Предание смерти. Кое-что о спорте - Эльфрида Елинек

Телевидение, сказавшее мне об этом раньше всех, всегда приходит ко мне первым, в конце концов, оно не может творить чудеса! Для меня важно открыть окно в мир, и мир является мне в этом приборе, где случайно хранится и мое сердце. Телевидение — склеп моего сердца. На этот неф я могу поставить парус, чтобы наконец приблизить к себе даль, ибо сама никогда не стану к ней приближаться. Никто меня не слушает. Все мне верят. Никто мне не верит. Мне постепенно надоедает быть злой, хотя каждый день я вижу много зла. Мне никогда не надоест жаловаться на свое окружение, я охотно обременяю себя жалобами, так что даже моя грудь, которая всегда обременяла меня, сдвинулась мне за спину, потому что впереди, в бесконечных жалобных вздохах, ей просто не нашлось места. Сам видишь. Я бы с удовольствием погрузилась в теплую повседневность, но еще охотнее ввязалась бы в нескончаемую, отнюдь не тайную войну со всем, что живет на земле. По одной причине; потому что очень многое, включая меня, уже лишено жизни.

Видите ли, оно лишь делает вид, что живет, но стоит нажать на стоп-кадр — и все застывает. Природа может быть представлена только так, как предусмотрел оператор натурных съемок, как универсум. Но природа — это далеко не все!

Как ужасно, я снова чего-то не выношу, я разделена надвое, разорвана, разрезана пополам, я страдаю. Этими словами я кратко описала состояние лучших людей, к которым отношу и себя. Я взяла на себя роль одержимой и часами орала на всех, и они никак на это не реагировали, потому что, как и я, сидели перед своими ящиками, но видели в них нечто совсем другое. Я дам вытянуть из себя целую серию. Ужасно, что произошло тогда в Югославии, но теперь все позади. Люди выходят на улицу. Один человек убил свою жену за то, что она заснула перед телевизором.

Спортсмен. Одобряю. Я так здоров и крепок, что могу не бояться каких-то там картинок. Конкуренции с этой стороны не опасаюсь. Я и сам часто появляюсь на экране, могу себе это позволить. Я проникаю в тебя, а потом выбираюсь обратно, став на один горячий луч беднее. Я, например, знаю одну женщину, которая все время повторяет: великолепно, восхитительно, удивительно, замечательно! Она — самое мерзкое существо из всех. Однажды женщины решили не рожать больше детей мужского пола, чтобы мужчины не смогли потом стать неподкупными свидетелями того, что они, женщины, не сумели сделать. Вместо груди вы охотнее таскали бы на себе свою вину, как это делаем мы. Но это вам никогда не удастся! Не имеет значения, что ты прикрепила груди к своей спине, хотела равномернее распределить их тяжесть, чтобы еще ниже опустить голову. Вероятно, по причине старой вины за нашу войну, вины, утратившей за давностью силу. Но у тебя наверняка имеются и другие вины, жаль, что ты упрятала их в домашнем хозяйстве.

Как? Ты по-прежнему опускаешь голову и делаешь вид, будто ты всезнающая Кассандра? Точишь свой язычок и думаешь, что говоришь то, что от тебя хотят услышать?

Вам, женщинам, без этой вины, которую вы повесили нам на шею, пришлось бы самим чистить хлев от навоза, стоя по щиколотки в дерьме, ощупью отыскивая в себе животное, чтобы забить его и приготовить что-нибудь вкусное для своих семей. Вам мало готовить еду на кухне, когда нечего бросить на сковородку. Твое возбуждение просто ужасно, оно отнюдь не делает тебя привлекательнее. Лучше бы на тебе процветали приветливость и живость. В конце концов, впереди у тебя достаточно места, чтобы как следует разглядеть свои чувства. А если они исчезнут из поля твоего восприятия, ты можешь притянуть их обратно за поводок, это такой возвратный механизм, ты о нем уже знаешь, собаке он тоже известен, с его помощью ты сможешь разворачивать свои чувства или сворачивать их, смотря по обстоятельствам.

Женщина. Человек не выносит даже умеренных страданий. Неудивительно, что ты испытываешь ко мне отвращение! Ты не хочешь, чтобы я публично явила свое миролюбие. Тебе подавай противников, только они доставляют тебе удовольствие. Каждую ночь я лежу перед телевизором и выхолащиваю изображение своими слезами. А вот и ты появился на экране! Моя кровать наполняется отполированными до блеска кинжалами, они впиваются в меня, с чего бы это я выразилась так цветисто? В том не было никакой нужды, ты ведь чуть раньше воспроизвел все это на экране, по которому длинной вереницей тянулись плачущие, увешанные ключами женщины, члены-корреспонденты этого ужасного времени, не умеющие как следует его описать. А я все это комментировала. Но сейчас там появились другие, похоже хорватки, своего рода элита, они оплакивают свои утраченные территории, и наши симпатии на их стороне. Я эксперт в этой области, и в той тоже. А сейчас вы видите надомниц, они хотят купить новую кухонную плиту, но не находят подходящей. Я, по-видимому, не должна на это сетовать. А, собственно, почему бы и нет? Во мне живут такие же чувства, как в них или в тебе. Как-никак я ведь тоже женщина! Завтра во второй половине дня и потом каждую среду в восемнадцать тридцать повторение передачи о моем сознании. Как женщина я заслуживаю, чтобы меня повторяли чаще, чем раньше.

