Этот русский рок-н-ролл - Александр Рыжков / Тарантино

жидкости. «Шприц... Уж как-то больно изысканно для Донецка конца девятнадцатого года! Ну забили... Ну дали очередь или подрезали... Но шприц!»

Такого финала он не представлял. «Стоп! А почему «оливковый» травит воздух?! Они что, не закопают меня в посадке...?» Игла, проткнув штанину, вошла в бедро. За нёбом запершило, по венам разошлась теплота. Потом стало душно, пол неестественно качнулся и... Всё. Отключился.

Пробуждение вышло неловким. Завёрнутый в зеркальное спасательное одеяло, словно в кокон, Индеец чихнул. Его «попутчики», прежде раскрепощённо болтавшие, вдруг осеклись и замолкли. Эти знали, что во сне или в отключке рефлекс чихания не работает. Который час? Белёсое небо плыло в окне небрежным туманом. А еще, видимо, под действием «лекарства» Индеец обмочился... Совсем неловко. «Оливковые», раскатав кольца балаклав по лицам, склонились над телом.

- М.. Мне нужно ф... В туалет, - логоневрозный тик был непобедим.

- Не нужно.

Через минуту свежая игла проткнула фольгу одеяла и всё повторилось опять.

Второе «воскрешение» случилось уже поздней ночью. Незаметно, без предательского чиха. «Оливковые» молчали, на заиндевевшие стекла давил непроглядный сумрак, а воздух сотрясали сотни ревущих моторов. Два часа толкался бусик в мегаполисных пробках, пока, наконец, не нырнул в неприметные ворота и не замер. «Вот оно! Повторение пройденного. Прощайте шнурки... Прощай ремень...». Высохнув после казённого душа, Индеец натянул на себя свежее исподнее и грубую арестантскую форму.

За облачением должен был следить корявенький охранник, увлечённо поедавший дешёвый гамбургер.

- Где я? - поинтересовался у него Индеец, без надежды что-либо услышать.

Бесцветное лицо перестало жевать, закашлялось и выдохнуло с укоризной набитым ртом.

- Лефортово.

За свежеиспечённым арестантом явился конвойный.

«Лефортово... Стало быть, «оливковые» – это «конторские». Интересно, на чём я прокололся? Как вычислили? Вроде, нигде не косячил... Хотя... «ТелеграМММ». Это же их гешефт». Промах вышел, когда троян, внедрённый членам стаи, начал скирдовать не только геолокацию терминалов, но и скрины. Если «залезть» в «ТелеграМММ» невероятно трудно, или, как говорят создатели, практически невозможно, то не ломай попусту голову! Снимай фотографии-скрины с экрана смартфонов, фильтруй мусор и читай переписку! «Нет, безусловно система сквозного шифрования годная вещь! Но...»

Индейский троян вошёл в конфликт с программной частью мессенджера, занятой примерно тем же. Сбой зафиксировали рядовые «конторские» технари на севере.

А когда вскрылись детали переписки, подключился профильный отдел. И сразу же интерес вызвал наблюдавший за каналом невидимка. То есть он, Индеец. Теперь уже его геолокация стала активной точкой на карте города у «конторских». Пора забыть сказки о независимых мессенджерах. Театральные фоточки со связкой ключей и запиской на столе - наживка для простаков. Читает переписку тот, кто «девушку танцует».

А ещё арестанту вспомнилось, как за неделю до его «приёмки», возле СТО крутились какие-то ремонтники в абсолютно новых робах...

«Мда... Попал».

- Лицом к стене! - конвойный за спиной хрипел простудой.

Загремело, перекатываясь, нутро массивных замков.

- Проходим!

Язык не поворачивался назвать это камерой. Небольшое, чистое помещение, на стенах - светлая краска. Две приличные шконки... Камера для двух сидельцев!!! Чистый умывальник, крепкий стол и два табурета. В потолочном патроне - энергосберегающая лампочка! Эту не располовинить диодом, не то пальто. Не выйдет отвратительно мерцающий, желтушный свет. «А как же «Всё ночи полные огня»?! Или у них на ночь свет выключают?» И... Нет, не параша, унитаз! Белый!!! Хата не обжита, значит будут «мариновать». Один, в собственном соку. Молчание и время. Мясо и то желательно промариновать перед тушением, лучше усваивается. А уж человека...

«И всё-таки... Откуда здесь запах тоски? Это же не кича, а курорт! В каком-нибудь шахтёрском профилактории обстановка куда печальнее...» Видимо, у каждого герметичного социума свой температурный режим готовки: что для дончанина - норма, то москвичу - смерть!

Молчаливый конвоир захлопнул снаружи дверь, взглянул на арестанта сквозь «кормушку», окончательно всё запер и ушёл, звеня ключами. Индеец лёг на матрас, улыбнулся и уснул.

Скрипнули петли. Поток коридорного света хлынул сквозь кормовую дыру. И вместе с ним на маленькую дверную полку толкнули два хлеба, миску и кружку зелёной эмали.

- А литература будет? - в Индейце ожили кичёвые привычки.

- Смотря какая, - голос «кормильца» подвис эхом за дверью.

- Достоевский есть?

- Всегда есть.

- Благодарочка! - тюремным этикетом отозвалась хата.

Баланда пахла едой. Удивительно... Хлеб нарезали горячим, а из большой кружки паровал кипяток, вроде из цикория. «А туберкулёз?» И ложка замерла меж пальцев арестанта.

- А по*ер! - он отрезал вслух, вздохнул и пододвинул миску.

Достоевского принесли. Индеец, наконец, осилил роман «Бесы». Раньше не выходило, уж больно тяжёлый слог. Теперь же, время и место располагали. После «проглотил» «Идиота», «Игрока» и «Карамазовых». Поля книг пестрели едва заметными карандашными малявами. «Дороги» работали и в Лефортово. Толковая придумка, учитывая, что Достоевского в тюремной библиотечке берут совсем нечасто.

После четвёртой книги Фёдор Михайлович начал раздражать. Твердело понимание, что он питается человеческим несовершенством и без него бессилен. Умиляться русскости в прозрачной слезе... В этом было что-то от господина Мазоха. А между тем, великая русская идея очень проста. Если отбросить все рефлексии по Достоевскому, то картина проясняется и звенит хрусталём. Русский – это не национальность. По Льву Гумилёву, быть русским - значит стать частью одноимённого суперэтноса.

А у каждого «супер» есть свой главный комплекс. У русских – это справедливость. С амбициями Третьего Рима. Справедливость, но только всеобщая. Даже в ущерб своей личной выгоде, прямой или косвенной. Надо навалиться всей общиной и вытолкать этот мир, как застрявшую в грязи машину. А потом ещё и отмыть. И всё это - до Второго Пришествия! Грядёт большая кровь. По - другому не будет.

Ибо не*уй.

Вот такая она, русская идея.

Дни шли за днями. Индеец втянулся в рутину тюремной жизни и даже стал получать удовольствие от вынужденного безделия. Сносное питание, сон, стройные мысли и «гулочка» в тюремном дворике день через день. Но однажды лязг тяжёлого замка случился вне расписания. Двухнедельный «маринад» подошёл к концу, и за ним пришли.

Молодой следак, или кто он там у них, старался, как мог. Сложно не расплескать образ волевого вершителя, когда тебе только третий десяток. Возрастом не вышел.

- Евгений Александрович. Как Онегина - небрежно представился «конторский». - Времени у нас предостаточно, спешить некуда, и разговор, надеюсь, не последний.

- Я присяду? - Индеец подошёл к столу, не отводя взгляд.

- Садись.

«Это он