Мова - Виктор Мартинович

Потому что, согласитесь, выстроить общий дом для миллионов жителей из одного лишь мусора (китайцы, как муравьи, пользовались практически исключительно тем, что можно было найти под ногами) – задача для гения. Когда мне доводится прогуляться по Шанхаю, осматривая его изогнутые стены и улочки, лестницы, которые часто просто нависают над головой, все эти скворечники, в которых живут люди, те «соты», которыми обросла старомодная высотка у «Торгового дома на Немиге», я вспоминаю Пиранези и его нездоровые архитектурные фантазии[14].

Ну и, естественно, вместо десяти тысяч в Шанхае поселился миллион китайцев. Миллион – это по официальным данным, которые непонятно, откуда берутся, потому что никаких социологов на эту территорию никогда не проникало, а если бы и проникли, они не зашли бы дальше поясных дорожек, которые пересекают эту вавилонскую недобашню, не углубляясь внутрь трущоб. Потому что, сойдя по тем мосткам, настильчикам, дощечкам, часть из которых – только для пешеходов, часть – для скутеров, а часть – для стока канализации в Свислочь, можно и не вернуться.

Шанхай регулярно сдувает, смывает, он промерзает, время от времени – горит, но китайцы быстро и эффективно, как муравьи, застраивают поломанное, шпатлюют, подклеивают, прикручивают скотчем.

Сколько этажей у самого высокого строения в чайна-тауне? Дело в том, что чисто математически ответить на этот вопрос невозможно. Каждый жилой «кубик» тут имеет уникальные размеры, в одном месте видим двадцать этажей старинного офисного здания (в каждой комнате этого здания сейчас живет по пять семей, не меньше), на ней – еще пятьдесят этажей самопальной постройки, а после – нахлобучка из замысловатых коммуникаций, от вида которых застрелился бы любой инженер, следом – храм, потом – еще десять этажей, а на них – искусственный парк с привезенными из Китая дешевыми бонсаями. А рядом, на той же высоте – восьмидесятый уровень узенькой бетонной башни, которую кинулись было возводить, когда муравейник только строился, прямо на том месте, где раньше была улица Немига, но – со всей обаятельной непоследовательностью китайцев, они что-то перерассчитали и решили не достраивать. Поэтому с восьмидесятого уровня башни начинается «любительская» картонная постройка. Полный писец, как говорит Писецкий по ящику.

Есть такая шутка: когда идешь по всем этим узеньким проходам и тротуарчикам на восьмидесятом уровне и боишься посмотреть под ноги, тебе в действительности ничего не угрожает. Потому что по прямой ты пролетишь только два — три метра. И обязательно наткнешься на очередной переходик, чей-то «козырек», мостик или еще что-то в этом роде.

И это мы еще не погружались в недра!

Потому что если китайцу нужно что-то построить, а никакой возможности задействовать уже существующие дома нет, будьте уверены: он начнет строить под землей. На подземных уровнях, которые возникли под городом, не был никто из моих знакомых. Но говорят, что там находятся вполне приличные клиники, рекреационные зоны и даже – представьте себе – стадион. Я, правда, не знаю, зачем китайцам стадион. Разве только для того, чтобы превратить его в рынок.

Барыга

Мой проводник шел за мной – может быть, потому, что хорошо понимал, что если первым пойдет он, я могу отстать и потеряться в том лабиринте, по которому он меня вел. Наш путь в сердце квартала начался забавно – мы подошли к административному зданию, по виду – школе или, скорее, ее остаткам, которые успели обрасти четырьмя дополнительными этажами. И вот, сверху, с уровня крыш, спускалась лестница из бамбуковых жердочек. Я полез наверх по этой хлипкой лестничке, ступеньки которой были где-то прибиты гвоздями, где-то примотаны лоскутами ткани, где-то – уже шатались и обещали вот-вот сломаться под твоим весом. Метров через пятнадцать — двадцать лестница кончилась.

Оказавшись под сводами этого старого здания, я даже охнул от красоты: внизу настоящей небесной симфонией догорал закат. Солнце уже зашло, но небо было окрашено бесчисленным количеством цветов и оттенков, от желтовато-красного до бархатисто-зеленого. Апельсиновый перламутр облаков отражался в оббитых жестью крышах домов центра, по улице Кирова плавно, будто времени для него не существовало, полз трамвайчик, слева торчала игрушечная телевышка, справа горделиво высились башни вокзала, похожие то ли на кремовый торт, то ли на сувенир с собственным изображением. Мне стало тоскливо – Ирка, Ирочка, если бы ты могла вместе со мной увидеть это, милая моя. Осматриваясь вокруг, я чуть не попал под движущийся на большой скорости велосипед: как я понял, весь уровень, на котором я остановился, был предназначен для велосипедистов.

