Поступь Тьмы (СИ) - Истрова Руслана

Нет, серьезно, на что он рассчитывал? Что хотел извлечь из этого и что собирался предложить мне? Не то чтобы мне было так уж любопытно, но…

Демоны, да, любопытно! И этого засранец и добивался. Я оглянулась на дверь, из которой только что выскользнула, и выругалась сквозь зубы. Скопление людей пагубно сказывалось на моем самоконтроле, и чем дольше я оставалась в институте, тем проще меня было зацепить. Вот уже и Коб парой фраз чуть не заставил меня вернуться и выслушать его дурацкое предложение.

Не такая уж я непробиваемая, как привыкла считать…

— Не бывать этому, — пробормотала я и поспешила в гущу сумерек, к женским жилым корпусам.

Так что во всем, что случилось дальше, я искренне виню Коба. И Берга. И глупый бал, на который всем вдруг приспичило пойти. Я думала не о том, забыла, кто я и где нахожусь, и внутренне страдала, потому что где-то в глубине души хотела и бала, и приглашений. Точнее, этого хотела пятнадцатилетняя Кая, когда-то готовившаяся к дебюту, но так на него и не попавшая. Я даже удивилась, что эта слабая наивная девочка все еще жива во мне…

Именно ее чувства я пыталась оценить и разложить по полочкам, когда в спину ударили. Ударили грубо, не заботясь о мастерстве плетения. Практически пронзили меня насквозь чуждой силой, выворачивая внутренности и ломая кости. Я даже закричать не могла.

Просто застыла, изогнувшись на полушаге, точно пришпиленная к холсту бабочка. И сквозь слезы наблюдала, как тает перед глазами мир.

17

В детстве мне казалось, что дед временами даже похож на живого и чувствующего человека. На человека в принципе.

Нет, ко мне он теплоты не проявлял, но вот к своему сыну — моему отцу — Бьерну Валборгу явно питал если не любовь, то как минимум искреннюю привязанность. Они оба были натурами увлекающимися, оба грезили непокоренными вершинами и одинаково, до фанатизма, бредили наукой. Особенно если эта наука могла принести им лично огромный кусок власти и могущества.

Так что, может, в сыне дед видел лишь свое отражение, и запомнившиеся мне из детства проявления добрых чувств — не что иное как себялюбие, но не все ли равно? Итог один: они вдвоем додумались до того, до чего додумались. А мама, как преданная жена и ассистентка, отправилась на поиски небывалой силы вместе с отцом.

Там-то они и сгинули в компании тщательно отобранных исследователей-фанатиков. И мало кто знает, что именно от места, когда-то ставшего целью их путешествия, вскоре расползлась во все стороны кишащая чернью Тьма.

Но сейчас не об этом, а о деде и его гипотетической человечности.

Я помню первые дни и месяцы после исчезновения родителей и помню, как постепенно вера на его лице сменялась сомнениями, а потом и чем-то похожим на скорбь. И наконец, отчетливо помню тот миг, когда и на меня дед стал смотреть иначе: не как на маленькое никчемное существо, которое надо сохранить в целости, чтобы сын по возвращении не расстроился, а… как на полезную в хозяйстве вещь. Он уже тогда, тринадцать лет назад, знал, что со мной сделает. И только я пребывала в блаженном неведении, пока под горлом не защелкнулся невидимый ошейник.

Я и сейчас его ощущала. Он сжимался все туже и туже, до хруста позвонков, до хрипов в легких, а я не могла пошевелить даже пальцем, чтобы хоть как-то ослабить давление.

— Я же предупреждал, что никто не должен знать, — сетовал вполне себе человечный дед из далекого прошлого, умеющий сопереживать. Глаза его, выпуклые и слезящиеся, как у больного пса, лучились пониманием. — На вот, выпей.

И мне в губы ткнулся стеклянный край стакана. Противно звякнул о зубы, наклонился, заливая в глотку что-то густое, кисло-сладкое.

— Не работает, — произнес… совсем не старческий голос, и морщинистое лицо деда подернулось дымкой.

— Не мельтеши, Леннарт, — ответил кто-то еще, — она пока даже не проглотила. Спазм какой-то жуткий, аж вены вздулись…

— Так помоги ей, кретин!

