Такая-сякая - Елена Аркадьевна Шалкова

для Елены Леопольдовны оставались психологические запоры. Каждые два дня она слышала сочувственное:

– Ну, как – сходила?

Все давали советы, делились черносливом, чудо-таблетками. Но запор был в голове. Зиночка Калиновская говорила:

– Ленусик! Ты, главное, не спеши! Сядь, подумай, а лучше – возьми книжку, почитай.

– Ага, – а мужчины из палаты напротив скажут, чавой-то она зашла и пропала. Сразу догадаются, чем я там занимаюсь.

– Ну, хочешь – я с тобой пойду?

Зиночка была песней. Она недавно похоронила мужа, который незадолго до смерти перевез из украинской глубинки свою двоюродную парализованную тетку. И Зиночка, у которой отвалилась коленка и зашкаливало давление, страшно волновалась, как там без нее справляется с помощью соседей прикованная к постели старушка, фактически чужой ей человек. По этому поводу Женя гаденьким голосом сказала Елене Леопольдовне:

– Неужели ты думаешь, что она за так добро делает? Им в наследство дом от тетки достался. Понятно? А то все: Зиночка, Зиночка…

Как-то ночью Женя, которой никак не удавалось заснуть от изнывающей боли в суставе, спросила шепотом:

– Леопольдовна! Не спишь?

– Я засыпаю последней, как все утихомирятся.

– Что-то уже и таблетки не действуют. Не знаю, как ногу положить. Поговори со мной, пока боль не стихнет. Ты, что ли, немка?

– Да нет. Бабушка назвала отца в честь зверски убитого белогвардейцами революционера. Его вдова жила в доме родителей бабушки, когда ей было лет пятнадцать. И бабушка дала обет – если у нее когда-нибудь родится сын, то назовет его Леопольдом.

«Что-то в моем отчестве есть музыкальное», – подумала Елена Леопольдовна и стала фантазировать. Тогда уж лучше – Иоганн-Леопольдовна, или Иоганн-Себастьяновна, или Вольфганг-Амадеевна. Вспомнила, как ее семилетний сын сочинил пьесу, записал эту абракадабру на нотном листочке и поставил автограф: «Вольфганг-Амадей Флятченко».

***

Шестого марта в Институте намечался грандиозный концерт с участием самой Эдиты Пьехи. В палате делались последние приготовления: снимались бигуди, подкрашивались ресницы, мазались губы. Больные становились женщинами.

Концерт вела Илона Броневицкая. Оставленная на закуску Эдита Пьеха сообщила, что с удовольствием выступает на этой сцене, так как несколько лет назад врачи Института поставили ее на ноги. В сложившейся ситуации «гамбургский счет» отошел на второй план, и Елена Леопольдовна доброжелательно воспринимала исполняемые артистами номера. Заполненный калеками с костылями зал вызвал у нее ассоциации с фильмом «Три женщины». Там вышедшая в тираж стареющая певичка в исполнении Анны Маньяни, для которой и нашлась-то работа только на фронте, расфуфыренная, вынесла себя на сцену и… увидела в зале не бравых ухажеристых офицеров, а раненных в кровавых бинтах солдат. Дальше не пересказать – надо видеть лицо великой Анны Маньяни, – как сходит спесь с известной в прошлом певички, как начинает петь-плакать сердце матери, сестры, жены этих солдат, – ее сердце.

Эдита Пьеха безукоризненно спела свои хиты, в промежутках научая публику правильно аплодировать. После нее, слегка прихрамывая, вышел на сцену последний участник концерта, Станислав Громов. Елена Леопольдовна давно его заприметила. Он встречал артистов, подавал руку спускающимся со сцены женщинам, скорее был похож на распорядителя, чем на артиста.