Китаец уже махал мне рукой – мол, отойди! А в сторону вела даже не дорожка – перекладина шириной в две доски. Она соединяла «велосипедную» дорожку с чем-то вроде улицы: домишки, лавочки, а рядом с ними – тротуар, который без всяких перил, обрывался в бездну: двадцать метров лететь, если вдруг оступишься. Я совсем взмок и жалобно улыбнулся своему проводнику: смилуйся! Но он на мою улыбку не ответил. Он не мог понять, почему я застрял и не двигаюсь дальше. Ступая маленькими шажками, я пересек эту перекладину и, все время оборачиваясь – туда ли я иду? – протиснулся по опасному узенькому тротуарчику. Все время держался за стены домов по левую руку, чтобы случайно не покачнуться и не свалиться в пропасть. Тротуар уперся в стену, к которой была прислонена еще одна лестница. На этот раз лезть было не высоко, буквально метра два — и открылась оживленная пешеходная улица, которая шла под большим наклоном вверх, а нам нужно было подниматься туда, еще выше. Вокруг были десятки тысяч лиц, равнодушных, раздраженных, задумчивых, и я ощутил, что кто-то быстро ощупал мои карманы, но я, наученный вчерашним происшествием, надежно придерживал кошелек рукой.

Через двести метров мой проводник меня окликнул и показал снова жестом: сворачиваем. Тут был темный переулок. Под ногами гремел металлический настил. Я с удивлением обратил внимание, что настил состоял из больших железных щитов, из которых раньше делали коммерческие киоски. Из той же жести были построены и косые домики, в которых тут жили и торговали. Как они зимой в них не дубеют?

Это была гастрономическая улица: по обе стороны тянулись прилавки со свежим карпом, среди огромных кусков льда отдыхали сомы, извивались похожие на мелких ужей угри. Рядом размещались передвижные кухни – большой поднос на колесах, газовая горелка, много масла и копоти, — и живые глазки поваров: попробуй, не пожалеешь! Тут пекли рыбу, коптили свинину, жарили картошку. Ароматно тянуло от торговцев мома[15], скворчала соевая лапша. Рядом, под целлофановым навесом, — целый амфитеатр белых пластиковых табуреток, усевшись на которые жадно поглощали еду клиенты кухни.

Мы прошли насквозь этот импровизированный ресторан, свернули в тупичок, и тут мой проводник поднял лист жести, под которым оказалась неосвещенная лестница. Мы полезли по ней вниз, я очень боялся упасть, поскольку не видно были ни зги, и вот впереди стал различим свет лампочки, а за ней – еще одна. Перпендикулярно от лестницы открывался проход, что-то вроде коридора. Он был освещен цепью разноцветных лампочек, свисавших с электрического провода. Коридорчик был узенький, а его «стены» представляли собой груды коробок с товаром, похоже – чаем, женьшенем, какими-то травами. Странно, но даже на этой скрытой подземной «улице» нам встретилось несколько «прохожих». Здесь появление белого уже было встречено с удивлением – они вежливо улыбнулись и шутливым тоном сказали что-то моему сопровождающему.

Проход вывел нас к круглой площади метров пятнадцати в диаметре. «Крыши» и каких-либо надстроек над ней не было, над головой мерцало уже ночное небо, и гулял студеный высотный ветер. Я поднял голову, увидел в прорехах туч блеклое из-за городского засвета созвездие Медведицы, а также дюжину далеких, и потому выглядящих будто сделанными из соломки, переходиков и мостков между уровнями где-то наверху. Они были так высоко над головой, что, казалось, предназначены для того, чтобы ходить от одного созвездия к другому.

Посредине площадки был маленький прудик с золотыми рыбками – и скоро, если начнутся ночные заморозки, их нужно будет переселять в аквариумы, но Шанхай — место чудес, и потому нельзя исключать, что вода в прудике подогревается. Провожатый отрыл дверь одного из домиков, окруживших площадь, и, войдя в дом вслед за ним, я снова охнул от удивления.

Это была чайная, причем, судя по всему – не из дорогих. Обои с золотым тиснением, низкие деревянные сидения без спинок. За ближайшим ко входу столиком (красное дерево, витиеватая резьба – драконы и волшебные птицы), сидел китаец лет сорока. Лицо немного одутловатое, одет в стилистике бренда Jesus Christ: широкая льняная рубаха или хламида сероватого цвета без ворота, просторные штаны. Ладонью он указал мне место напротив, и я присел на неудобный низенький табурет. Парню, который меня сопровождал, мужчина отдал несколько отрывистых команд на китайском, и тот встал у двери.