Разборки в Токио - Айзек Адамсон

Я сидел и размышлял об этом, и тут кто-то подошел к автомату-шутнику и опустил несколько монет. Человек выглядел диковато. В длинной шинели и широкополой шляпе, затеняющей кустистые брови, темные очки и длинные усы. Фу Манчу, одетый под Филиппа Марлоу.[33] Бросая монеты в автомат, парень озирался, словно опасаясь, что увидят, как он покупает у автомата виски в восемь сорок пять утра.

– Какая разница между Годзиллой и членом либеральной демократической партии? – спросил автомат бедного недотепу.

– Господин Чака! – зашептал мне парень. – Я достал, что вы просили.

Набико.

– Спасибо, – сказал я, – пусть я ретроград, но до девяти утра не пью.

– Не виски, рукопись, – прошептал он громче, оглядываясь. Я притворился, что не понимаю.

– Эти штуки продают рукописи? Пожалуй, тогда лучше виски, – ответил я, вставая.

Набико рывком снял темные очки:

– Чака! Это я, Брандо Набико. Я достал рукопись.

– Набико? – сказал я. – А я тебя в этом пальтишке и не признал.

– Это не мое, – сказал он, усмехаясь из-под вислых фальшивых усов. Я вдруг подумал, как мой шофер, Синто Хирохито, выглядел бы с такими усами. Пожалуй, так же нелепо.

– Ты хоть знаешь, как выглядишь? – спросил я.

– Да, – ответил Набико. Я так понимаю, можно ему не сообщать. – Не подумайте, что я преувеличиваю, но у меня единственная оставшаяся рукопись «Разборок в Токио». Остальные сгорели при пожаре.

«Разборки в Токио». Я никак не мог привыкнуть к этому названию. Оно подошло бы начинающей гаражной рок-группе, делающей плохие каверы «Рамонз».[34] Я спросил его, как он достал рукопись.

– Я знаком с одной девчонкой, ассистенткой режиссера. Сценарий она мне, конечно, достала. Но теперь мне нужно целый месяц водить её на боулинг два раза в неделю. А я ненавижу боулинг.

– Я твой должник – сказал я, когда он отдал мне сценарий.

– Еще какой должник. Когда у нас все сложится, составьте нам компанию. Представлю вас как своего друга.

– Если обещаешь одеваться так же, я буду приходить каждый день. Можешь представить меня как своего отца, если хочешь.

Брандо нервно озирался. Вероятно, думал, сколько шаров ему придется закатить.

– Если серьезно, Набико, – спасибо. Ты мне здорово помог, – сказал я, кланяясь ему довольно низко, если учесть разницу в возрасте. Кажется, он был искренне тронут.

– Это был мой долг. Я уверен, Сато Мигусё хотел, чтобы вы почитали сценарий, – сказал он, опять нацепив темные очки. – Ну что ж, вернемся на съемочную площадку «Манчуйского сокола».[35] – Набико неплохо закосил под Сэма Спейда, которого играл Богарт, которого озвучивал Питер Селлерс, который пародировал Фу Манчу.[36] Достаточно сказать, что он сделал это лучше меня, пусть это ничего и не объясняет. Набико исчез на станции, оставив меня со стаканчиком в руке. Я рассмеялся – ну у него и прикид.

– Странно, – заметил проходивший мимо служащий. – Не знал, что у алко-автоматов такие смешные шутки.

Ба-ду-би-да, ага.

РАЗБОРКИ В ТОКИО

Оригинальный сценарий Сато Мигусё и Брандо Набико по мотивам приключений журналиста Билли Чаки.

Наплыв из затемнения…

ПАВИЛЬОН. Клуб «По башке пистолетом» – Ночь.

Билли Чака сидит за столиком в углу и что-то яростно пишет, прерываясь лишь затем, чтобы пропустить виски – стаканчики выстроились перед ним на столе шеренгой, как маленькие солдатики. ЧАКА – темноволосый мужчина сурового вида. Судя по лицу, ЧАКА обладает мудростью не по годам, приобретенной благодаря жизни, полной непрерывного самоанализа, и в нарушение всех общественных норм. На мгновение он прерывает свое занятие, а затем, будто осененный откровением, продолжает писать с удвоенной силой. Внезапно через весь бар к нему приближаются двое мужчин. Они останавливаются возле ЧАКИ и смотрят на него угрожающе. По их вызывающей браваде ЧАКА понимает, что ему, вероятно, сейчас пригодятся годы занятий боевыми искусствами.

ЧАКА. Извините. Я предпочитаю пить один.

Два ГАНГСТЕРА насмешливо переглядываются.

ГАНГСТЕР № 1. Вам следует быть общительнее, Чака. Такие манеры только навлекут беду на вашу голову.

Оба ГАНГСТЕРА зловеще смеются. ЧАКА сохраняет спокойствие, хотя внутри он крутой парень, кипящий от злости.

ЧАКА. В данный момент я не расположен к общению. Такое случается, когда перед завтраком откепаешь четырех ниндзя.

