Дело Уильяма Смита - Патриция Вентворт

Со своей всем известной способностью выбирать самую незначительную деталь из любого разговора, Джордж поинтересовался:

— Кто такая мисс Макинтош?

Милдред разразилась бесконечным рассказом о мисс Макинтош, которая была очень стара и держала пуделей, которых нужно было часами каждый день расчесывать, но история эта не содержала ни слова о Билле и девице Лестер — если, конечно, ее звали Лестер, а не Лайалл, Линкуотер, Саттерби, Марриотт или Рокингем… Нет, рокингем — это китайский фарфор, разбитый сумасшедшей мисс Марриотт, которая была компаньонкой кузины Барбары.

Фрэнка и раздражала и смешила ее манера рассказывать. Правда, еще каких-либо сведений, проливающих свет на судьбу Уильяма Смита, ему добиться не удалось.

Позже, уже прощаясь, он спросил вполне серьезно:

— Слушай, Милдред, ты совершенно уверена, что тот парень, Билл, женился? Не важно, как звали девушку и все такое… Просто сосредоточься и вспомни, действительно ли он женился?

Она посмотрела на него с сомнением.

— Ну, по-моему, женился…

— Почему ты так думаешь?

— Ну, я помню, тетя Софи написала, что собирается подарить им китайский фарфор. Ты знаешь, у нее его было очень много.

— Ты точно это помнишь?

— Да, потому что мне стало интересно, какой из сервизов она им отдаст. Там был один, который я присмотрела и надеялась, что она оставит его для меня.

— Если она написала тебе и сообщила, что приготовила для них свадебный подарок, она должна была упомянуть их имена.

— О, так и было.

— Так что же?

Милдред сморщила лоб — от этой гримасы и без того длинные морщины стали еще уродливее.

— Знаешь, я думала о фарфоре. Тот сервиз, который мне хотелось получить, был просто прелесть — такие маленькие букетики цветов и голубые края, а верхушка чайника сделана в форме клубнички. Меня на самом деле не волновали имена. Но уж наверно тетя их упомянула.

— Попытайся вспомнить, что она написала.

— Она написала: «Я подарю им один из своих чайных сервизов».

Если Фрэнк и заскрипел зубами, то сделал это очень тихо.

— Да хватит о сервизах, она же не с этого начала.

— О нет, она написала, что они поженились, и мне интересно будет об этом узнать, потому что я влюбилась в Билла. Я ей сказала, знаешь ли…

— Она так и написала — «Билл»?

— Ну да, я тебе об этом и твержу.

— Тогда она должна была назвать и имя девушки. Как ее звали?

— Милый, я забыла.

— Ты уверена, что речь шла именно о том Билле и о той девушке?

— О да!

На этот раз ответ был абсолютно искренним.

— Ты уверена, что они поженились?

— О да, уверена, потому что тетя Софи ездила на свадьбу — она же не могла этого сделать, если бы они не поженились! А я помню, что она туда ездила, потому что в страшно жаркий день она надела свою соболью накидку, а я получила письмо, где она об этом рассказывала, и, помнится, подумала, как ужасно это звучит. К тому же представь тетю Софи в соболях — просто кошмар!

— Ты все-таки не помнишь их имен?

— Билл…

— Спасибо, это я уже понял. Мне нужны фамилии Билла и девушки. Если ты их сама не помнишь, как насчет твоей тети Софи?

— Милый, она умерла пять лет назад. И она все-таки оставила мне чайный сервиз, только не знаю, тот ли, что я хотела.

— Подумай, кто еще может знать?

Морщины на лбу опять стали глубже. Она покачала головой.

— Честно, милый, не знаю. Ты знаешь, очень многие умерли — кузина Барбара, Латимеры, Джим и Боб Баррет ты… Я помню, они там были, потому что Джим сказал, что я похожа на розовый бутон, а Джордж пришел в ярость. Это важно?

— Возможно, — ответил Фрэнк Эбботт.

Глава 14

Уильям привез Кэтрин к мистеру Таттлкомбу, как и договорились, сразу после закрытия магазина и обнаружил, что в этом доме их визит расценили как настоящее событие. Утром мистеру Таттлкомбу сняли гипс, и он смог пройти через лестничную площадку в верхнюю гостиную. Обстановка этой комнаты восходила к далеким временам, еще до свадьбы Абигейль, когда старая миссис Солт жила в этом доме со своим сыном и большую часть из тех пятнадцати лет вообще не спускалась вниз. В гостиной все еще лежал ковер и стояли плюшевые кресла, когда-то выбранные ею. Вязаные салфетки были ее собственной работой. С каминной полки смотрел увеличенный фотографический портрет ее самой в викторианском вдовьем чепце.

