Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах - Леопольд фон Захер-Мазох

— Вы мне нравитесь, милая Квита, — ответила Зиновия, — я с большим удовольствием держала бы вас в своем доме. Тогда я без долгих разговоров передала бы вам все ключи. Госпоже Меневой тоже следует так поступить, я подскажу ей эту идею.

Квита сияла, как начищенный самовар, она не находила слов, она была растрогана до глубины сердца.

Усевшись снова за стол в кругу родственников, Зиновия начала рассказывать о столичной жизни, о театре, балах, катании на санях, кавалькадах, о своем путешествии в Германию и Италию, о блеске большого веселого города на Сене. Все слушали, затаив дыхание, ибо то, что она говорила, звучало так непривычно, так прекрасно, увлекательно и соблазнительно, точно призыв чудесного рога эльфов, увешанного тысячью серебряных колокольчиков. Когда она наконец, отговорившись усталостью и нежно перецеловав всех присутствующих, направилась к себе, мопс, виляя хвостом, проводил гостью до самой двери, а наверху ее уже поджидала Софья, словно рабыня смиренно сидевшая на ковре.

После того как Зиновия покинула трапезную, там на некоторое время воцарилась мертвая тишина, и только мопс похрапывал у печи, да трубка Менева пела меланхоличную песнь. Первой заговорила Аспазия.

— Вы можете оценивать мои слова, как хотите, — несколько боязливо начала она, — но я нахожу ее очень любезной, и эта женщина, надо признать, — красавица, достойная того, чтобы преклонять перед ней колени и на нее молиться.

— Да, она очень красива, — поддержала Наталья, однако голос ее прозвучал как-то сдавленно и печально.

— У нее не может быть злого сердца, — присовокупила двоюродная бабушка.

— Разумеется, нет, — согласилась Аспазия, — а как приятно она рассказывает!

— Перед нами новое доказательство того, — мудро изрек Менев, — что не следует слишком доверять людским толкам. В свете чего только не говорят. Не исключено, что все это только клевета и наветы. Такая женщина вызывает зависть. Да и как она может не вызывать зависти? Она, безусловно, возбуждает и ревность. Тоже вполне объяснимо. Сказывают, что у нее много поклонников. Но как же, позвольте спросить, такая женщина, чудо творения, может не иметь поклонников? Я удивился бы, если бы молодые люди не теряли из-за нее рассудок. И вдобавок эта скромность, эта сердечность…

— Я знаю свою собаку, — заметила Лидия, — она никогда не повела бы себя с этой женщиной так, будь та плохой, у собак звериный инстинкт.

— Вот именно, — согласно кивнул Менев.

— Она, должно быть, всех мужчин очаровывает, — промолвила Наталья, — но поскольку любить может лишь одного, остальные называют ее кокетливой и бессердечной. А женщины, все без исключения бледнеющие на ее фоне, мечут в нее яд своих сплетен. Я должна к ней хорошо относиться.

А на кухне прислуга высказывалась о Зиновии так:

— Что за благородная дама, какая красивая и щедрая, какая милостивая, совершенно другая, чем наши господа. Мы же все — обыкновенные крестьяне.

— И она разбирается в изысканной кухне, — присовокупил повар Адамиско.

Наталья тотчас же написала Феофану: «Тетя приехала, она сама любезность. Ты себе представить не можешь, насколько она красивая. Если ты в нее не влюбишься, ты просто рохля».

Затем она легла в постель и подумала о Сергее: «Что будет, когда он приедет, когда увидит ее?» Тут юное сердце мучительно и учащенно забилось.

В тот же час Зиновия в целомудренной красоте возлежала на белых подушках своей постели, заложив руки за голову. Лоб ее озаряла игра приятных картин, а на алых губах играла улыбка. Она была довольна. Начало положено, все идет хорошо, и даже лучше, чем она ожидала. Они невероятно ограниченные и строгие, эти Меневы, но по существу — добрые люди. Через две недели, если не раньше, все они станут моими рабами, и в Михайловке буду повелевать я. Поскорей бы уже Сергей появился здесь! Бедняга развлекается сейчас в Копалиско с волами, овцами и пьяными мужиками. Она чуть слышно рассмеялась, счастливо, как ребенок, и с этим счастливым смехом уснула.

10. В паутине

Сладкие речи для сердца тенета.

Ты весь опутан, не зная сам как.

На следующее утро Зиновия спустилась к завтраку, когда все уже собрались за столом. Дамы встретили ее громкими возгласами изумления, а Менев — одобрительным кивком головы.

— Вот это я называю вкусом, — проговорила двоюродная бабушка.

