Танец мотыльков над сухой землей - Марина Москвина

— Когда я упал с инжира, — он говорил, — а как может быть иначе, если такой туберкулезник, как я, залез на инжир, ты знаешь инжир? — к нам вся деревня сбежалась — кто чачу несет, кто помидоры, кто баклажаны, ты знаешь баклажаны? Это такие огурцы, только фиолетовые!..

* * *

— Я оброс, — жаловался Даур, — и теперь похож на Бетховена в абхазском исполнении. Что мне делать? Идти в парикмахерскую по сравнению с твоей стрижкой — все равно, что отправиться в публичный дом вместо родного пристанища. Я понимаю, ты очень занята. Это я только и делаю, что ращу себе волосы.

* * *

— Ну вот, теперь совсем другое дело. Шагаю по улице — все смотрят на меня, говорят: «Сам так себе, но прическа — пиздец!»

* * *

Я — Лёне:

— Дай Леве свой носок, он тебе заштопает. Его в детстве баба Мария научила отлично штопать.

— На лампочке? — спрашивает Леня. — Так и вижу — он берет лампочку в руку, и она загорается от его руки. Не ярко, но достаточно, чтобы видно было, что штопаешь. Так он штопает, штопает, устает, лампочка гаснет, а он все уже как раз заштопал.

* * *

— Надо при любом удобном случае всем предлагать что-нибудь заштопать, — говорит Лев. — Теперь это никому не нужно, а звучит очень мило.

* * *

Зубной врач Алексей Юрьевич:

— Однажды мы проводили профилактику на часовом заводе. У нас там был стоматолог Паша, всегда пьяный, всегда! И вот он в таком состоянии орудует бормашиной, и вдруг ему становится плохо. Он все бросил, встал, и его стошнило. Тогда он поворачивается и говорит: «Приема сегодня не будет, доктор заболел». В конце концов его выгнали, но только за то, что он, рассердившись, щипцами схватил за нос заведующего стоматологическим отделением и таким образом водил его по коридору. Вообще, — завершил этот рассказ Алексей Юрьевич, — я так люблю разные истории про знаменитых врачей, особенно про доктора Чехова…

* * *

Алексей Юрьевич — моей сестре Алле, сидящей у него в кресле с открытым ртом:

— Я чувствую себя ваятелем, а вы — глыба мрамора.

* * *

— Людей тех не будет, — он говорит, — а мои пломбы останутся жить в веках.

* * *

— А это живопись у вас на стенах? — спрашивает Алла, зная, что Алексей Юрьевич увлекается рисованием.

— Нет, — он отвечает, — это плесень.

* * *

Дина Рубина приехала в Киев, к ней подошел сотрудник музея, очень интеллигентный, сказал, что счастлив с ней познакомиться и так далее.

— Я это слушала равнодушно, можно даже сказать, не слушала. И вдруг он говорит: «Дело в том, что я ничего не читал вашего. Но по предисловию к „Дням трепета“ Марины Москвиной понял, что вы настоящий писатель».

* * *

— Не каждый, кто держит калам, сможет написать кетаб! — говорил Даур. — Кетаб, Мариночка, — это книга.

* * *

Еще он говорил:

— Книгу нужно нюхать, каждую страницу целовать… а читать умеют все.

* * *

— Абхазы любят, когда русские писатели пишут про Абхазию, — посмеивался Даур. — «Утром взошло солнце. Но это было особенное солнце… И шорох криптомерий, и запах агав…», как писал Паустовский. Но агавы — не пахнут. Не пахнут — и все. У меня росла агава. Ну — не пахнет, что ты будешь делать?

* * *

Мой папа Лев ждет меня около Театра Ермоловой. Там начинается спектакль по пьесе Теннеси Уильямса в переводе Виталия Вульфа, друга Льва. Виталий Яковлевич выходит на улицу раз, второй, меня все нет, папа злится, я опаздываю на полчаса по техническим причинам, короче, наш поход в театр полностью провалился. Лев встречает меня разъяренный и произносит в великом гневе — чистым ямбом:

— К чему привел богемный образ жизни —

Вне времени, пространства… и зарплаты!!!

* * *

После выхода книги, посвященной карикатуристу Олегу Теслеру, нам позвонила жена Сергея Тюнина, Ира, и сказала, что хочет выпустить тоже такую книгу о Тюнине — пока он жив.

— Ой, — зашептала она, — до свидания, ключ в замке, это Тюнин идет.

* * *

Дина Рубина:

— Во мне появляется дьявольская харизма, когда я кого-то куда-то устраиваю. Ну, друзей ладно. Но и врага! Я начинаю любить этого человека, я высвечиваю его как божественный литературовед: все в тени — только он под прожекторами на пьедестале.

