Борьба на юге - Alexandr Dornburg

угар и они, словно по волшебству, превращаются в спокойных и дисциплинированных воинских чинов.

Слушая подобные бредни, я только тихо посмеивался про себя. Там дело плохо, а будет еще хуже.

Со слов других, картина рисовалась совершенно иная, намного ближе к реальности. Очевидцы утверждали, что казаки, распропагандированные на фронте и особенно в дороге, прибыв домой, становятся большевиками, расхищают и делят казенное имущество и с оружием расходятся по станицам, становясь бурлящим элементом на местах. Каледина фронтовики знать не желают, так как он не отозвал их с фронта, где они воевали за чужие интересы и клали свои жизни. Казаки против Атамана крайне озлоблены так же за то, что он дает на Дону приют разным буржуям и контрреволюционерам. А за ними в их дома грозят прийти красные каратели. Так что вся воинская сила Каледина состоит из нескольких сотен человек, главным образом зеленой восторженной молодежи -- добровольцев.

Каледин, как Атаман, потерял среди казаков всякую популярность. Последнему обстоятельству в значительной степени способствовало неудачное его окружение, любящее только говорить, да расточать сладкие словечки, а не умеющее ни работать, ни действовать энергично. Даже Ростовское восстание большевиков он не подавил бы, если бы ему не помог в этом генерал Алексеев, но и у последнего в наличии нет никакой армии, кроме названия; вместо нее имеется лишь один батальон добровольцев да несколько отдельных офицерских и юнкерских рот, плохо вооруженных и слабо снабженных.

Расположение в районе Новочеркасска и Ростова ( для пригляда за подозрительными казаками) запасных солдатских батальонов, численно больших, прекрасно вооруженных, и настроенных явно большевистски, крайне осложняет шаткое положение Каледина и надо думать, что и его и Дона дни уже сочтены. В станицах казаки настроены против интеллигенции и офицеров, говоривших им, что революция -- зло, а на самом деле она дала им свободу и эту свободу они будут защищать от посягательств всех контрреволюционеров.

В заключение всего, меня все вокруг красноречиво убеждали не только туда ни ехать, но раз и навсегда отбросить всякую мысль о поездке на юг. Наоборот, настойчиво советовали, как можно дальше уйти от Донской области, дабы не попасть в кровавую кашу и не погибнуть в ней бесцельно. Большевики всюду поставили свои рогатки и заслоны, они ловят офицеров, едущих на юг и согласно Ленинским инструкциям на месте, без суда, зверски с ними расправляются.

При таких, диаметрально противоположных слухах, трудно было, даже введя известный коэффициент на паничность одних и на оптимизм других, хотя бы приблизительно представить себе, что творится в Донской области. Столь же противоречивы и скудны были и газетные сведения, по-видимому, имевшие тот же источник, то есть рассказы и байки очевидцев, приехавших с юга, разбавленные разными субъективными мнениями и различными предположениями газетных сотрудников.

Никакой существенной помощи для представления всего, происходящего на юге, газеты не оказывали. Мне же было легче, я хорошо представлял текущую обстановку, но держал свои мысли при себе. Когда я уходил с вокзала через пару часов, то увидел, что бравые моряки где-то раздобыли себе мутный самогонки из свеклы и уже поголовно лежали без чувств. Развели, понимаешь, анархию!

Несмотря на такую неопределенность текущего момента я, тем не менее, не хотел отказаться от своего решения ехать на Дон и принять там, если уж нужно, лично участие в сопротивлении большевикам. Во-первых, думал я о Доне, мой персонаж как-то туда добрался и выжил во всех перипетиях гражданской войны. Во-вторых, Киевское настроение мне совершенно не внушало доверия. Обстановка казалась мне весьма неустойчивой и не обещавшей ничего хорошего.

Чувствовалось, что кризис скоро разразится. Грядет "восстания ликанов"! Каждую минуту можно было ожидать набега местных "зеленых басмачей", что все эти мирные хохлы, того и гляди, вдруг выхватят из своих шаровар ножи и начнут резать прохожих, как баранов. Дикари, что с них взять! Поэтому, оставаться здесь, в Киеве, да еще в качестве зрителя, было бы, по меньшей мере неосмотрительно. Если уж мне суждено погибнуть в новом теле, то лучше осмысленно, а не как случайная жертва.

В силу этих обстоятельств, требовалось некоторое время выждать. Но сидеть в Киеве и ждать когда возобновится сообщение, меня никак не устраивало, да и было рискованно остаться без копейки в кармане: жизнь стоила дорого, запаса денег у меня не было, зато искушения и соблазны здесь встречались на каждом шагу. У меня остро возник денежный вопрос, а духом единым сыт не будешь. Рассчитывать же на какую-либо помощь от свежеиспеченного опереточного украинского правительства, было бы крайне наивно, если не сказать больше. «Денег нет, но вы держитесь!»

Взвесив все это, я подумал, что целесообразнее будет уехать из Киева в усадьбу матери моей "невесты", находившейся в районе Хмельника, то есть в нескольких часах езды от Киева и жить там, у будущей тещи, на халяву, ожидая пока Каледин разберется с большевиками в Ростове и откроется железнодорожное сообщение. Как молния в моем сознании всплыли воспоминания Полякова: одноэтажный дом с мезонином, звуки фортепиано и романс "Белая акация".

Искушение было слишком велико, но я сдержался. Могут разоблачить, что я подменен, а кроме того, что мне эта невеста? Сбрасываем все ненужную шелуху, сейчас начнется такое веселье, что всем резко станет не до невест. Большинство этих "невест", если их не пристрелят после "социализации", скоро будут работать дешевыми проститутками в Китае, обслуживая за гроши целые толпы китайских грузчиков и чернорабочих. Так что, подобных "невест" уже сейчас пора списывать в утиль.

Кроме того