На прощанье я скажу - Джонатан Троппер

— Трах-тибедох! — орет Джек.

Кейси закатывает глаза, смотрит на Сильвера так, будто все это — по его вине, и выскакивает из квартиры.

Глава 23

— Ты что, правда собирался заняться сексом с той девицей?

— Вероятность была велика. Она дала мне таблетку.

— То есть тебя изнасиловали во время свидания? Такова легенда?

— Мне не нужна легенда. Мы — двое взрослых людей.

— Это не исчисляется сложением возрастов, ты в курсе?

— Она совершеннолетняя.

— Откуда ты знаешь? Ты что, паспорт проверяешь перед тем, как заняться сексом?

— Нет, но идея вообще-то неплоха.

Это не мило, Сильвер. Это отвратительно. Что бы ты почувствовал, если бы я трахнула Джека?

— О, боже, Кейси!

— Неудивительно, что ты так больше и не женился. Ты слишком занят охотой на шлюшек, которые дают тебе, только чтобы свести счеты со своими папашами.

— Так ты этим занимаешься? Сводишь счеты со мной?

— Нет. У меня-то как раз был секс с подходящим по возрасту партнером.

— Посему ты решила, что презерватив — это лишнее.

— Ты придурок.

— А то я не знаю.

— Окей. Я заселяюсь.

— Куда?

— Сюда. В эту жопу. У тебя появился сосед по комнате.

— О чем ты?

— Я — беременна, ты — суицидный. Неплохо оторвемся.

— Я не суицидный.

— Ага, а я не беременна.

— Зачем ты здесь, Кейси?

— Разве не сюда уезжают, когда жизнь летит в тартарары?

— Твоя жизнь не летит в тартарары. Я отвезу тебя завтра в клинику Сделаем все как надо.

— Ах да, об этом. Я передумала.

— Что? Когда?

— Примерно тогда же, когда ты решил не делать операцию. Ты меня вдохновил.

— Кейси…

— Выкручусь как-нибудь, прямо как мой старик отец.

— Ты идиотка.

— Это у нас семейное.

Он встретил девушку в баре, или в кино, или в университетском клубе. Важно, что там играла громкая музыка. Он едва взглянул на ее лицо и сразу понял, как оно будет выглядеть, когда она уйдет от него. Но он все равно решился, потому что ему было восемнадцать, хотелось секса, и чего на самом деле стоит бояться, он поймет еще многие годы спустя. Мэгги Силе. Она была выше его, длинная, гибкая, не девушка, а небоскреб, и в темноте ее спальни в общежитии он все ласкал и ласкал ее шелковую кожу. Весь первый курс он как щенок следовал за ней по пятам, совершенно разорился, названивая по межгороду на летних каникулах, и тем не менее осенью она появилась с заготовленной речью и новым бойфрендом. После еще какое-то время все девушки, с которыми он спал, казались ему слишком низенькими.

Глава 24

Он просыпается и думает: я жив. Этот простой факт воспринимается как большая победа. Он не умер во сне.

Прошлой ночью он был уверен, что так и произойдет. Что в какой-то момент он будет лежать и храпеть, а последний кусочек изношенной ткани, держащей его аорту, наконец лопнет, и он во сне истечет кровью и проснется мертвым. От этой мысли сон сняло как рукой. От нее и еще от того, что Кейси была в каких-то метрах от него, в соседней комнате, которую он, несмотря ни на что, по-прежнему считал ее спальней. Он был безумно рад, что она там, но и жутко боялся, что именно ей доведется обнаружить его бездыханное тело. Он лежал и рисовал в своем воображении эту картину: она заходит, окликает его раз, другой (он все-таки не мог представить, что она зовет его папой), а потом осторожно приближается к кровати. «Сильвер!» — зовет она. Потом тихонько трясет его, скорее всего, за плечо, и тут-то и понимает, что он уже холодный. До нее доходит, что случилось, глаза в ужасе распахиваются. И что дальше? Вот тут была главная загвоздка. Было бы приятно вообразить, что она охвачена горем, но, по правде говоря, Сильвер этого не видел. И к тому же, разве мало она пережила по его вине? Так что скорее скривит рот в улыбке, как бы говоря: «Прекрасно, Сильвер, просто прекрасно», а потом позвонит Дениз. А может, даже и того не будет. Может, равнодушно пожмет плечами, ну что ж, и полный порядок. Она берет телефон и пишет твит: «Обнаружила папу в постели мертвым. Что за фигня? #ауваскакдела?»

Но у лихорадочно бегущих мыслей наконец заканчивается завод, потому что вот он уже и просыпается. И различает голоса, доносящиеся из гостиной, и сразу узнает густой низкий смех своего отца. Не может быть, что уже воскресенье. Он садится в кровати и тут же падает назад, потому что комната начинает бешено кружиться. Он пугается, что случился еще один микроинсульт, но тут вспоминается красненькая таблетка на языке девушки, и до него доходит, что это просто похмелье. Он снова поднимается, на этот раз осторожнее, и, пошатываясь, доплетается до гостиной.

