Рассказы - Эдуард Лимонов

«Чувство долга, — думал я. — Чувство долга заставляет ее ебаться со мной». Но чувство долга перед кем? Я не мог себе этого объяснить Мы же не состояли в армии или в СС, не принадлежали к одной и той же организации или даже национальности… А может, принадлежали к незримой одной и той же организации, где я был полковник Лимонов, а она лейтенант Даян Клюге? Не знаю. Но Даян вела себя как моя подчиненная.

У нее был любовник, и она захотела меня с ним познакомить. Любовник собирал африканские скульптуры и работал в каком-то издательстве старшим редактором. Кажется, в медицинском издательстве. Сейчас я даже не понимаю, зачем я должен был с ним встречаться, тогда же я согласился сразу. Почему не встретиться? Я привык пережевывать людей по нескольку за вечер, чтобы потом выплюнуть и забыть. Людей-двигателей, аккумуляторов, вокруг которых сам воздух наэлектризован, ничтожно мало, Чего я мог ожидать?

Ему оказалось лет пятьдесят с лишним, и после десяти слов, сказанных между нами в кафе на Сент-Марк плейс, я сразу понял, что он «лузер» Сколько я уже видел за мою жизнь подобных интеллектуальных бородачей, знающих все на свете и тем не менее остающихся всю жизнь рабами ситуации — запутавшихся в сетях хорошо оплачиваемой работы. Был с ним еще прилипала-поляк, тоже неудачник, но помоложе, я выслушал его историю с посредственным интересом: было ясно, что поляк сидит с нами ради бокала скотча. Или ждет обеда.

Я дал им схлестнуться между собой. И дал Бэну изгнать Янека. У Янека было слишком много гонора для попрошайки. Если хочешь пообедать за чужой счет — сиди и поддакивай, а он увлекся и стал распинаться, говорил слишком много о литературе, критиковал известных писателей, выступил против психологического романа, высоко залетел. Но платил-то Бэн. Бэн хотел говорить. Бэн тоже был писателем, он опубликовал какое-то количество рассказов. Бэн хотел увидеться со мной. Я не знаю, что ему наговорила обо мне Даян, но, кроме того, он слышал обо мне от своего сослуживца по издательству. Сослуживец считал, что я самый интересный русский писатель. Из живых. Ни хуя себе!

Янека раздраженный Бэн попросил исчезнуть. Тот обиделся, но ушел.

После изгнания Янека мы пошли в ресторан. В тот самый, возле которого Джек Абботт — протеже Нормана Мэйлера — совсем недавно убил официанта — молодого актера. Перерезал ему единым взмахом сонную артерию. Мы пошли в ресторан, литераторы, туда, где пролил актерскую кровь литератор.

Увы, он оказался закрытым. Бэн предложил взамен вьетнамский ресторан, и так как у вьетнамцев не было лайсенса на продажу алкоголя, мы поспешили к Бэну домой взять его алкоголь. Мы завернули в соседнюю с Сент-Марк плейс улицу, где и жил Бэн, к его скульптурам. У Бэна оказалась деревянная красивая студия-сарай и скульптуры… О, они стоили больших денег, я уверен. Наверное, никто не знал, какие сокровища таятся в его студии.

«В таком районе почему же его до сих пор не обворовали», — подумал я. Наметанным глазом я выбрал лучшую скульптуру и похвалил ее Бэну. «Моя лучшая», — сказал Бэн. Лучшую африканцы сделали из ржавых гвоздей.

Бэн взял двухлитровую бутыль вина и большие бокалы, упакованные в фанерную коробку, и положил все это в большую суму. Сума висела у него через плечо. Если добавить к этому, что он был в белых шортах, на голых ногах сандалии, на плечах клетчатый пиджак, из пиджака вываливается пузо, а в руке палка, — можете себе представить, что это был за Бэн. Мы покинули его территорию. Я благородно отвернулся, пока он закрывал свои сложные замки.

Ну он был и зануда! На лестнице снаружи сидели безмятежные тинейджеры — плохо одетые, панк, местные девочки и ребята — и пили какие-то дешевые алкоголи из плоских двух бутылочек. (Они все там панк на Нижнем Ист-Сайде, уже добрых сто лет.) Бородатый Бэн истерично попросил их убрать после себя и, демонстративно подобрав одну пустую бутылку и пакет, лежавшие чуть в стороне, выбросил их в мусорный ящик.

«Сука, занудная и буржуазная! — подумал я. — На то и Нижний Ист-Сайд, чтобы в мусоре были улицы. Хочешь жить на чистых — дуй на Пятую авеню!» Мне уже становилось скучно тем более что я думал, и не без оснований, что Даян придется идти спать с ним, а меня ждала одинокая ночь. Бэн был в полном порядке, получал едва ли не сто тысяч в год жалованья, а жил тут из прихоти, может быть, из интеллектуальной моды. Даян же была бедная женщина, официантка, разошедшаяся с мужем. Бэн был ей нужен для жизни. Покормит, напоит иной раз, сделает подарок… Я это понимал. Я в Нью-Йорке проездом, я не хотел отрывать Даян от ее жизни, я ему Даян разумно уступал.

