньше чем шесть, по крайней мере.

– Вот, что я и говорил, – мягко подтвердил оолой.

Лилит хмуро взглянула на Кахгуяхта. Он, также как и все присутствующие оанкали, кроме Йядайи, был полностью обнажен. Но даже здесь, в этой герметически закрытой комнате, она не испытывала к чужеродным существам такого уж совершенно леденящего страха, какой ожидала. Оолой ей совсем не нравился. Оно, все время посматривающее на нее снисходительно, казалось ей чересчур самодовольным. А кроме того, это было одно из тех самых существ, что воздвигали надгробный памятник над остатками ее расы, стремясь окончательно уничтожить то, что от ее расы осталось. Вопреки словам Йядайи о том, что оанкали не знают иерархического разделения, казалось, что оолой главенствует в этом семействе. Все внимали его словам с молчаливым вниманием.

Ростом Кахгуяхт был чуть ниже Лилит – немного выше Йядайи и существенно ниже женской особи Тедиин. У него были четыре руки. Или, может быть, две руки и пара щупалец размером в руку. Пара этих щупалец-рук были особенно большими, серыми и покрытыми грубой кожей, отчего напоминали ей слоновий хобот – единственное отличие состояло в том, что она не могла припомнить ни одного хобота, который вселял бы ей такое отвращение. У самого молодого из присутствующих, Никани, не было ничего похожего на щупальца Кахгуяхта, хотя, по словам Йядайи, Никани тоже был оолой. Глядя на Кахгуяхта, Лилит почему-то испытывала удовольствие от того, что сами оанкали в разговоре используют для именования оолой средний род. Действительно, некоторые вещи достойны того, чтобы их называли «оно».

Она наклонила голову и снова занялась едой.

– Значит, вы можете есть нашу еду? – спросила она. – Но вашу еду я, например, есть не могу?

– А что, по-твоему, ты ела каждый раз после Пробуждения? – спросило ее оолой.

– Не знаю, – холодно отозвалась ему она. – Никто не объяснял мне, чем меня кормят и откуда берется еда.

Кахгуяхт не обратило на ее слова внимания или сделало вид, что не заметил язвительности в ее голосе.

– Ты ела то же самое, что и мы – твоя пища была лишь немного изменена, чтобы отвечать необходимому набору твоих питательных веществ, а также по некоторым другим причинам, – сообщило оно.

Под «некоторыми другими причинами» наверняка подразумевался рак, поскольку именно сородич Йядайи, по словам того, избавил ее от рака. До сих пор она как-то об этом не думала. Поднявшись, она наполнила одну из своих маленьких тарелок орехами – обжаренными, но несолеными – размышляя на тему того, что, по справедливости, должна была бы испытывать к Кахгуяхту чувство благодарности. Машинально Лилит наполнила теми же самыми орехами тарелку Тедиин, которую та протянула ей.

– Вы можете есть безбоязненно любую нашу пищу? – спросила она ровным голосом. – Без боязни отравиться?

– Любая пища твоего мира совершенно безопасна для нас, – ответило ей Кахгуяхт. – Мы адаптировали свой организм к химическим веществам твоего мира.

– А ваша еда… я смогу есть любую вашу еду?

– Нет, к сожалению, ты не сможешь есть почти ничего, что едим мы – для тебя это будет равносильно сильнодействующему яду. На первых порах ты должна будешь проявлять особую осторожность и не употреблять в пищу никаких незнакомых плодов.

– Но этого просто не может быть, это в голове у меня не укладывается – каким образом вы, существа из другого мира, другой солнечной системы, с невероятного края галактики, и вдруг едите нашу еду совершенно свободно, без вреда для себя?

– Ты спала почти два с половиной века – этого времени было достаточно для нас, чтобы приучить себя к новой еде. Как ты считаешь? – вопросом на вопрос ответило оолой.

– Что?

Оолой не повторило свой вопрос.

– Но послушайте, – снова начала она, – каким образом можно научиться есть то, что совсем недавно было смертельно ядовитым для вас?

– У нас были хорошие учителя, Лилит, для которых эта еда не была ядовитой. Я говорю о вас, людях. О ваших телах. Мы изучили вас – и вот результат.

– Я не понимаю.

– Тогда прими доказательство, которое находится у тебя сейчас перед глазами. Мы, оанкали, можем употреблять в пищу все, что ешь ты. Надеюсь этого тебе достаточно в качестве доказательства?

Вот скотина, подумала она. Высокомерная, самоуверенная скотина, пытающаяся относится к ней со снисходительной опекой.

– Значит, вы можете приучить себя есть что угодно? Вообще все что угодно, при этом не отравляясь?

– Такого сказано не было.

Она помолчала, жуя орехи и размышляя над услышанным. Оолой больше ничего не прибавило, и тогда она взглянула на него в упор.

Оолой тоже смотрело на нее, направив в ее сторону головные щупальца.

– Те из нас, кто уже стар, кто живет уже очень давно, могут отравиться, – наконец сказало оно. – Их реакции замедленны. Они не в состоянии вовремя распознать ядовитые субстанции, чтобы успешно нейтрализовать их. Кроме того, могут отравиться также и те, кто по тем или иным причинам, например из-за ранения или по болезни, ослаблен. Их тела заняты самовосстановлением, отвлечены от наблюдения за внешними раздражителями и потому практически беззащитны. И наконец, могут отравиться дети, те, кто еще не научился способам самозащиты.

– Ты хочешь сказать… что отравить вас совсем несложно, если только вы каким-то образом не подготовились к этому заранее, не знаете способов немедленной защиты?

– Не совсем так. Отравить нас на самом деле довольно-таки сложно. Действительно сильнодействующий на нас яд содержится лишь в малом числе плодов и препаратов. К этому относится прежде всего те вещества, к которым мы были уязвимы традиционно, еще с тех пор, когда только готовились покинуть свой мир.

– И что же это, например?

– Зачем ты меня об этом спрашиваешь, Лилит? Что ты станешь делать с этим знанием? Попытаешься отравить ребенка?

Не сводя глаз с оолой, она положила в рот, разжевала и проглотила несколько арахисовых ядрышек, и все это – даже не пытаясь скрыть отрицательного отношения к своему собеседнику.

– Ты сам завел разговор на эту тему, – наконец подала голос Лилит.

– Нет, не я первый заговорил об этом, – спокойно отозвалось оно.

– Значит, ты считаешь, что я способна причинить вред ребенку? – спросила тогда она.