Скобелев, или Есть только миг… - Борис Васильев

— Сделайте милость, Скобелев, выпросите еще казаков. Хотя бы полусотню. Соберете их, тогда и переправляйтесь.

Просить Михаил Дмитриевич не любил вообще, а в данном случае понимал, что просьбы бесполезны. Кавказский театр военных действий был настолько привычен, стал настолько своим, родным, потомственным, что всегда рассматривался через увеличительное стекло местных связей, взаимоотношений и интересов. Все остальное — даже недавняя и очень болезненно переживаемая Крымская война — воспринималось, как нечто внешнее, «петербургское», а потому неродное. Он был очень рад, когда обещанные две сотни пришли без всяких дополнительных напоминаний, хотя при этом казаки и не думали скрывать своего понимания происходящего и недовольства действиями начальства:

— Калмыков туда надо. Или хотя бы башкирцев. Они степняки природные.

Однако дальше этого привычного казачьего ворчания дело не шло. Кони были вычищены и в добром теле, сбруя и амуниция — тоже, и Скобелев, как заядлый кавалерист, улыбчиво балагурил в ответ на казачье ворчанье. И даже, пользуясь временем, провел недалекий поход — скорее ради лошадей, чем ради всадников. А потом пришел пароход, и они поплыли через Каспийское море в края, даже Михаилу Дмитриевичу известные только по топографическим схемам, мало привязанным к реальной географии.

— Мне рекомендовали местного толмача, — сказал Ломакин, когда Скобелев доложил о благополучном прибытии. — Уверяют, что ему ведомы все здешние языки.

— Поздравляю. Это отличное приобретение.

— Беда в том, что он — цивильный, — вздохнул полковник. — Да и со стороны матери — то ли киргиз, то ли калмык. Правда, закончил гимназию, но… Как бы вам сказать, Михаил Дмитриевич, я — в некотором замешательстве.

— Пожалуйте ему своею властью чин прапорщика, и все замешательства кончатся. Во-первых, солдаты прикусят языки, а во-вторых, он принесет присягу. Ведь второе вас беспокоит куда больше первого, не так ли, Николай Павлович?

— Пожалуй, вы правы.

На этом несколько странный разговор тогда и окончился. Скобелев занимался устройством казаков, с полковником Ломакиным более не виделся и ни разу не задумался, почему Николай Павлович решил поставить его в известность по поводу предполагаемого переводчика. До тех пор пока этот переводчик лично не явился к нему, негромко и не очень умело доложив:

— Прапорщик Млынов. Представляюсь по причине производства в штаб-офицерский чин.

— Курица — не птица, прапорщик — не офицер, — усмехнулся Михаил Дмитриевич. — А почему, собственно, вы мне представляетесь? Я — лицо добровольное, а, стало быть, и без всякой официальной должности.

— Вы назначены командиром авангарда, господин полковник. Следовательно, мне предстоит служить под вашим началом.

— Я ничего не знаю об этом.

— Я умею слушать, господин полковник.

— А молчать? — прищурился Скобелев.

— А молчать — тем более.

Откуда новоиспеченный прапорщик Млынов узнал о назначении добровольно примкнувшего к Мангышлакскому отряду подполковника Скобелева командиром авангарда, так и осталось тайной. Он и вправду оказался на редкость немногословным, а его бесстрастное калмыцкое лицо ровно ничего не выражало. Но письменный приказ (полковник Ломакин был прилежным служакой) вскоре и впрямь поступил, хотя и с оговоркой о личном на то желании Скобелева. Вероятно, оговорка и была сделана ради этого личного согласия, но Михаил Дмитриевич об этом не стал задумываться. Он был кавалеристом не столько по воинской профессии, сколько по склонности порывистой натуры своей, а потому согласился тотчас же и — с радостью.

Верблюдов все же закупили у местного населения, но недостаточно, поскольку казна выделила для этого весьма скромную сумму. А апрель выдался небывало жарким, пересекать выжженные солнцем полупустыни и солончаковые степи с малым караваном было весьма опасно, что понимал даже полковник Ломакин, восчувствовавший неласковый климат собственным телом. Однако старая кавказская привычка сказалась в нем сильнее всякого понимания, почему он и отдал майору Навроцкому распоряжение отобрать верблюдов силой. Навроцкий ринулся исполнять приказ со всем пылом, но вскоре обескураженно вернулся ни с чем: киргизы откочевали подальше и в направлении неизвестном.

— Их явно кто-то предупредил, господин полковник. Они не могли уйти в свои степи ни с того ни с сего.

Скобелев предполагал, кто мог посоветовать кочевникам отогнать стада подальше от русских войск, но понимал, что означает для них подобная экспроприация. Местные киргизы никогда не враждовали с Россией, помогали, чем могли, и вводить в этом крае военные обычаи Кавказской войны он не хотел. И решительно пресек догадку майора Навроцкого:

— Прапорщик Млынов находился со мной безотлучно.

А у толмача спросил наедине:

— Нам хватит верблюдов хотя бы для того, чтобы везти с собою необходимый запас воды?

— Если хивинцы не отравят колодцы.

— Судя по топографическим схемам, этих колодцев вполне достаточно на нашем пути.

Скобелева интересовало, как ответит толмач. Во имя сбережения казенных средств старательный и очень недоверчивый Ломакин отказался от проводника, полностью доверившись Млынову. Мнения Михаила Дмитриевича никто при этом не спрашивал: молодого переводчика рекомендовали местные власти, как редкого знатока всего Туркестана.

— Достаточно — эспе.

Скобелев знал, что такое «эспе», но все же спросил:

— «Эспе» значит «мелкие»?

— По такой жаре они могут либо высохнуть, либо загустеть насекомыми. Глубоких не так много, и дай Бог, чтобы хивинцы их не потравили.

— Ты вызвался совмещать две должности ради заработка?

— На моем иждивении мать и две сестры. Отец погиб два года назад.

— В бою?

— Не думаю. Он был топографом, научил меня ориентироваться по звездам ночью и по линиям барханов — днем. В гимназии я заканчивал экстерном, надо было кормить семью.

— Служил проводником?

— Сначала учился у дяди, брата матери. Он известный караван-баши. Ходил с караванами в Бухару, Ходжент, Хиву, Коканд. Даже в Персию. Правда, один раз. Кроме того, у меня есть хороший советник. Мой двоюродный брат, который с детства сопровождал своего отца во всех караванных трудах.

— У тебя самого вполне достаточно опыта, чтобы сказать откровенно, чего ты опасаешься в пути?

Молодой человек невесело улыбнулся:

— В Туркестане все караван-баши опасаются одного.

— Неожиданного нападения?

— Пересохших колодцев.

— Но как они могут пересохнуть? — удивленно спросил Скобелев. — Всего-то апрель месяц.