Донал Грант - Джордж Макдональд

— Вот сюда можете всё и складывать, — показал старик.

— Действительно! — воскликнул Донал, которому всё больше и больше нравилась мысль о таком невероятном просторе на самом верху замка. — А никто не будет возражать, если я стану таскать сюда дрова?

— А кому тут возражать–то? — удивился дворецкий. — По–моему, кроме меня об этом местечке вообще никто не знает.

— И мне можно принести сюда сколько угодно дров и торфа?

— Да, я вам разрешаю, — с важностью ответил старик. — Если вы, конечно, не станете зря это всё расходовать. Этого я не терплю. Но что вам и вправду нужно, тут вы себя ни в чём не стесняйте… Да, ужин будет подан в классную комнату к семи вечера.

Они спустились к двери в комнату Донала, и старик оставил нового жильца поосмотреться. Несколько секунд Донал прислушивался к его удаляющимся шагам, а потом снова вошёл к себе. Он ни разу не задался вопросом, почему его поселили так далеко от остальных. Ему даже нравилось, что здесь, в уединении, он сможет распоряжаться своим свободным временем как ему угодно. Он тут же начал осваиваться. В углублении стены обнаружилось несколько полок, куда он поставил книги, а под ними стоял комод, в который он уложил свою одежду. Затем Донал достал бумагу, перо и чернила и уселся за стол.

Хотя окно его комнаты было так высоко над землёй, смолистый запах молодых сосенок, поднимающийся на тёплом ветерке в чистом, разогретом на солнце воздухе, доносился и сюда, а парящий высоко в небе жаворонок сообщал молодому поэту, как идут дела возле небесных врат. Свежий аромат подымался вверх, а песня струилась вниз всё время, пока Донал писал матери. Письмо получилось длинным. Запечатав его и написав адрес, Донал задумался.

Видимо, обедать и ужинать ему предстоит в одиночестве. Ну, так это даже к лучшему. Значит, можно будет всё время читать. Только вот как найти классную комнату? Наверное, кто–то за ним придёт. Должны же они вспомнить, что он в замке новичок и не знает дороги!

До ужина оставался целый час, и на Донала вдруг навалилась дремота. Он прилёг на кровать и крепко заснул. Когда он проснулся, вокруг стояла глубокая ночь. Тишина и молчание окружали его со всех сторон. Ночь была безлунной, но не слишком тёмной и очень ясной. Донал даже разглядел стрелки на своих часах: было ровно двенадцать. Значит, никто о нём не побеспокоился… Ой, как хочется есть! Но ничего, раньше бывало и похуже, так что и в этот раз он как–нибудь обойдётся. Кстати, у него наверняка ещё остались лепёшки…

С сумкой через плечо Донал вылез на верхнюю площадку и осторожно прошёл к сторожевой башенке. Там он уселся на каменную скамью и в обществе звёзд принялся за остатки своего скромного обеда. Сон взбодрил его, и он ничуть не хотел спать, но при этом чувствовал себя как–то странно, необычно. Он ещё никогда не осознавал себя так полно и живо. Ему нередко приходилось ночевать под открытым небом, но до сих пор он ещё никогда не ощущал ночи так близко, ни разу не оставался в таком бескрайнем уединении. Он оказался отделённым от всей земли подобно юнге, который в одиночку висит на мачте, раскачивающейся из стороны в сторону. Всё внизу отступило в неопределённость; земля и всё живущее на ней превратились в смутную тень.

Доналу казалось, что он умер и отошёл в сферы, не знающие телесного прикосновения и ощущения твёрдой почвы под ногами. Над ним возвышался могучий купол звёздных небес, и он не мог ни подняться туда, ни убежать прочь. На секунду он увидел в них символ жизни, такой недостижимый и, увы, безнадёжный. Сам он висел между небом и землёй, изгнанный отовсюду и абсолютно ничей. Истинная жизнь, казалось, отходила от него всё дальше и дальше, и его рука хватала лишь пустоту. Только лицо Сына Человеческого могло успокоить его и уверить в том, что жизнь эта всё–таки существует.

Только слово из Его уст могло подтвердить, что всё хорошо, всё истинно и жизнь сама по себе настолько небесна и высока, что познать её как должно он сможет, лишь целиком очистившись сам. Ах, какой нереальной и сказочной казалась ему сейчас древняя библейская история! Неужели до Бога действительно можно достучаться молитвами, исходящими из человеческой нужды? Как в этом увериться? Донал снова и снова взывал в распростёртые небеса, вопрошая, есть ли там ухо, которое услышит его. Что, если никто ему не ответит? Каким жутким и пугающим станет тогда его уединение! Но может быть, это тоже часть возрастания, и надо научиться жить и верить, когда не слышишь? Может быть, чтобы вера его воистину совершилась, ему пока не дано знать, как близок Бог?