Итак – вышел. Первое ощущение – «не наша дичь», словами Пастернака. Темно-серый ниже колен шелковый фрак с белым цветком на груди, длинные волосы стянуты резинкой. Свет в зале погас. Последнее, что видела Елена Леопольдовна, – выхваченное прожектором из темноты лицо артиста с закрытыми глазами. Грудным баритоном он запел знаменитую «My way» из репертуара Фрэнка Синатры и Элвиса Пресли.

И поплыло, и полетело… «Гамбургский счетчик» мгновенно отключился. Помните летящих над Витебском Шагала с Беллой? Вот так же утянул в выси душу Елены Леопольдовны неизвестный ей Станислав Громов. Это был «катарсис». Потрясение с последующим очищением.

Елена Леопольдовна не могла сдерживать такую бурю чувств. С кем поделиться? Цветаева признавалась, что она «начинена лирикой, как граната, – до разорватия». Подходящее сравнение. Слева с постным лицом сидела лифтерша Женя, справа – бухгалтер Зина. Им явно предыдущие номера понравились больше.

Однажды Елена Леопольдовна поделилась с сослуживцами впечатлениями от «Подростка» Достоевского. Через несколько дней она в общем разговоре услышала:

– Любой, кто говорит, что любит Достоевского, – или врет, или сумасшедший.

Этот печальный опыт необдуманного сближения многому научил Елену Леопольдовну. Поэтому она приняла неожиданное решение: ехать домой на праздники не завтра, а сегодня.

В переполненном вагоне метро ей уступили место. «Начиненная лирикой до разорватия», она, как всегда, стала притягивать к себе удивительные ситуации. Перед ней буквально на одной ноге стояла красивая девушка с сумками и огромными букетами цветов. Елена Леопольдовна взяла у нее цветы и положила себе на колени. Перед выходом благодарная девушка один из букетов протянула Елене Леопольдовне, и как та ни отказывалась, решительно сказала:

– Нет, нет, – это Вам! Будьте здоровы и счастливы!

Елена Леопольдовна не смогла сдержать слез, а свидетели этой сцены понесли привет от Станислава Громова родным и знакомым.

Далее по маршруту был автобус, заполненный уставшими раздраженными людьми. Кто-то начал скандалить. Елена Леопольдовна засмеялась и рассказала громко о том, что с ней произошло в метро. Показала букет. И раздраженные люди стали поворачиваться друг к другу другой стороной.

Не наткнулся ли Ваш взыскательный читательский взгляд на чрезмерность «друга», между прочим, намеренную? Только вдумайтесь в эти машинально произносимые устойчивые словосочетания: «друг другу», «друг к другу», «друг с другом», и в слово «другой». Каков русский язык! Он учит относиться к объекту общения и вообще к любому человеку, «другому», как к другу! И тогда выражение «мы не слышим друг друга» – нонсенс: как может друг не слышать друга? Логичнее – «мы не слышим враг врага».

Но вернемся к автобусу. Одна старушка вспомнила похожую историю, мужчина-крикун начал поздравлять всех женщин в автобусе с 8-м марта. Незнакомые люди казались близкими, появилась какая-то общность. Все мы живем в одно историческое время, подумала Елена Леопольдовна. Это же мои «братья и сестры», – исполнилось вдруг смысла обращение к народу церковных иерархов. Почему же мы не можем жить по законам красоты? Спутница былых времен, марксистско-ленинская эстетика, подсказала нужные и, как теперь оказалось, верные слова.

Вечером граната разорвалась. Весь удар пришелся на бедного мужа. Из интернета узнали многое о Станиславе Громове, о его уникальных вокальных возможностях, об аварии, в которой погибла любимая жена, а он стал инвалидом, о его достоинстве певца, не позволяющем принимать участие в поп-тусовках. Прослушали его записи.

Поздно ночью Елена Леопольдовна в горячечном состоянии откинулась на спинку стула и сказала мужу то, что чувствовала:

– Да… Я открыла новую планету!

Муж не возражал.

***

После праздников Елену Леопольдовну никто не узнал. Во-первых, она вся