На Зиновии был пеньюар, восхитивший всех: белое благоуханное облако из шелка и кружев, на которое ниспадали ее темные локоны. Расположившись, красавица извлекла откуда-то маленькую серебряную табакерку и скрутила себе папироску.

— Только, пожалуйста, не пугайтесь, — сказала она, — это не невоспитанность, сейчас в Лемберге все дамы курят.

Она поднесла огонь к изящной миниатюрной штучке и начала голубыми кольцами выпускать перед собой легкий дымок.

— Какой превосходный аромат, — оценил Менев.

Зиновия будто ждала этого признания. Она тотчас вскочила на ноги, набила его трубку своим табаком и разожгла для него. Меневу не оставалось ничего другого, как поцеловать ей руку, табак действительно был выше всяких похвал! Даже Тарас, почуяв это, навострил уши и широко раздул ноздри. Как и каждое утро, вошла Квита, чтобы посоветоваться с хозяйкой, но на сей раз у нее было самое жалкое лицо на свете.

— Что с вами, милочка? — участливо поинтересовалась Зиновия. — Вы захворали?

— Ах, барыня, у меня так зубы разболелись, не передать.

— О, в таком случае я могу вам помочь! — воскликнула Зиновия, быстро покинула комнату и вскоре воротилась с флакончиком, который передала ключнице, сопроводив свой дар кратким наставлением. Та растроганно поблагодарила, а почему бы и нет, ведь до сего дня ни единого человека не беспокоила ее зубная боль.

Стоял замечательный день. Ленты тумана еще тянулись над серебристой от росы землей, но солнце уже поднялось, и небо было голубым и безоблачным. У Зиновии возникла охота прокатиться верхом по окрестностям. Менев тотчас же велел казачку оседлать лошадь, сразу рядом оказалась и Софья, чтобы помочь амазонке облачиться в платье для верховой езды.

— Знаешь что, голубушка, — между прочим обратилась она к девушке, — вот это платье, — и указала на еще одно весьма красивое серое платье для конных выездов, — ты можешь взять себе.

— Ах, чем я заслужила такую милость? — Софья бросилась на колени, поцеловала одежду и руки своей благодетельницы.

Когда Зиновия с перекинутым через руку шлейфом вышла из дома, казачок уже стоял у крыльца, держа под уздцы резвого, умного степного скакуна, а вся семья, любопытствуя, выглядывала из окон. Зиновия без посторонней помощи лихо вскочила в седло, устроилась поудобнее и для пробы пустила лошадь шагом, пройтись по двору. Мопс, до этой минуты удивленно взиравший на происходящее, теперь выскочил вперед и с радостным лаем принялся метаться перед танцующими копытами. Наталья тоже появилась на пороге дома и со смешанным чувством восхищения и беспокойства глядела на красивую тетушку. Казачок заулыбался во весь рот, когда увидел, как прекрасная амазонка выпускает в холодный воздух дым папиросы. Это было для него что-то новое.

— Милостивая госпожа курит, — сказал он, обращаясь к Наталье, — а что именно? Прямо ладаном пахнет.

Зиновия сразу прочитала его мысли и протянула ему табакерку.

— Вот, набей-ка и себе трубочку.

Ендрух поцеловал ее в колено, затем с самым серьезным видом набил трубочку и начал дымить, от удовольствия закатывая глаза и прищелкивая языком.

— Фимиам! И святой Николай на небесах не может курить лучшего табака.

Зиновия рассмеялась, отвесила поклоны направо и налево, пришпорила лошадь и пустила ее рысью. Наталья еще долго провожала взглядом великолепную фигуру, грациозно, как в танце, покачивающуюся в седле, потом ушла к себе в горницу и написала брату: «Феофан, я сожалею, что ты до сих пор не познакомился с ней. Мне придется возненавидеть эту женщину, чтобы не стать ее рабыней! Она прекрасна, а как она улыбается! Видел бы ты ее на лошади, я — видела минуту назад. Почему я не мужчина? Она бы принадлежала мне. Все мы рядом с ней — чертополох, потому-то нас и пожирают ослы».

К обеду Зиновия воротилась, свежая как роза, которую поцеловал мороз. Между тем на улице потеплело, и после застолья можно было еще посидеть в саду. Когда Зиновия с книгой в руке зашла в беседку, листва на которой уже облетела, мопс добровольно последовал за ней и улегся на солнышке у ее ног. Она недолго сидела в одиночестве, подошел тихонько Тарас, сделал вид, будто рассматривает цветы, а потом с нетерпением выколотил трубку. Зиновия сразу поняла намек и с готовностью угостила старика своим замечательным табаком. Спустя некоторое время в отдалении появилась Наталья, она медленно подходила все ближе, словно влекомая какой-то магической силой.