— Господи! — воскликнул он. — Жизнь вечная есть знать Тебя и Твоего Отца! Я не знаю Тебя и Отца, у меня нет вечной жизни. Я могу только жаждать и алкать большего. Прошу, покажи мне Отца, Которого знаешь лишь Ты один!

И по мере того, как он молился, внутри его появилось и начало расти некое Божье прикосновение, наполнившее его так, что он просто не мог удерживать всё это внутри, и даже бескрайняя вселенная не смогла бы вместить в себя его переполнившееся сердце.

— Кроме Бога не нужно ничего. Его Одного довольно, — сказал наконец Донал и успокоился.

Глава 13

Непонятный звук

И вдруг в ночной тишине до него донёсся какой–то странный звук. Откуда он раздавался и что это было такое, Донал не имел ни малейшего представления. Может, это всплески и жалобы журчащей внизу воды? Или заблудившийся в воздухе отголосок мелодии, прилетевшей издалека и ослабевшей в пути? Или это один из тех таинственных и пока необъяснённых звуков, которые как будто бы рождаются в самом воздухе? Или отзвук тихого ангельского плача — ведь если ангелы способны ликовать, они наверняка способны и плакать! Или это полузадушенный человеческий стон? Может быть, какое–нибудь беззаконие свершается там, на лугу, белеющем полотном возле берега реки, чьё платиновое мерцание Донал ещё мог различить сквозь прозрачно–лиловую темноту ночи?

И тут снова раздался протяжный мелодичный всхлип. Нет, должно быть, это всё–таки какая–то приглушённая музыка. Вот уж воистину, по ночам вершатся диковинные дела! Может быть, днём жаркие солнечные лучи оставили эту мелодию в еловых ветвях, и теперь в ночной тиши она ожила и зазвучала, как алмаз, вбирая в себя дневной свет, в сумерках ещё сильнее испускает своё лучистое сияние? Ведь на свете нередко бывает, что причина и следствие не могут существовать одновременно.

И вновь этот звук, который едва можно было назвать звуком. Он был похож на колебание органной трубы, слишком медленное и глубокое, чтобы уловить его ухом. Только для органа это звучание было чересчур высоким; казалось, услышать его способна лишь человеческая душа. Нет, надо всё–таки спуститься и посмотреть. А вдруг кто–нибудь действительно бродит там внизу, взывая о помощи?

Донал осторожно пробрался к двери. На лестнице было темно, хоть глаз выколи. Он ощупью начал спускаться, впрочем, не особенно боясь споткнуться: тем и хороша винтовая лестница, что далеко вниз по ней не улетишь. Добравшись до самого нижнего этажа, Донал стал ощупывать стену, чтобы отыскать дверь, ведущую наружу, которую днём показал ему дворецкий. Но кругом была лишь гладкая стена. Он попытался найти лестницу, по которой только что спускался, но не мог определить, в какой стороне она осталась.

Он оказался в длинном проходе между двумя башнями замка. Здесь не было ни одного окна, и Донал медленно шёл вперёд, держась за стену, чтобы не споткнуться о невидимую ступеньку или не провалиться в случайный люк.

Наконец его рука нащупала дверь, такую же низенькую, как все остальные в замке. Открыв её, Донал не сразу понял, что перед ним: то ли ночь стала не такой непроглядной, то ли где–то впереди забрезжил свет. А потом снова раздалось это странное звучание, ещё слабее и отдалённее, чем раньше — как невесомые, развеваемые ветром складки фантастического одеяния какой–нибудь заблудившейся гармонии. Нет, откуда же оно может раздаваться в такое беспробудное время? Должно быть, кто–то не может уснуть и пытается обрести покой и утешение в этих печальных, но чарующих звуках, выдыхая саму свою душу в безответную тьму. Если так оно и есть, ему не стоит больше ничего искать. Только вот как попасть назад? Доналу не хотелось, чтобы кто–то из слуг или домашних застал его крадущимся по дому поздно ночью подобно вору, надеющемуся либо отыскать спрятанные фамильные драгоценности, либо выведать тайны старинного замка. Лучше сесть прямо здесь и подождать до утра. Как только рассветёт, он наверняка сможет найти дорогу к себе в комнату.

Пошарив вокруг себя, Донал нащупал ступеньку ещё одной лестницы. Хорошенько её ощупав, он решил, что это та самая огромная винтовая лестница, по которой он поднимался днём: даже в таком величественном замке вряд ли найдётся сразу две таких. Донал уселся на ступеньку, положил голову себе на руки и решил терпеливо подождать рассвета.