FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит - Фрэнк Партной

Я никогда не планировал заниматься производными возникающих рынков и попал на это дело, в общем-то, почти случайно: я не владел иностранными языками, не имел никакого опыта международных связей и мало что знал о Латинской Америке — самом крупном возникающем рынке. Я даже не знал, что в First Boston есть группа возникающих рынков и обнаружил это лишь на одном собеседовании, когда поинтересовался у представителя банка, какое направление он считает самым перспективным на ближайшие годы. Он ответил: «Возникающие рынки», — и тогда я попросил управляющего по кадрам свести меня с кем-нибудь из этой группы.

Лучший совет в моей жизни я получил от одного менеджера. «Экспертом по возникающим рынкам, — сказал он, — считают того, кто сам себя так называет; вот и ты называй, а свои пробелы со временем ликвидируешь». Совет оказался поразительно верным. Хотя в бизнесе я был без году неделю, даже члены моргановской ГПП, включая Страшилу, считали меня гуру по «возникающим» производным. Я, естественно, не стремился их разубеждать. Пока возникающие рынки, особенно латиноамериканские, оставались крупными и прибыльными, я желал поддерживать свою репутацию.

До марта 1994 года сделки Morgan Stanley по мексиканским производным строились приблизительно по одной схеме: банк искал в США организации, готовые купить мексиканские государственные облигации. Эта стратегия приносила миллионные прибыли и в значительной мере сохранялась. Но если банк хотел контролировать все производные возникающих рынков, ему нужно было переключить передачу.

Как раз в это время многие банкиры в США рассматривали мексиканские банки как полные копилки, которые неплохо было бы разбить. Мексиканские банки были государственными, и десятилетиями их защищали от иностранного присутствия. В 1992 году Мексика начала приватизацию банков, но владеть ими могли только мексиканцы, а на иностранцев налагались строгие ограничения. Если Соединенные Штаты задействовали армию, чтобы не допускать нелегальных иммигрантов через Рио Гранде, то Мексика наладила гораздо более строгий режим в банковском деле: мексиканскому сезонному рабочему легче было пробраться в США, чем американскому банку проникнуть в Мексику.

Но американские банки прекрасно знали, что стоит им пробить этот защитный панцирь, и они сорвут миллиардные куши. Мексиканский рынок был прибыльным главным образом вот почему: власти разрешили двум дюжинам местных банков назначать высокие процентные ставки и брать столь же внушительные комиссионные. Кроме того, власти запретили иностранным банкам (за исключением Citicorp, который один только и мог вести операции в Мексике) предоставлять займы в мексиканских песо и продавать любые инвестиционные продукты, деноминированные в песо; им также не разрешалось вести операции в иностранной валюте или торговать ценными бумагами. Для мексиканских банков настала пора фиесты: они были одними из самых плохих в мире, но зато наиболее богатые мексиканцы занимались именно банковским делом.

Единственным банком США, который попытался пробиться через заслон, оказался Citicorp, но его попытка закончилась плачевно. С 1920-х годов Citicorp являлся крупнейшим американским банком в Мексике, но имел только 800 сотрудников и шесть отделений на всю страну. Да и самая «высокая» цель банка заключалась в распространении кредитной карточки Diners Club. Мексиканский долговой кризис 1980-хгодов ударил по Citicorp гораздо сильнее, чем по другим американским банкам, и на реструктуризацию многомиллиардного мексиканского долга он смотрел с таким же вожделением, с каким турист взирает на воду в мексиканской пустыне. С 1992 года произошли некоторые послабления, и даже Citicorp провел через себя 8,8 миллиарда иностранных инвестиций в Мексику. Но печальный опыт Citicorp все-таки продолжал отпугивать многих американских банкиров.

Продавцы из ГПП, и Страшила в их числе, придерживались того мнения, что Citicorp и другие банки неправильно представляли себе мексиканский рынок. Мы, со своей стороны, не рассматривали местные банки как копилки, которые надо тут же разбить. В конце концов, они нам ничего плохого не сделали, и даже если что-то накопили, то наверняка не под крышку. В прошлые скудные времена они просто не могли сильно обогатиться, хотя последние перемены, включая и Соглашение о свободной торговле, конечно, повысили их возможности. Поэтому наш план заключался в том, чтобы подкормить их еще. Пока они тощие, не надо их резать — надо дать им попастись. Лучший доступ к мексиканским кубышкам лежал через мексиканский желудок.

Вопрос был в другом: чем накормить мексиканцев. Естественно, высокими комиссионными на крупных сделках, поскольку мы тоже хотели сделать как можно больше денег. А их нужно было приучить нажираться по горло. Как только они не смогут ничего глотать, тут-то мы на них и набросимся, и самого легкого толчка будет достаточно, чтобы вдрызг разбить этакую раздутую кубышку.