Мы здесь участвуем в чем-то вроде пьесы из другой пьесы, а та, в свою очередь, тоже часть какой-то пьесы. Что ты хотел бы услышать? Другую пьесу? Хотел бы рассеяться? Увидеть свадьбу, о которой мечтает женщина? Почувствовать вкус, который у женщины уже есть? Увидеть победителей, которые тоже хотели бы обладать женщинами? Короче, там одна из женщин решилась пырнуть ножом своего мужа в сердце, в место, для этого совсем не предназначенное. Вот так. Тут появляется бог войны собственной персоной, еще раз насилует женщину, потому что муж уже мертв и сам сделать это не в состоянии. А поэт собирает в кучу всех этих убийц и загоняет в звучные стихи «Одиссеи», он щекочет нас своими ножами до тех пор, пока мы не начнем умирать от смеха. Говорить говорить говорить говорить, ни одну ночь женщина не может провести, оторвавшись от говорения.

Спортсмен. Пожалуй, я могу себе представить, что они, женщины, когда-нибудь начнут нам мстить. Даже скромные особы постоянно находят новые способы терзать своих противников до крови. К чему тогда это страшное возбуждение, ответь мне, драная ты коза? Я просто не в силах взять в толк, с какой стати ты на этой своей высоте раздуваешься как парус на воде, а потом, как тот же парус, тут же сникаешь перед первым буем-ревуном, и даже падаешь на колени перед серийным убийцей женщин. Главное, чтобы он казался искренним и причитал во все горло. Ну, тебе-то, конечно, тоже очень важно, чтобы тебя замечали еще издали, ради этого ты готова, если понадобится, даже дать убить себя. Ладно, убийца у нас уже есть, прошу, возьмись теперь за этого надомника. Его тариф тебе известен. Иначе он прикончит еще одну! Что ты все лопочешь без остановки? Почему ты все время чего-то боишься, ведь причина для страха давно стоит перед тобой и нагло ухмыляется тебе в лицо. Куда-то засунула свои очки? Сама не знаешь, чего боишься? Почему кричишь? Боишься, что ковер в твоей квартире вдруг поднимется, уйдет и прихватит с собой всю обстановку? Просто невероятно, на что решаются люди только для того, чтобы заинтересовать собой свое окружение.

Женщина. Они свободны, бери любую. Ты какую хочешь? Ну да, ту, что в лучшем случае преподнесет тебе подходящий оборот речи! Я говорю куда содержательнее. Сейчас она моет свои кисточки для макияжа, она ждет от них наибольшей точности. Уже поздно, но и я сегодня хочу выглядеть молодой и нахальной. И с помощью одежды продемонстрировать любовь к своему телу. Когда я вхожу, никто не обращает на меня внимания. Почему я все время отступаю и оглядываюсь, чтобы окинуть всех укоряющим взором? Я слишком поверхностно обхожусь со всеми, поднимаюсь на скалы, словно они из ваты. Ничего они мне не сделают. Я разберусь с этой ситуацией, но ей не удастся мне навредить, ибо история легкой походкой проходит мимо нас всех. Хвастливо звучит, но это правда. Проходит мимо преступников и жертв.

Одна я изобрела социальное обеспечение для жертв ради того, чтобы история наконец обратила внимание на меня и на то, что я говорю. Я так восхищена своим изобретением, что не в состоянии говорить ни о чем другом. Я изобрела жертвенную бомбу, кстати, единственное оружие, изобретенное женщиной, потом на меня обрушился град насмешек за то, что я так и не сумела направить эту бомбу на разумную цель. А теперь, ко всему прочему, я изобретаю еще и жертвенный бонус, который у входа на выставку оружия немецкого вермахта вырвет у меня из рук служитель, чтобы я могла первой войти туда и рассказать перед камерой о своих слабых впечатлениях. При этом я с самого начала настроена радикально! Ты абсолютно прав! Промахи, ложные оценки, шаблонные образы врага, искаженное представление о реальности — решительно все побуждает меня к тому, чтобы давать слово только жертвам. Больше я ничего не скажу. Благодарю вас за аплодисменты! Если хотите аплодировать и дальше, я могу сделать так, чтобы на женщину вроде меня набросились на сцене по меньшей мере тридцать собак. Что, нехило? Разве такое вам не понравится?