Ему нравилось пить из больших бокалов, вот он их и притащил с собой. Я бы поленился тащить огромную кожаную сумку на боку, но у меня психология человека, идущего в атаку, он же разместился на территории и не торопился. Он жил. Я проезжал через. Я всегда проезжаю через.

Уже в ресторане они перешли на тихие взаимные тычки. Бэн подъебывал по поводу ее пьянства. Где-то она напилась до бессознания… Мне их пикировка была неинтересна. Я стал наблюдать за пьяным парнем за соседним столиком. У парня все время падала голова, он засыпал, но всякий раз он просыпался в сантиметре от блюда с чем-то жирным и черным. Успевал отдернуть голову. Я, глядя на парня, тоже захотел спать и думал, как бы мне съебать от Бэна и Даян побыстрее, но прилично. Бэн платил. Я мог заплатить за них и за себя и уйти, но не хотелось расстраивать лейтенанта. Она ведь старалась, организовывала встречу. Мы пошли еще раз в бар и выпили там, едва не подравшись с вдребезги пьяным парнем с ничтожной рожей вырожденца. Я настоял, что угощаю теперь я. К двум часам ночи, в перерыве между одной окололитературной сплетней и другой, Бэн вышел в туалет, мой лейтенант вдруг сказала мне полупьяно и зло: «Не хочу идти с ним спать! Он противный, волосатый и жирный. Если у тебя нет других планов, поедем ко мне. Будем ебаться!»

«Поедем, — согласился я. — Какие планы в два часа ночи. Только будем приличными, не нужно его обижать. Я уйду первый, потом ты».

«Хорошо, — сказала она. — А встретимся у моего дома… Или нет, лучше подымайся наверх, — подумав, сказала она. — Подожди меня у двери моей квартиры…»

Бэн вернулся, и я стал откланиваться. Поблагодарил его за обед и выразил надежду, что мы еще встретимся на этом глобусе где-нибудь… Я мог бы для приличия оставить ему свой парижский телефон или попросить его номер телефона, но я не сделал этого. Я и так был весь вечер изысканно вежлив, слишком вежлив, неприлично вежлив, по моим стандартам. Эпизодическая встреча — только и всего. С Бэном все было ясно — обычная американская история… Он проорал свою жизнь — продался за комфорт и африканские скульптуры и возможность всякий вечер сидеть в кафе на Сент-Марк плейс и пиздеть о литературе, обсуждать и осуждать чужие книги. За это он отдал своему издательству годы жизни и талант, если таковой у него когда-либо был. Он стал рабом и канцелярской крысой. Как он сообщил мне в этот вечер, теперь, когда у него такое прекрасное жилище, он готов наконец засесть за написание книги. Я не сказал ему, что, пожалуй, уже поздно. Он был никто, ему нужно было пойти домой и застрелиться. Мне его не было жалко. Я встал.

Даян рванула за мной. «Ты едешь домой? — спросила она искусственным голосом. — На такси? Подвези меня».

«Да, конечно», — сказал я. Идиоту было ясно, что нам не по дороге и что она уходит со мной.

«До свиданья, Бэн, — сказала она. — Я тебе позвоню».

Бэн задержал ее. Ясно, ему было обидно — он платил целый вечер, и теперь она линяет. «ОК, — сказал я. — Я пойду ловить такси на угол». — И отошел. Это их дело — пусть переговорят.

Она подошла через пару минут и влезла вслед за мной в желтый кеб.

«Пизда! — сказал я ей уже в машине. — Он все понял».

«Ну и хуй с ним!» — сказала она.

Я пожал плечами.

«Твое дело, но, как я понимаю, он твой любовник».

«Ну и хуй с ним!» — повторила она упрямо и пьяно.

Я ебал ее и чувствовал, что эта ночь необычайная. Помимо моей воли, я был чуть-чуть, самую малость, но признателен ей за то, что она предпочла меня, хотя это и было понятно. В конце концов мне 37, и я «гуд лукинг», а ему больше пятидесяти, у него седая борода и обширный живот. Слишком хорошо питается. Он выглядит как старик, а у меня едва ли не офицерская выправка. Но дело было явно в другом. В антракте я ее спросил, в чем дело.

«Ах, — сказала она, переворачиваясь на живот. — Видишь ли, ты, конечно, догадываешься сам, что ты скотина. Не так ли?» — спросила она меня весело.

«В каком-то смысле, наверное, да», — согласился я, закуривая свой обычный постельный джойнт,. я их всегда таскаю с собой в бумажнике.

«Вот это мне и нравится», — сказала она, смеясь.

«Перестань, — сказал я. — Я спросил серьезно. Мне интересно как литератору».

«Я серьезно», — сказала она и, вскарабкавшись на колени, обняла меня сзади.