— Не ори на меня! Я тут на добровольных началах…

Второй продолжал ворчать, но, кажется, все-таки помогал, потому что вскоре горло расслабилось, пропуская и густую жижу, и живительный воздух. Я особо яростно захрипела и выгнулась, чувствуя, как хрустят свежесрощенные кости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хорошо же меня поломало…

Боли не было, а проглоченное пойло очень быстро прояснило разум, окончательно развеяв невесть откуда взявшийся образ деда. Я попыталась открыть глаза… и не смогла.

— Вроде все, — с сомнением протянул мой целитель. — Теперь проспит часов пятнадцать и будет как новенькая. Даже странно… это точно была Выжималка?

— Да.

— А ты видел, кто?..

— Нет.

— Ну значит, повезло, и он что-то напутал. Выгоранием тут и не пахнет.

— Угу, напутал. — Теперь я узнавала голос Леннарта, и веры в путаницу в нем не было от слова «совсем».

Если б я могла двигаться и говорить, то всячески бы его поддержала. Да, это была Выжималка, и нет, нападавший ничего не напутал, и окажись на моем месте кто-то другой, его бы выжгло досуха.

Вот только вряд ли на кого-то другого могли напасть в стенах института, еще и так нагло воспользовавшись полузаконным плетением из арсенала военных. Неизвестный знал, что я не пострадаю — по крайней мере, магически? Или, наоборот, рассчитывал на летальный исход? Проверка или убийство?

Мыслить становилось все сложнее, и чем проще было дышать, тем глубже я проваливалась в туманную мглу. И голоса теперь звучали как сквозь вату, теряя по дороге половину слов.

— …оставил… утром выпьет…

— …клятву…

— …чтоб тебя, Леннарт, я не трепло…

Потом сила в груди встрепенулась, откликаясь на вспыхнувшую рядом магию, и снова улеглась уютным клубком.

— Доволен?

— Спасибо… отплачу…

— Ну тебя…

Шаги прогромыхали будто прямо в моей голове. Там же хлопнула дверь, и все стихло. Я уже решила, что осталась одна, когда щеки вдруг что-то коснулось, и окончательно уплывая в сон, я успела услышать:

— Во что же ты вляпалась?

Вот и мне интересно. Во что?

18

Проснулась я в собственной кровати и минут десять просто сидела, прислушиваясь к себе и пытаясь понять: было или не было?

С одной стороны, рубцы от целительских плетений присутствовали, ребра ныли, как после хорошего такого ушиба, а на тумбочке стоял прозрачный стакан с мутной жижей, в которой я, принюхавшись, опознала вчерашнее «лекарство».

С другой… с чего Леннарту мне помогать? Куда вероятнее, что подлатали меня в институтском лазарете, а голоса и прочее были лишь вывертами сознания, как и почудившийся мне дед и ощущения от ошейника. Я ведь давно его сорвала. Сорвала же? Захотелось поднять руку, проверить, убедиться…

Вот только, если все так, как-то быстро меня выписали. Прям настолько не хватает палат, что бессознательную пациентку приволокли в комнату общаги? И что-то не видно рядом желающих задать вопросы о случившемся, а не возникнуть их просто не могло.

Голова болела невыносимо. Решив, что хуже точно не будет, я залпом осушила стакан, с трудом сглотнула вязкое пойло и медленно опустилась обратно на подушку.

Думать не получалось.

— Ну ты горазда спать!

Голос Трин прозвучал будто над самым ухом, но, поморщившись и повернув голову, я увидела соседку у двери.

Судя по мокрым волосам, она только вернулась из душа.

— Который час? — спросила я.

Получилось хрипло и очень тихо.

— Так полдень уже. Я думала, ты так весь выходной и продрыхнешь.

— Угу. — Я прикрыла глаза, слезившиеся от слишком яркого солнечного света. Кто вообще раздвинул шторы? — А вернулась я вчера во сколько?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Эм… не знаю. Я пришла около десяти, и ты уже спала. — Трин, похоже, приблизилась и нависла сверху. Мне на лицо упала пара капель. — Ты пила, что ли?

Ну, что-то я определенно выпила. И вчера, и сегодня.

— Угу.

— Ого. А с кем?

— Кто б знал…

— Мда, а я-то переживала, что ты ни с кем не общаешься и тухнешь в комнате.