Уроки любви - Жаклин Уилсон

– Как ее зовут? – спросила я вслух.

– Марианна.

– Здорово, – сказала я, запинаясь. – Хотелось бы мне иметь такое красивое имя!

– А что плохого в Пруденс?

– А что в нем хорошего? Чудовищное викторианское имя, означающее добродетель мудрости. Мой отец был одно время очень религиозен. До безумия. Меня зовут Пруденс Чэрити – Мудрость и Любовь, а сестру – Грейс Пэйшенс: Милосердие и Терпение, можете себе представить?

– У меня тоже ужасное имя. Кит. Очень старомодное. Представляешь, каково мне было ребенком? «Меня зовут Кит» – ужас! Слава богу, почти все звали меня Рэкс. Но тебе, по-моему, повезло. Пруденс и Грейс – очень красивые имена. Так и представляешь викторианских девочек в передничках и ботинках на пуговках.

– Вот именно! – откликнулась я. – И платье у меня примерно такое же старомодное.

Я продолжала носить по очереди свои безобразные платья. Мама дала мне в школу десять фунтов. Она думала, что в этом специальном магазине мы сможем купить себе по форменному костюму за пятерку. Однако цены здесь были не как на благотворительном базаре. Вещи стоили целое состояние, даже совсем ветхие. Я купила на свою десятку поношенный пиджак, который мы с Грейс носили по очереди. Грейс он был тесноват, а я в нем тонула, но мне было уже наплевать.

Мама пришла в ужас, когда я сказала ей, сколько стоит форма. Она несколько раз допрашивала меня, сколько в точности стоят юбка, блузка и школьный галстук. Я слышала, как она спрашивала о том же Грейс, как будто не поверила мне. Видимо, она перестала мне доверять с тех пор, как я растратила деньги на уроки математики.

– Мне кажется, тебе идут такие платья, Пруденс, – сказал мистер Рэксбери.

– Я их ненавижу! – выдохнула я. – Не могу дождаться, когда у меня будет нормальная школьная форма, но мы, видимо, будем собирать на нее деньги еще целую вечность.

Мистер Рэксбери помолчал немного.

– А может быть… Может быть, тебе стоит подработать немного самой?

– А как? Я не могу работать по субботам, потому что в это время я помогаю в нашем книжном магазине, а за это мне не платят. Я бы могла разносить покупки, но магазин в нашем квартале как раз прекратил доставку на дом. А больше я ничего не могу придумать.

– Сидеть с детьми?

– Я не знаю никого с маленькими детьми

– Ты знаешь меня, – сказал мистер Рэксбери.

Я уставилась на него во все глаза.

– Вы это серьезно?

– А почему бы и нет? Нам с Марианной надо иногда ходить куда-нибудь вместе. По-моему, мы ни разу не выходили вечером с тех пор, как родилась Лили. Что ты об этом думаешь? Например, в пятницу? Часов так в полвосьмого? Мы вернемся к одиннадцати, и я отвезу тебя домой, разумеется. Твоя мама будет не против, как ты думаешь?

– Конечно, она будет не против, – сказала я.

Мама была против. Еще как!

– То есть как это учитель предложил тебе посидеть с его детьми, Пруденс? Он же тебя почти не знает. Ты в школе без году неделя.

Мне казалось, что я знаю мистера Рэксбери всю жизнь, но у меня все же хватило ума не говорить этого маме.

– Это мистер Рэксбери, мама, – пояснила я.

– А, Рэкс! – сказала Грейс.

Она называет его Рэкс, хотя он даже не ведет уроков в их классе! У меня бы ни за что не хватило духу назвать его так. Мне это казалось слишком личным, доверительным, хотя его звала так вся школа – учителя, ученики и даже поварихи в столовой.

– Кто бы он ни был, ты не пойдешь домой к незнакомому человеку, – сказала мама.

– Он знакомый, мама. Ты его тоже видела, помнишь? Учитель с бородкой и серьгой в ухе.

– Ах, этот! И у него уже есть ребенок? Он на вид совсем молодой.

– У него есть трехлетний сын, Гарри, и совсем маленькая дочка, Лили. И в пятницу вечером я пойду с ними сидеть.

– Везет тебе, Пру. А можно мне с тобой? – спросила Грейс.

– Нет, я пойду одна. А то получится, что мы хотим получить двойную плату, – сказала я поспешно. – Вообще-то он предложил мне это, потому что я жаловалась, что нам не на что купить школьную форму.

Мне совсем не хотелось тащить с собой Грейс. Мистера Рэксбери и его семью я хотела оставить себе.

– Как ты посмела сказать учителю, что нам не на что купить форму?! – возмутилась мама.

– Но нам ведь правда не на что.

– Это наше дело. Нечего болтать по всей округе про наше финансовое положение. – Мама покраснела от обиды.