В 1994 году Morgan Stanley мог накормить мексиканцев любой снедью: за последние годы фирма приобрела баснословный рейтинг, успешно разместив первый выпуск облигаций PLUS (Peso-Linked U.S. Dollar Secured Notes — «долларовые облигации, привязанные к песо»), которые с марта 1993 года пользовались в Мексике бешеным успехом. Облигации PLUS представляли собой мексиканские производные, деноминированные и оплачиваемые в долларах США; мексиканским банкам и американским покупателям они обещали такое вложение капитала, которое раньше никому и не снилось.

Первая операция банка с мексиканскими производными — 500-миллионный выпуск PLUS Capital Company, Ltd., или просто PLUS I, — был настоящим прорывом и на бесчисленных семинарах приводился как пример почти идеальной сделки по производным. Обычному инвестору она могла показаться слишком закрытой, но на самом деле все было не так: если за последние пять лет вы имели пай во взаимном фонде, особенно в таком, который производил международные операции, очень вероятно, что у вас была доля в этой или похожей сделке.

История PLUS I восходит к началу 1993 года, когда мексиканский эквивалент Citicorp, Banco Nacional de Mexico, для краткости именуемый Banamex, обратился к нескольким инвестиционным банкам США: он просил помочь списать с его счетов совершенно обесценившиеся и неликвидные, привязанные к уровню инфляции облигации, — но так, чтобы фактически обойтись без их продажи. Задача была нелегкой: Banamex желал получить живые деньги для своих операций, но не хотел продавать в открытую, чтобы не оказаться в официальном убытке.

Эти «инфляционные» бумаги именовались Bonos Ajustables del Gobierno Federal, а в просторечии звались Ajustabonos (буквально — «корректируемые облигации») и представляли собой бумаги правительства Мексиканских Соединенных Штатов с номиналом в песо; выплаты по ним были привязаны к росту инфляции по мексиканскому индексу стоимости жизни (точно так же, как социальные выплаты в США привязаны к американскому индексу потребительских цен). Основная сумма долга в Ajustabonos увеличивалась каждые тринадцать недель и определялась по формуле, которая учитывала индекс инфляции, официально публикуемый Центробанком Мексики. Ajustabonos были неплохой вещью, когда инфляция превышала 100%, но к 1993 году она упала до однозначных чисел и никто (в том числе и Banamex) не хотел иметь с ними дело дальше.

Казалось, что Banamex стремится к невозможному: продать облигации на рынке, который не желает их покупать, и официально подать дело так, будто он ничего не продал. Старший вице-президент Banamex Херардо Варгас (за неизменные темные очки, в которых он щеголял на собраниях, его прозвали франтом) рассказывал, что, когда его банк искал в США сговорчивую контору, чтобы запустить дело на долгую перспективу, он неизменно получал примерно такой ответ: «По всем параметрам идея неосуществима ни при каких условиях». На всей Уолл-стрит за безнадежное дело взялась только наша ГПП из Morgan Stanley.

Если бы вы стали вести расспросы в самом Morgan Stanley, то обнаружили бы, что честь изобретения PLUS оспаривают человек пятьдесят. Особенно бойко приписывал ее себе (и, по правде сказать, действительно этого заслуживал) Маршал Салант. Последний со своими хитрыми диаграммами, начертанными левой рукой, был реальным строителем моргановской империи производных, поскольку специализировался как раз на таких проблемах, с которой обратился Banamex. Величаво, словно король, шествовал он по торговому залу, вооруженный неизменным калькулятором, ручкой и детальным знанием любой мелочи в производных.

Но даже Салант и его команда столкнулись здесь с немалыми трудностями. Прежде всего, нужно было найти покупателей на Ajustabonos. Мексиканцы отпадали, поскольку, как и Banamex, желали от них отделаться. Европейские инвесторы в большинстве своем относились к Латинской Америке с подозрением и не пошли бы на мексиканский риск. В США и Азии подходящие покупатели были, но они предъявляли спрос на облигации, во-первых, инвестиционного класса (то есть ВВВ и выше в общем рейтинговом диапазоне от ААА до D) и, во-вторых, деноминированные в долларах США, а здесь эти условия не совпадали. Все мексиканские облигации инвестиционного класса (включая Ajustabonos) были выпущены в песо, а все долларовые мексиканские бумаги не подпадали под рейтинг инвестиционного класса. Чтобы продать мексиканские облигации в США, Саланту и его «ракетчикам» нужно было создать нечто доныне запредельное — деноминированные в долларах мексиканские облигации с приемлемым инвестиционным рейтингом. Задача выглядела головоломной, но если бы ГПП сотворила новый продукт, она создала бы новый многомиллиардный рынок.