Мистер Таттлкомб сидел в самом большом кресле, положив ногу на скамеечку, колени его были накрыты коричнево-белой полосатой шерстяной шалью. Абигейль надела воскресное платье. На стол подали чай, пирог, сандвичи, заливную рыбу, желе, бисквит, пропитанный вином и залитый сбитыми сливками, блюдо со знаменитыми сырными палочками Абигейль и банку знаменитого яблочного джема ее кузины Сары Хиллз.

Мистер Таттлкомб был весел, как Панч. Если внешность обманчива и красота — только видимость, она все равно радует глаз. Абель нашел, что красота мисс Эверзли очень приятна глазу. Это была не броская, яркая красавица, а очень скромная, спокойная, благородного вида девушка. И очень любит Уильяма — нельзя быть с ними в одной комнате и не заметить этого. Абигейль с этим согласилась. Милая девушка, если Абигейль что-нибудь понимает в юных леди, а миссис Солт была уверена, что понимает. В ней есть что-то такое, что заставляет гадать, почему она не захотела найти более выгодную партию. Но совсем не трудно понять, что они влюблены друг в друга. Забавно, что такие вещи всегда так заметны, даже если молодые люди не слишком часто смотрят друг на друга, а разговор идет только о магазине, о разрисованных игрушках, о ноге Абеля, о яблочном джеме Сары и том, как Абигейль удается сделать палочки такими светлыми. Миссис Солт вдруг обнаружила что дает Кэтрин рецепт. Если бы ей до этого сказали, что она так сделает, то ни за что бы не поверила.

Потом, когда все уже шло так чудесно, кто-то приоткрыл дверь и стал смотреть на них в щелку. Кто же еще это мог быть как не бедная Эмили? Не то чтобы ее не хотели здесь видеть… Абигейль никогда бы не позволила себе даже подумать, что Эмили лучше сидеть в своей комнате. Если бы такая мысль осмелилась родиться, она была бы с позором изгнана. Но миссис Солт не помнила, чтобы Эмили хоть раз вошла или заглянула в комнату, где сидели гости. В таких случаях она всегда уходила в кухню, делала себе чай и украдкой наведывалась в кладовую в поисках еды. Очень часто Абигейль жаловалась на это Господу в своих молитвах, потому что даже терпению святого настанет предел, если его кладовую будут постоянно обворовывать. Эбби была если не святой, то очень доброй женщиной, и уже около тридцати лет назад смирилась с Эмили и ее поведением. Она безмятежно взглянула на высокую черную фигуру в дверях и сказала:

— Входи, дорогая. Это мисс Эверзли. Мистера Смита ты, я думаю, знаешь, — а это моя золовка, мисс Солт.

Эмили стояла на пороге в черном, неровно подшитом шерстяном платье. Спереди и сзади оно провисало, а по бокам, приподнятое угловатыми бедрами, было слишком коротким. Широкий воротничок болтался на шее, а рукава не закрывали костлявых запястий. Она выставила вперед голову с копной седеющих темных волос, торчащих во все стороны, тусклыми глазами уставилась на Абеля, на Кэтрин, на Уильяма, вошла в комнату и приблизилась к столу. Когда Уильям предложил ей стул, она пристально посмотрела на него, будто это был не стул, а чашка с ядом или орудие пытки. Уильям должен был почувствовать себя разоблаченным и с презрением отвергнутым. Эмили обошла стол, выбрала смехотворно маленький стул, слабое подражание Шератону, и, поставив его как можно ближе к Абигейль и как можно дальше от Уильяма, с ужасающей скоростью принялась один за другим поглощать сандвичи с сыром и томатами. Она ухитрилась разрушить уютную обстановку, не говоря ни слова. Просто ела свои сандвичи и пила чай.

Мистер Таттлкомб, с покрасневшим лицом, размышлял о том, что иногда Господь посылает испытания, с которыми нужно смириться. Но он не мог заставить себя смириться с Эмили. Его переполняло убеждение, что ей лучше было бы жить в приюте.

Как раз в тот момент, когда Кэтрин говорила ему, что они думают пожениться в субботу, Эмили оторвалась от сандвича, чтобы заговорить впервые за время своего присутствия в комнате. Голос у нее был грубый и низкий, почти как мужской.

— Жениться на скорую руку, да на долгую муку — вот какая есть пословица.

Взгляд голубых глаз Абеля стал твердым, как мрамор.

— А есть и другая: больше дела, меньше слов, Эмили Солт!

Возможно, она его не расслышала и продолжала есть сандвичи, пока не опустошила тарелку. Затем, оттолкнув стул так резко, что тот упал, она покинула комнату, как и вошла — пристально глядя на Абеля, на Уильяма, на Кэтрин. У порога Эмили снова обернулась и закрыла дверь так поспешно, что она должна была сильно хлопнуть. Однако удара не последовало. Дверь закрылась совершенно беззвучно. И шагов тоже никто не услышал. Может быть, Эмили так и осталась стоять, прижавшись к панели и подслушивая. А может, она ушла вверх по лестнице, а может, спустилась вниз, а может, улетела на метле…