Нормандцы в Сицилии - Джон Норвич

Во всех этих смутах Роберт и Ричард нашли применение своим мечам. Роберта при дворе его сводного брата поначалу встретили прохладно. Дрого был готов принять его в число своих воинов на равных с остальными молодыми нормандскими рыцарями, но он отказался дать ему титул или земли. Свободных земель в Апулии было не так много, как желающих их получить; должно быть, многие нормандские предводители, проведшие годы и годы в военных кампаниях, еще ждали обещанных владений, по их мнению честно заслуженных, которые из-за упорного сопротивления византийцев до сих пор оставались во вражеских руках. Единокровный брат Дрого Хэмфри и тот получил графство в Лавелло, только в 1045 г., после смерти предыдущего владельца; обделить кого-либо ради Роберта, молодого, неопытного и непроверенного, означало вызвать бунт. Разгневанный, Роберт отправился на поиски тех, кто оценит его по заслугам. Он сражался под разными знаменами в бесконечных стычках, заполнявших жизнь мелких феодалов того времени, пока в 1048 г. не присоединился к Пандульфу Капуанскому, который, несмотря на свои шестьдесят два года, вел яростную войну со своим старым врагом Гвемаром и, как обычно, истязал всех, кто попадал во все расширяющийся круг его влияния.

Роберт, безусловно, многому научился от Пандульфа, но служба его оказалась недолгой. Прав или нет Аматус в предположении, что они расстались после того, как Пандульф отказался отдать Роберту свою дочь и один из замков, мы не знаем. Но проблема представляет чисто академический интерес, поскольку в 1049 г. настал день, которого так долго ждали и так пламенно желали во всей Кампании. 19 февраля Пандульф Капуанский умер. Французский историк[16] пишет, что: "Если мы даже сделаем скидку на преувеличения и легендарные детали (в хрониках Монте-Кассино), по справедливости следует признать, что из всех гнусных разбойников одиннадцатого века Пандульф был самым коварным". С этим утверждением нельзя не согласиться. Только один раз Волк из Абруццо вновь появляется на страницах хроник: другой автор из Монте-Кассино, Лев из Остии, живший несколько позднее, рассказывает, как через некоторое время после смерти Пандульфа его призрак увидел в лесу некий Пифагор, паж герцога Неаполитанского. Возвращаясь один после охоты со своим господином, Пифагор встретил двух монахов очень почтенной наружности, которые провели к пруду, "самому грязному и ужасному на вид". Здесь они нашли Пандульфа, "недавно умершего, стоящего в пруду, скованного железными цепями и тонущего в грязи, так что над водой торчала только голова. Тем временем два очень черных духа, сплетя веревки из виноградных лоз, обвязали их вокруг шеи несчастного и стали макать его в пруд, а затем вытаскивать обратно".[17] Образ, достойный Данте, хотя Лев из Остии писал за два столетия до того, как появился «Ад». Наказание, приготовленное для Пандульфа, было безусловно неприятным, но вполне заслуженным.

Роберт вернулся к Дрого, чтобы в ответ на новую просьбу получить очередной отказ. Дрого недавно вернулся из военного похода в Калабрию, где он оставил множество гарнизонов для охраны перевалов. Стремясь избавиться от своего настырного сводного брата, он назначил Роберта командиром одного из соединений — расквартированного в Скрибле около Козенцы. Калабрия была бесплодной страной, гористой, враждебной и явно непривлекательной. До того как Гвемар и Вильгельм Железная Рука возвели замок в Сквиллаче, нормандцы и лангобарды вовсе ею не интересовались. Формально она еще входила в состав Византийской империи, к которой те же жители, которые обладали какими-то политическими самосознанием — главным образом василианские монахи[18] и их ученики — теоретически хранили верность; но власть византийцев слабела по всей Италии, и Калабрия, при всей ее мрачности, казалось, предоставляла больше возможностей для честолюбивого молодого человека, чем Кампания или Апулия. Роберт согласился.

Скрибла была ужасной дырой. В этой крепости, расположенной в жаркой, душной и малярийной долине Крати, трудно было рассчитывать на долгую жизнь, не говоря уж о материальном благополучии. Роберт с группой соратников вскоре ее покинули и — по старой доброй нормандской традиции — устроили себе разбойничье логово на более здоровой и менее доступной возвышенности Сан-Марко-Арджентано. Даже там им приходилось нелегко. Ближайшие города в основном группировались на побережье и после многочисленных сарацинских рейдов были слишком хорошо укреплены, чтобы Роберт и его спутники могли до них добраться. Оставалось только грабить сельские угодья. Разбросанные по округе усадьбы, монастыри и немногочисленные византийские поселения страдали по очереди, но и нормандцам приходилось не сладко. Аматус очень образно сравнивает их с народом израилевым, скитавшимся в пустыне, и пишет, что Роберт, вновь встретившись с Дрого, "признался в своей бедности, и то, что говорили его губы, подтверждала его наружность, ибо он был чрезвычайно худ".