– Я не болтаю по всей округе. Я сказала об этом своему учителю рисования в частном разговоре. А ты подумала о том, каково быть единственной девочкой в школе – не считая Грейс, – у которой нет нормальной формы? Я больше не могу носить это кошмарное платье…

Грейс ахнула. У мамы был совершенно убитый вид. Раньше, щадя мамины чувства, я всегда делала вид, что мне нравятся эти дурацкие платья. Но кто бы пощадил мои чувства…

– Прости, я не хочу тебя обидеть…

– Так и не обижай, – вмешалась Грейс.

– Но это ужасно – ходить в детских платьицах! Это было хорошо, пока мы были маленькие, мама, а сейчас мы выглядим просто дико и старомодно.

– Я не могу купить тебе полный комплект новой одежды только потому, что ты стала стесняться платьев, которые я шью, – сказала мама.

Она старалась говорить с холодным достоинством, но в глазах у нее стояли слезы.

– Я знаю. Поэтому и хочу подработать немного.

– Но у тебя же нет никакого опыта с младенцами!

– Это не новорожденный младенец. Она уже сидит, а может быть, даже ползает. А мальчику вообще четвертый год. И кроме того, они будут спать. Мне нужно просто быть рядом на случай, если они вдруг проснутся и захотят пить или еще что-нибудь.

– Может быть, тебе придется менять подгузник, – сказала Грейс. – Тебе не понравится. Я помню, как тебя тошнило, когда ты наступила в собачьи какашки.

– Заткнись! – сказала я, чувствуя, как желудок у меня переворачивается.

Но ради того, чтобы побывать у мистера Рэксбери, мне даже грязные подгузники нипочем.

– А как ты доберешься домой? – спросила мама. – Не может быть и речи, чтобы ты ходила ночью одна по улицам, а денег на такси у нас нет.

– Мистер Рэксбери отвезет меня домой на своей машине, – сказала я спокойным голосом, хотя кровь у меня так и вскипела при этой мысли. Мы с мистером Рэксбери вдвоем в машине, на темных улицах…

– Все равно мне не нравится эта затея. А уж что скажет твой отец… – вздохнула мама и вдруг торжествующе всплеснула руками. – О чем мы говорим? Ты так и так не можешь вечером в пятницу, ты будешь в это время у отца в больнице.

– Один-единственный вечер я могу и пропустить.

– Он будет спрашивать, где ты.

– Скажи, что меня попросили посидеть с детьми.

– Я не могу сказать, что тебя попросил учитель. Если отец узнает, что ты ходишь в школу, его хватит второй удар.

– Все равно он когда-нибудь узнает, мама.

– Я понимаю. Но не сейчас, когда он еще не оправился.

– Мама, я все равно пойду в пятницу сидеть с детьми, что бы ты ни говорила. Папу я навещу сегодня. И буду навещать его каждый вечер – кроме пятницы.

– Он будет беспокоиться.

– Ничего не поделаешь. Зато я с ним вожусь, учу его, терплю его капризы. Вам с Грейс хорошо, вы просто сидите и смотрите.

– Знаю, детка. Я бы рада тебя сменить, но, похоже, у меня просто нет к этому таланта.

– У меня уж точно нет, – подхватила Грейс.

– Я так устаю, а потом не успеваю сделать уроки, и меня за это ругают в школе, – ныла я.

– Ты бы объяснила учителям, что тебе приходится ездить к отцу в больницу, – сказала мама виновато.

– Не хочу я им рассказывать про отца. – Я почувствовала, что мама готова сдаться. – Я хочу помочь, мама. Помочь отцу. Помочь отложить немного денег. Я же знаю, что мы по уши в долгах, я видела счета. – Тут я помолчала минуту. – И потом, меня мучает совесть из-за шестидесяти фунтов. Я тогда не понимала. С радостью сдала бы это белье обратно в магазин, но я его уже надевала. Теперь мне остается только заработать эти деньги, чтобы не чувствовать себя такой свиньей.

– Ладно, ладно, моя хорошая, я понимаю. – Мама погладила меня по плечу.

Грейс поняла гораздо больше. Она подождала, пока мы ляжем в постель, и шепотом спросила:

– Что это за история со стариной Рэксом? Почему тебе так хочется сидеть с его детьми?

– Я же сказала: хочу заработать денег.

– Да, но уж больно тебе не терпится. – Она немного подумала. – Ты что, влюбилась в Рэкса, Пру?

– Нет, конечно, – буркнула я.

– То-то ты все крутишься вокруг рисовального корпуса. А когда он с тобой здоровается, ты краснеешь.

– Врешь!

– Краснеешь-краснеешь! Ты в него влюблена, признавайся.

– Да нет же! Ты что, он же учитель, они все старые зануды.

– Это правда, но он не такой, как другие. Совсем не важничает и не задается. Конечно, он некрасивый…

– Он очень красивый! – сказала я.

– Да ты что, с этой противной бородкой? Мы с Ижкой и Фижкой считаем, что бороды – это вульгарно. А Ижка говорит, раз он носит серьгу, значит, голубой. Но я думаю, этого не может быть, раз у него жена и двое детей.