Отец сидит на диване, в своем вечном темно-синем костюме на все случаи жизни. Кейси, в шортах и майке, пристроилась на кресле и ест хлопья из пиалы.

— Он жив, — сухо подмечает она, поводя бровью.

Ее ирония не преднамеренна, либо она уже так поднаторела, что он не сразу ее улавливает. Он и не вспомнит, когда последний раз просыпался под звук ее голоса. Ситуация не из идеальных, конечно, и все же он так счастлив тому, что она здесь, у него дома, что на секунду забывает, что она беременна, а он списан со счетов. Он поражается, почему же не боролся за это еще много лет назад, и чувствует болезненный укол сожаления. На ней короткие шорты, она сидит, поджав под себя одну ногу, и он вспоминает, как смотрел на нее, четырехлетнюю, в оранжевых шортах, и мечтал только, чтобы она осталась такой навсегда. Когда дети вырастают, их не оплакивают, а надо бы. Той четырехлетней девочки уже нет и не будет, она все равно что умерла, а он бы все отдал за то, чтобы вернуть ее обратно.

— Ты что, плачешь, Сильвер? — спрашивает она.

— Немножко, — он вытирает глаза и оборачивается к отцу, который смотрит на него с нескрываемой тревогой.

— Прости, что разочаровал тебя, — произносит Сильвер.

Рубен глядит на него в изумлении.

— Когда?

— Не знаю. Так, вообще.

— Сильвер!

Он смотрит на него так тепло. Хотел бы Сильвер знать, как это у него получается. Он бы посмотрел вот так на Кейси, и она бы сразу все поняла.

— Поняла что? — говорит Кейси.

— Что?

— Ты сказал, «она бы сразу все поняла»?

Черт. С этим надо что-то делать.

— Прости. Просто мысли вслух.

Теперь они оба смотрят на него в изумлении.

— У тебя снова удар?

— Трудно сказать.

Отец решительно встает.

— У тебя есть костюм?

— Нет.

Он кивает, как будто худшие его подозрения подтвердились. Что это за жизнь, для которой не нужен костюм?

— У меня есть несколько смокингов для выступлений.

— Сойдут и они.

— Куда мы едем?

— По дороге расскажу.

— А мне можно с вами? — спрашивает Кейси.

— Нет.

— Да ладно тебе, отец, — канючит она.

Ее дедушка с нежностью смотрит на нее, и если и есть в его глазах печаль, он хорошо ее скрывает.

— Один проблемный пассажир на борту за раз, — говорит он.

Сидя за рулем, он оглядывает рюши на его сорочке под смокинг и усмехается.

— Что?

— Ничего.

— Скажешь наконец, куда мы едем?

— На похороны.

— Кто покойник?

— Эрик Зайринг.

— Я его не знал.

— Я тоже.

На небе ни облачка. Еще один знойный день. Сильвер включает в «камри» кондиционер, тот начинает жалобно подвывать. Рубен рассеянно выключает его. Сильвер не помнит, когда он последний раз ехал в машине с отцом.

Они проезжают парк Кеннеди, где Сильвер замечает высокого мужчину в шортах, который катит коляску с ребенком и выгуливает большого золотистого ретривера. Сильвер представляет его жену, оставшуюся дома, в шортах, забрызганных краской, волосы убраны наверх, она расписывает стену в комнате их дочки. Муж забрал ребенка и собаку, чтобы она могла спокойно поработать. Позже он закинет их обратно, чтобы успеть на свой баскетбол, а по пути домой купит бутылочку вина, которую они разопьют в ванной на ножках, уложив дочку спать. Они ничего не упустили в своем браке. Его занятия спортом, ее искусство, все это легко и непринужденно соединилось, когда они повстречались. Сильвер рад за него, за жизнь, которую он устроил, за девочку, которая будет расти в этом доме.

— … отношение к самоубийству? — спрашивает Рубен.

— Что?

— Я уточнял, знаешь ли ты, каково у евреев отношение к самоубийству?

— Полагаю, не слишком благосклонное.

Он кивает.

— Да, не слишком. Это тяжкий грех. В иудейской традиции по человеку, который сознательно себя убивает, не должно быть ни траурной церемонии, ни надгробных речей. Вообще никакого похоронного обряда.

— Что, считается, такая перспектива удержит от греха?

— Возможно. Трудно сказать. Во всей Библии только два случая самоубийства. Самое известное, очень повлиявшее на еврейский закон, это самоубийство царя Саула на горе Гилбоа. Ты помнишь эту историю?