День рождения мертвецов - Стюарт Макбрайд

— Одну секунду, я проверю…

Из кустов напротив послышался звук расстегиваемой молнии. Потом донеслись характерные звуки — там явно кого-то имели стоя. И романтическое бормотание.

Я прижал мобильник к груди:

— Эй, вы двое! Почему бы вам не найти другое место?

— Твою мать! — В кустах кто-то лихорадочно завозился, и одна из фигур выскочила из тени. Эндрю, швейцар из «Силвер Леди», суматошно застегивающий ширинку.

— Я был… мы… — Закашлялся. Согнул плечи. Подбородок выступил вперед, как кусок свежевыбритого гранита. — Скажешь кому-нибудь — и я тебе шею на хрен сломаю.

Вытащил из урны пустую бутылку. Резкий удар по стене — и она превратилась в оружие с несколькими заостренными лезвиями.

— Я не шучу, ты слышишь? Одно только слово, мать твою! — Ткнул разбитой бутылкой в мою сторону. Затрясся.

Я отступил на пару шагов, успокаивающе выставил ладони:

— О’кей, Эндрю, я тебя хорошо слышу. Это наш маленький секрет.

Он облизал губы, оглянулся на кусты рядом с входом, бросил бутылку и ломанулся через двери в клуб.

И что это такое было, черт возьми? Этих привратников сумасшедшие тетки, свернутые на знаменитостях, и так каждый вечер бесплатно ублажают. Как-то один мой приятель сказал, что это все из-за галстука-бабочки — напоминает этим леди о Джеймсе Бонде. Но он всегда был слегка придурковатый.

Снова к телефону:

— Рона?

— Я уже хотела было закончить разговор. — Шмыгнула носом. — Это пока еще не подтвердилось, типа того, но нам кажется, что номер два может быть Софи Элфинстоун — пропала в Инвернессе четыре года назад.

— Зубную формулу проверили?

Короткая пауза.

— Не смогли. Он вырвал ей все зубы. — Снова зевнула.

— Иди домой и отдохни немного. Никакого толка от тебя нет — совсем вымоталась.

Я завершил звонок и полистал список контактов в поисках номера доктора Макдональд, который дал мне Лики. Набрал его — телефон звонил, звонил…

На другой стороне аллеи забеспокоилась шлюшка Эндрю. Зашаркала ногами в темноте. Наверное, ждала, когда я свалю, чтобы незаметно пробраться в клуб.

Трудно будет. Пусть пока подождет.

Я перевел звонок на голосовую почту, потом набрал еще раз.

— Ммммф? Что? — Еще не слова, а так, что-то вроде бормотания.

— Доктор Макдональд, простите, что разбудил вас, но…

— Эш… Нет, все в порядке, я не сплю. — Зевок. — Бррр… Сколько сейчас времени?

— Мы нашли еще одно тело. Это может быть Софи Элфинстоун. Поговорим об этом утром. Простите, что побеспокоил.

— Софи Элфинстоун? — Голос доктора Макдональд звучал так, как будто она уже проснулась. — Она… Он ее обезглавил?

Снова шорох напротив.

— Нет, но вместо этого он вырвал ей все зубы.

— Смотрите, как интересно — он обезглавливает третью жертву, Лорен Берджес, а вторую и шестую не обезглавливает. У Ханны Келли и Софи Элфинстоун головы на месте.

— Может быть, он проходит через какие-то фазы, и…

— Все выглядит так, как будто он экспериментирует. Обычный паттерн[54] подразумевает продолжение одного и того же действия снова и снова. Его все время улучшают, оттачивают, вновь заставляя свою фантазию разыграться. Но это… — Пауза. — Это похоже на то, что ему как будто не нравится то, что он делает. Он отрезает голову Лорен Берджес, но не может заставить себя сделать это снова. — Из телефона послышался странный клацающий звук, как будто им стучали по зубам. — Когда завтра изучат останки, нужно будет сказать, чтобы исследовал и паттерн нанесения ран и чтобы сделали карту точек совпадения. И чтобы посмотрели, что еще он пытался сделать, а потом не сделал.

— Да… О’кей. — Я закончил разговор, сунул телефон обратно в карман и стал смотреть, как крыса выгрызает дыру в мусорном мешке. Ему на самом деле не нравится то, что он делает. Вот скотина — ему не нравится, но он продолжает это делать.

Снова шорох на другой стороне аллеи.

— Да хватит уже. — Я повернулся спиной и раскрыл дверь. — Мне по хрену, о’кей? Трахайся с кем угодно и где угодно.

Кто-то за моей спиной откашлялся:

— Как долго тебе было известно об этом?

Я остановился — рука на двери, а музыка изнутри все громче и громче. Облизнул губы. Стою молчу.

— Эш? — Шаги по асфальтовой площадке перед дверью. — Как долго тебе было известно об этом?

