Книга 2. Быль о Холодном Огне - Иней Олненн

— Дарк, ты что, искупал его? — нахмурился Рилг.

— Вот еще! — фыркнул Дарк. — Пусть сам скажет.

Рилг поглядел на Дима. Тот стоял, упрямо сжав губы, и рассматривал носки своих сапог, из которых сквозь дырки вытекала вода. Рилг заметил, что он дрожит мелкой дрожью, потому что хоть и светило солнце, но ветер все же был по-весеннему холодный.

— Ну, Дим, говори, что стряслось.

— Я рыбу хотел поймать, — пробурчал Дим.

— Что?

— Рыбу хотел поймать! На обед, — Дим поднял на Рилга глаза, и теперь в них тоже искрился смех. — Не удержал. Скользкая.

Дарк, жующий мясо, подавил смешок.

— Ладно, — махнул рукой Рилг. — Выливай воду из сапог и садись есть. Надеюсь, ты не привередливый и мясо вместо рыбы сойдет?..

Подкрепившись, они снова засобирались в дорогу. На Дима надели теплую куртку, а вот сапоги пришлось обувать сырые. Часа три он восседал на лошади впереди Рилга и мучил его расспросами. Что видел, о том и спрашивал. Поэтому когда ближе к вечеру он уснул, утомленный, Рилг облегченно вздохнул.

Уже была ночь, когда они нашли нужный дом. Не так-то легко, к слову сказать, отыскать маленький дом в большом лесу, особенно ночью. Дарк, не надеявшийся на успех, весьма подивился чутью Рилга, позволяющему так хорошо ориентироваться в темноте.

Покосившийся, основательно вросший в землю, дом стоял на том же месте, что и прежде. Рилг обошел его вокруг, заглянул в сарай, и ни один сучок не хрустнул у него под сапогом. Ни одно окошко в доме не светилось.

Рилг тихонько постучал в дверь, и она почти сразу же открылась — Дарк даже вздрогнул от неожиданности. На пороге появился хозяин — седовласый старик, невысокий и щуплый, он держал в иссохших руках свечу, прикрывая от ветра, и слабый огонек освещал лицо, покрытое извилистым рисунком глубоких морщин.

— Пусть никогда не погаснет огонь в твоем очаге, — произнес Рилг слова древнего приветствия. — Ты помнишь меня, отец?

— Я не так дряхл, как ты думаешь, — простуженным голосом ответил старик, — и знаю, как звучат твои шаги. Ты зверь, а я охотник. Входи.

Дарк внес спящего Дима и положил на постель. Целый день в седле так утомил мальчика, что он даже не проснулся, чтобы поесть.

Старик подбросил дров в очаг и собрал на стол нехитрую снедь — хлеб, сыр, масло, немного вина.

— Я не ждал гостей, — пояснил он. — Поэтому мяса нет.

— Чем живешь, отец? — спросил Дарк, разглядывая скромную, если не сказать, бедную обстановку дома. По всему было видно, что старик давно живет здесь и живет один.

Старик метнул на него недоверчивый взгляд.

— Промышляю охотой, — коротко ответил он.

— Да мы тут ни одной деревни близко не встретили, — удивился Дарк. — Кто же покупает твою дичь?

Старик посмотрел сперва на Рилга, потом опять на Дарка и говорит:

— Сразу видно, что ты издалека, мил-человек. Я не спрашиваю, как тебя зовут, но чужаку следует быть осторожным в этих краях, мало ли что.

— Я издалека, — подтвердил искатель спокойно. — Мое имя — Дарк, я из рода Авитов.

Нужно было обладать либо завидной смелостью, либо глупым безрассудством, чтобы произнести вслух имя, принадлежность к которому каралась смертью, ведь Авиты были древним родом служителей Огня. 'И того, и другого у него в избытке', — вздохнул про себя Рилг, а вслух сказал, переводя разговор в другое русло:

— Неспокойные времена настали, всем нужно быть осторожными.

— Дело не во времени, а в людях, — сурово возразил старик. — Я прожил долгую жизнь и до сих пор не могу понять, за что авриски сложили свои головы и почему земли Долины вместо хлеба взрастили могильные курганы. Кто ответит? В войне ормитов я потерял троих сыновей, всех, что у меня были. И хотел бы я поглядеть на того, кто толкнул их на бранное поле! Хотя, думаю, тому, кто это сделал, не ведомо, что значит — потерять сыновей.

Рилг и Дарк молчали, а что они могли сказать? Нет на свете таких слов, которые могут утешить человека, одиноко и безнадежно доживающего свой век. Потом Рилг сказал, указывая на Дима:

— У этого мальчика тоже никого нет, а ведь он только начинает жить. Он не знает своего имени и не помнит родителей, скорее всего, их тоже унесла война. Не примешь ли ты его, отец? Хотя бы на время. С нами ему нельзя, ты же знаешь. Сгинет мальчишка.

Старик посмотрел сперва на Дима, который спал, разметавшись, на его постели, потом на Рилга.

— Два одиноких сердца поймут друг друга, — ответил. — Я возьму его.

…Утром, прежде чем покинуть дом, Рилг сказал ему:

— Дим — хороший паренек, отец. Научи его всему, что знаешь, и прежде всего — держать оружие. Я вернусь за ним, если смогу. Если не смогу — приедут другие. А сейчас — наима! — прощай!

Дарк ничего не сказал, только благодарно склонил голову.

Их снова ждала дорога. Они ступили на нее, когда заря едва начинала разгораться, и луна еще виднелась в небе, и звезды гасли одна за другой.

Через три дня на горизонте показался Хок-Браскит. Холм, на котором стоял город-храм, окружали многовековые дубы, они встретили всадников шепотом не успевшей облететь прошлогодней листвы. Раскинув над землей неподвижные узловатые ветви, могучие великаны неприветливо взирали на дерзнувших нарушить их уединение. Для этих загадочных созданий, что родились в стародавние времена, знавших и видевших многое, человеческая жизнь была всего лишь мгновением. Время не решалось ступить под сень этих деревьев и не навязывало свои законы здесь, где в них не нуждались.

Совсем недавно Хок-Браскит был величественным и прекрасным, а теперь лежал в руинах. Камни еще хранили в себе отголоски меинкер — священных песен и отблеск бесчисленных жертвенных богатств, но ныне город был мертв, а от поселений внизу остались лишь квадраты фундаментов да одичавшие сады. Их разрушили сами лигрийцы, ворвавшись в город обезумевшей толпой, они крушили все, что возможно, посылая проклятья на головы ормитов. Смотрители города — суровые старики в белых одеждах — не пытались помешать им. Они стояли на ступенях храма, скорбно прижавшись друг к другу, и слезы тяжелой вины, стыда и обреченности текли по их морщинистым щекам. Потом, выместив свою ярость, толпа схлынула, и старики разбрелись кто куда. Их видели то тут, то там, они скитались по Долине, не находя пристанища своим истерзанным болью душам, и умирали в чужих домах или в чистом поле.

Рилг и Дарк проехали под чудом сохранившейся аркой ворот, и копыта гулко зацокали по гранитным плитам, уже начинавшим зарастать мхом и травой. Вороны, свившие гнезда на обломках поверженных статуй и в лишенных перекрытий галереях, с оглушительным карканьем поднялись в небо — им не нравилось вторжение чужаков.