ГАНГСТЕР № 2. Это была четверка наших лучших ниндзя. Ну и что нам теперь с ними делать? Следует больше уважать чужих ниндзя, господин Чака!

ЧАКА пожимает плечами, берет соломинку, вставляет ее в стаканчик с бурбоном и высасывает содержимое. Облизывает губы, наслаждаясь вкусом и, конечно, моментом.

ЧАКА. В следующий раз, когда пошлете за мной таких никудышных ниндзя, выбирайте парней, которые понимают разницу между тем, как разбрасывать камни и получать ими по лбу.

ГАНГСТЕР № 1. Следующего раза, господин Чака, не будет.

ГАНГСТЕРЫ извлекают пушки из-под пиджаков.

ГАНГСТЕР № 1 (продолжает). Отдайте нам свои мемуары, господин Чака!

ЧАКА. Ага, сейчас. И раскрыть имена агентов, которые обнаружили ваш коварный план ввоза колумбийского кокаина на борту частного судна премьер-министра? Это может произвести впечатление на туристов в «Ёмиури-лэнд»,[37] но не на такую суперновую звезду, как я – Билли Чака.

ГАНГСТЕР № 2. Вы что, не видите, что вы под прицелом?

ЧАКА. Лучшие свои работы я создаю под прицелом. Мой редактор принцип «умри, но сделай» понимает буквально.

ЧАКА берет ручку и начинает писать. Оскорбленным ГАНГСТЕРАМ остается лишь открыть огонь. Но едва их пальцы начинают нажимать на курки, ЧАКА со скоростью, которой позавидовала бы самая быстрая кобра в пустыне, хватает каждой рукой по авторучке и сует их в стволы. Когда ГАНГСТЕРЫ открывают огонь, пистолеты взрываются у них в руках. ГАНГСТЕРЫ визжат от страшной боли. ЧАКА нагибается, подбирает с пола три свежеоторванных пальца и вручает их ГАНГСТЕРАМ.

ЧАКА. Убирайтесь и передайте вашему боссу, что ровно столько дней у него и осталось! В этот раз он напоролся не на того журналиста.

ЧАКА выскакивает из бара, что-то быстро записывая на ходу в блокноте.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Я бросил читать, аккуратно закрыл сценарий и положил его на сиденье. Зажмурился, глубоко вдохнул, задержал дыхание, сосчитал до пяти и медленно выдохнул.

Надо отдать должное Сато. За все годы работы журналистом я редко встречал столь беззастенчиво чудовищные тексты.

Крутой парень, кипящий от злости?

Мне было грустно, что такой достойный человек, как мои друг Сато Мигусё, свои последние дни истратил на такую чушь. Стыдно, что я его вдохновил. Но какое счастье, что из-за смерти Сато эта конкретная мерзость не появится на большом экране. Счастье не только для меня, но и для репутации почившего в бозе режиссера.

Похороны Сато назначены на вторую половину дня и явно станут гала-представлением, где соберутся толпы нежданных почитателей, что всегда возникают в кильватере смерти. Люди, готовые запечатлеть себя на фото с режиссером ради собственного реноме, но не купят билет на его фильм и тем более не станут его финансировать. Похороны – лишний повод устроить фотосессию для лицемерных звезд и распорядителей бабла токийского киношного мира.

Синто доставил меня на соревнования, и я отпустил его на остаток дня, чтобы он отдал дань памяти усопшему нанимателю. Ему вроде было неохота, но я настоял.

Интересно, что связывало Сато и Синто. Я знал, что Сато был довольно разборчив при найме, предпочитая заблудших одиночек, цветущих дев или мечтательных несостоявшихся киношников, желающих позаимствовать крохи кинематографической мудрости.

Синто был не из их числа – даже не заблудший. И за все время, что я провел с ним в дорожных пробках на улицах Токио, узнал я немного. Курит «Майлд Севенз». Всегда в белых перчатках. Глупые усы. Постоянно молчит.

Он меня высадил, и я направился к громаде спорткомплекса – не спеша, поскольку на хорошие места надежды уже нет. У дверей я оглянулся.

Не знаю, почему у меня поползли мурашки от сей невинной картины. Всего-навсего Синто-шофер стоит возле автомобиля, курит, пока босс ушел по делам.

Но было что-то безошибочно зловещее в том, как он стоял и наблюдал за мной. Такие лица я уже видел, и отнюдь не у изможденных шоферов.

Кажется, у этого парня странны не только усы.

Большую часть дня займут соревнования по ката в группе инвалидных колясок. Представлены почти все стили. Жесткие, традиционные окинавские, с упором на эффективные удары и низкие подсечки. Китайские стили вин чунь, похожие на танец, сплошь замысловатая жестикуляция и позы животных. Отпрыски бразильской капоэйры – безумная круговерть в стиле самбы. А между ними – тысячи гибридов с эзотерическими отличиями, которые можно исследовать всю жизнь.