Я глянул через плечо, а он там стоит. Детектив-инспектор Хитрюга Дейв Морроу. Пальцы-сосиски теребят пуговицы костюма.

Вторник, 15 ноября

10

— Что? Нет, я тебя не слышу…

Я посмотрел на зазор между тостом и раскаленными, оранжевого цвета, нагревательными элементами — тостер еще не сжег хлеб. Прижимая мобильный телефон плечом к уху, другой рукой я погружал в кружки пакетики с чаем. На кухонном столе гремел и дребезжал чайник.

Холодно сегодня утром. Окно похоже на затуманенную темно-серую плиту.

На другом конце линии Рона снова зевнула:

— Я говорю, жаловаться на вас приходил и в участок.

— Ты когда вчера с работы ушла?

— Не сдала я экзамены на сержанта, так и буду теперь детективом — констеблем всю оставшуюся жизнь. Сиди за работой допоздна или не получишь повышения. Вы сами мне это говорили.

Верно по всем пунктам. Чайник щелкнул и смолк.

— Да, но если ты заснешь на работе или облажаешься из-за усталости, тогда можешь навсегда распрощаться с тремя полосками.

Разлил кипяток по кружкам. Два куска слегка пригоревшего тоста на тарелку.

— Это та корова, Дженнифер Прентис, приходила — сказала, что вы вчера избили ее фотографа.

— Удивительно, что она ждала так долго.

Кусочек масла, потом немного малинового варенья.

— Я сказала Дуги, что разберусь с этим делом. Расскажите мне вкратце, что там произошло, прежде чем Профессиональные Стандарты возьмутся за это дело.

Два кусочка сахара в одну чашку и по доброй порции молока в каждую.

— Кто она такая, чтобы делать подобные заявления? Что с того, ну, врезали вы разок придурку-папарацци, я уверена, у вас на то была причина, так ведь?

— Ну, что-то вроде того.

Дверь в гостиную дребезжала от сдавленного храпа Это Паркер старался быть незаметным.

Я стал подниматься вверх по лестнице, под ногами заскрипели ступени.

— Ну, вы не беспокойтесь об этом, я с ним переговорю. Он у меня сразу вспомнит, как все было на самом деле.

В спальне было темно, пахло мускусом и пряностями и еще чуть-чуть отбеливателем. Я поставил завтрак на комод, потом раздвинул шторы. Окно запотело по углам росистой паутиной. Горизонт уже окрасился бледно-голубым, но Олдкасл был еще безбрежной темной массой, обрызганной местами мелкими крапинками желтого и белого.

— Шеф?

Костюм Сьюзан — полицейская униформа — висел на двери платяного шкафа.

Это была не повседневная форма английского «бобби», а что-то вроде фантазии на тему полиции Нью-Йорка: юбка с воланами, кожаный корсет и — для завершения образа — шляпа, наручники и черные, для извращенцев, виниловые ботинки по колено.

— Шеф? Вы меня слышите?

— Сделай одолжение, скажи Веберу, что после утреннего поквартирного обхода тебя не будет, припаркуйся где-нибудь в тихом месте и поспи пару часов. И смотри, чтобы Смит тебя чем-нибудь не озадачил.

— Спасибо, шеф. — В ее голосе послышалась улыбка. — И не беспокойтесь о мальчонке-фотографе. Я с этим делом разберусь, — закончила она разговор.

Я сел на край матраса, он застонал.

— Сьюзан?

— Ннннннгх… — Она лежала на спине, закрыв одной рукой глаза. Крашеные светлые волосы разметались по подушке и свисали с края кровати. На запястье, покрытом искусственным загаром, маленький шрам.

— Сьюзан!

Рука дернулась, она взглянула на меня — одна сторона лица помята.

— Сколько времени?

— Ты встаешь?

Рука зашарила по прикроватной тумбочке, схватила айфон и поднесла под прищуренный глаз для дальнейшего пристального рассмотрения:

— Уффф… Еще только семь часов утра!

— Чай с тостом?

Телефон отправился на тумбочку, и она снова скрылась под одеялом, оставив снаружи пышную массу золотистых кудрей.

— К черту чай. К черту тост. Семь утра…

— Малиновое варенье, твое любимое?

— И малину к черту. Иди обратно в постель. — Она перевернулась на бок и, свернувшись калачиком, выставила спину. — Как ужасно, что мне пришлось провести ночь в этой дыре.

На пару вдохов я уставился в потолок. Сьюзан была хорошенькая — прямо как красотки с третьей страницы,[55] с… феноменальной грудью, стальными бедрами и задницей, которой легко можно было колоть орехи. Энергичная и гибкая. Ненасытная, с роскошными формами. Не понимающая и половины того, о чем я говорил. Потому что ей был двадцать один год, а мне — сорок пять.