Такая жизнь, однако, стала отличным испытанием для его ума, и именно в те времена Роберт получил прозвище, которое носил всю оставшуюся жизнь. Хронисты рассказывают множество историй о его надувательствах; все эти трюки свидетельствуют о его изобретательности, но не улучшают его репутации. Наверное, самую восхитительную, хотя, возможно, вымышленную историю записал Вильгельм из Апулии. Некий горный монастырь (возможно, Мальвито около горы Парета) очень понравился Гвискару тем, что располагался на вершине и казался практически неприступным. Однажды мрачная похоронная процессия остановилась у ворот монастыря; нормандцы несли покрытый тканью гроб и попросили настоятеля отслужить в часовне заупокойную мессу по их умершему соратнику. Их просьба была удовлетворена. Нормандцы, как положено, оставили оружие у входа, вошли в часовню и поставили гроб перед алтарем. Началась служба. Внезапно драпировки с гроба упали, «покойник» вскочил, и под ним оказалась груда мечей, а "безутешные друзья" схватили оружие и стали убивать изумленных монахов. Монастырь оказался в руках нормандцев — хотя Вильгельм из Апулии специально добавляет, что, водворившись там, Роберт позволил монахам жить в своих кельях.

Не стоит слишком доверять этому рассказу, поскольку подобные легенды, но относящиеся к другим персонажам, встречаются в разных вариантах в различных нормандских (и не только нормандских) источниках. Другая история, касающаяся некоего Петра, греческого правителя города Бизиньяно, подтверждается надежными свидетельствами и почти наверняка правдива. Однажды Роберт и Петр должны были встретиться для переговоров. Роберт, подъехав к назначенному месту, приказал своему эскорту остановиться и продолжал путь один. Петр, увидев это, сделал то же самое. Когда их кони поравнялись, Петр, приветствуя нормандца, слегка наклонился в седле. Роберт одним движением схватил его за шею и стащил на землю. Прежде чем греки успели прийти на помощь своему предводителю, Роберт отволок грека к ожидавшим наготове нормандцам, которые триумфально доставили Петра в Сан-Марко, а позже получили за него большой выкуп.

Анна Комнин рассказывает другую версию той же истории, но она спутала имена и посчитала, что жертвой Гвискара стал его тесть. Она добавляет от себя следующее характерное пояснение: "Когда тот оказался в его руках, он сначала выбил ему все зубы, требуя за каждый зуб крупный выкуп и спрашивая, где лежат деньги. Он не успокоился, пока не выбил их все".

Хотя Анна ошибается, упоминая тестя Роберта в качестве жертвы, Гвискар определенно заключил свой первый брак примерно в это время. Его женой стала некая Альберада, которая, как полагают, была тетей влиятельного апулийского барона Жирара из Буональберго, хотя в это время она, вероятно, едва вышла из детского возраста — Альберада, дважды овдовев, была еще жива семьдесят лет спустя, когда она сделала богатые пожертвования бенедиктинскому монастырю Ла-Кава около Салерно. В каком возрасте она умерла, мы не знаем, но в перестроенной церкви монастыря Пресвятой Троицы около Венозы до сих пор сохранилась ее могила.

В то время как Роберту приходилось полагаться только на свои храбрость и ум, Ричард успешно воплощал свои амбициозные планы. Первоначально в Аверсе его встретили еще более холодно, чем Роберта в Мельфи. Райнульф II считал, что присутствие брата его предшественника представляет угрозу его собственной позиции, и думал только о том, чтобы поскорее избавиться от этой обузы. Ричард, соответственно, направился на восток в горы и после недолгой службы Хэмфри де Отвилю нашел себе сотоварища в лице другого праздношатающегося барона, Саруля из Джензано. С помощью Саруля он, не вполне благовидными способами, смог добиться могущества, достаточного, чтобы бросить вызов Райнульфу, который был вынужден откупиться от него, предоставив ему земли его брата Асклетина. Затем он схватился с Дрого, но здесь ему не повезло: Дрого взял его в плен и бросил в тюрьму. Судьба Ричарда была теперь полностью в руках Дрого, и спасло молодого нормандца только то, что в 1048 г. Райнульф умер, а его сын Герман по малолетству не мог править сам. Первый регент, неизвестный барон по имени Беллебуш, не оправдал надежд, и тогда выбор пал на Ричарда. Он еще томился в темнице у Дрого, но Гвемар добился его освобождения. Согласно Аматусу, Гвемар затем одел его в шелка и доставил в Аверсу, где собравшиеся нормандцы, ко всеобщему удовольствию, провозгласили его графом. Сначала Ричард, судя по всему, правил от имени Германа, но по прошествии двух лет это имя перестает упоминаться. Похоже, по некоему молчаливому согласию хронисты набрасывают покров тайны на то, что случилось с мальчиком. Нам предоставляется делать свои выводы.