* * *

Три недели была в Уваровке с Илюшей и Вероникой. В субботу вечером происходила смена караула. Я ехала на электричке в Москву, а Леня — из Москвы в Уваровку. По дороге переписывались — где кто. Между Можайском и Бородино я написала: «Скоро встретимся!» А через несколько минут мимо полетела как вихрь электричка. Ввух! — наши электрички промчались мимо друг друга, все произошло так быстро, что окна слились в одну сплошную линию. Я заметалась, кинулась к телефону и ничего не успела написать. Но в кульминации этого ревущего пролета мне пришла sms-ка:

«ВСТРЕТИЛИСЬ!»

* * *

Ветеринар Надежда Ивановна:

— Это от тебя мне звонила пожилая дама с придыханием? У ее чихуахуа понос, и она ссылается на тебя? Не смей никому давать мой телефон. Как ты не понимаешь, я уже стольких вылечила от поноса, что больше уже моя душа не вмещает этого диагноза.

* * *

— Я ехала от вас, — рассказывает Надежда Ивановна. — Ну, знаешь, поздно вечером какие люди в метро едут? Никакие! Кто сидя спит, кто — стоя. И вдруг в вагоне пятеро подвыпивших мужчин случайно собрались, пять казаков, даже не знакомых друг с другом. И они запели. Как они пели! Ведь недавно была годовщина потопления «Варяга». Я подумала: счастливые люди, как они могут вот так стоять и петь, мы уже так не можем!..

* * *

— Я часто прихожу в уныние, — жалуется моя сестра Алла. — Раньше Люся всегда подбадривала меня, говорила, что я прекрасная и ослепительная. А что теперь? Мне так не везет! Например, сейчас я хочу снести стену. А мне не разрешают. Говорят, в доме трещины, и если я снесу несущую стену — завалится весь дом.

* * *

Седова пригласили в арт-клуб «МуХа» на Новый год сыграть Деда Мороза. Седов в свою очередь порекомендовал меня на роль Снегурочки.

В клубе нам сшили костюмы, ему дали бороду, валенки, все сверкает, переливается. Седов предложил:

— Давай я лягу под елку и буду спать якобы вечным сном. Ребята придут, а ты скажешь — Дед Мороз спит, но пора его разбудить, чтобы он навел порядок в Природе и чтобы появился на Земле Новый год. Возникнет интрига.

Мы нарядились, Седов лег под елку в красной шубе с курчавой бородой и закрыл глаза. Появляются дети в карнавальных костюмах — два пирата, Дюймовочка, Золушка, мушкетер и почему-то натуральный скелет. А я в синей шубке, в шапочке — давай им объяснять, что мы сейчас будем оживлять Деда Мороза.

Дети кинулись на него — пират за плечо трясет, мушкетер в ухо орет, Золушка — валенки стягивает, Седов и ухом не ведет. А один сообразительный мальчик побежал к родителям, сказал, что Деду Морозу плохо. И те вызвали «Скорую помощь».

* * *

Собираюсь идти в клуб играть Снегурочку, навожу марафет. А Сережка:

— Ну, что? Последний раз Снегурочку играем? Дальше-то пойдет Баба-Яга?

* * *

Яков Аким:

— Когда я пью — на меня смотрит Бог.

* * *

— Гантели — это единственное, в чем я педант, — говорил Яша.

* * *

— Что мне надеть — черный плащ или синий с красным? — спрашивает Люся.

— А вы по какому делу собрались? — спрашивает Леня.

— Составлять завещание.

— Тогда лучше ехать в радужных тонах…

* * *

Тишков — художнику Жене Стрелкову, редактору нижегородского журнала «Дирижабль»:

— У тебя, Женя, только тогда состоится судьба, когда ты построишь дирижабль, сядешь на него, полетишь и исчезнешь навсегда. У вас там все в излучине Волги посвящено таким романтическим делам. Стоит памятник Чкалову. Тебе надо быть достойным героя-земляка! Что ты пустые парашюты в выставочном зале развешиваешь? Какое-то колесо с крыльями, брошюрки, эскизы… И это называется «Человек летающий»??? Довольно грезить и десятилетиями выпускать журнал «Дирижабль»!

— А как? Что делать? Посоветуй? — спрашивает Женя.

— Иди к спонсору, — говорит Леня, — скажи, что после испытаний летательный аппарат будет ему возвращен и поставлен на службу туризму. Пообещай, что слетаешь и отдашь обратно. А сам улетишь и не вернешься. Тогда все соберут твои произведения, журналы все твои, сразу пресса появится, смысл и окончательная точка.

* * *

Послали Леню идти хоронить нашу дальнюю родственницу, старенькую бабушку, которую он не знал и никогда не видел.

— Вот как раз и увидишь, — сказали ему.

— Хорошо, — согласился Леня. — Но тогда я Марину тоже отправлю на Урал хоронить совсем незнакомых ей людей — с приветами от меня…