Падение - Соман Чайнани

он настаивал, они обязательно должны приготовить вместе; Мидас бы с удовольствием сунул в печку самого Руфиуса). На самом деле все это время он смотрел в окно, разглядывая мост в Школу Зла, рассчитывая, за какими камнями и в каких тенях прятаться, чтобы перейти его незамеченным…

Но затем он увидел в отражении недовольный взгляд Райана.

Мидас поспешно перевел взгляд обратно на Руфиуса и продолжил кивать, слушая чушь, которую тот нес. Мидас посмотрел на учительский стол через плечо Руфиуса, но Добрый Директор смеялся над чем-то с коллегами, словно взгляд, который Мидас увидел в оконном стекле, был просто миражом.

Той ночью Мидас лег в кровать, дождался, пока его соседи по комнате не уснут (он не удосужился даже выучить их имен – только помнил, что один храпит, а другой скрипит зубами). Вскоре храп и скрип зубов действительно заполнили комнату, и Мидас выскользнул из комнаты, спустился по лестнице и вышел из боковой двери за́мка, ведущей к мосту между школами. Его пижама развевалась на ветру, лунный серп освещал его, словно софит, но он торопливо бежал к Школе Зла. Черные башни блестели, как зубы в распахнутой пасти…

БАМ!

Он во что-то врезался и рухнул на землю.

Ничего не понимая, он посмотрел наверх и увидел собственное отражение, одетое в такую же синюю пижаму. Отражение ухмылялось ему.

Добро с добром,

Зло со злом,

Иди в свою башню, или достанется поделом.

Мидас поднялся на ноги и шагнул вперед, но снова врезался в невидимый барьер, в котором сидело его отражение.

– Немедленно покинь Мост-на-Полпути, – приказало отражение.

– Мне нужно поговорить со Злым Директором, – потребовал в ответ Мидас. Он ощупывал и простукивал барьер, ища хоть какой-то способ обойти его.

– Безмозглый олух, – ответило отражение. – Всегдашникам нельзя говорить со Злым Директором.

– Я не всегдашник, – настаивал Мидас. – И мне нужна его помощь.

– Тогда иди к своему Директору.

– В этом-то и проблема. Мне нужно поговорить со Злым Директором о его брате.

Отражение напряглось, его улыбка исчезла.

– А что с его братом?

Мидас пристально посмотрел в свои собственные глаза:

– Рядом с ним я не чувствую себя в безопасности.

Глаза отражения блеснули зеленым, словно сработало заклинание.

– Директор школы Рафаль будет ждать тебя в башне Коварства, в комнате 66.

Отражение исчезло. Мидас протянул руку – и ни на что не наткнулся. Барьер исчез. Вздохнув с облегчением, он бросился бежать со всех ног. В сердце росла надежда на скорое возвращение домой.

Но он не знал, что за ним кто-то наблюдает.

Глубоко в тени, на другом конце Моста-на-Полпути.

Фигура, стиснутые зубы и блестящие глаза которой блестели в темноте.

Фигура стояла на стороне Добра, пока Мидас не добежал до замка Зла. Только потом она вышла на свет и медленно пошла по мосту вслед за ним.

13

Аладдин протер глаза скованными руками. Сначала его лучший друг Гефест. Потом его подруга. Оба они погибли буквально за несколько минут.

Их с Крюком, обвязанных одной веревкой, тащили по каменистой тропинке, ночной ветер взъерошивал перья на их шортиках. Пленников вели к Пещере Каннибалов.

У Аладдина текло из носа, он с трудом сдерживал всхлипы. «Не отпускай», – умоляла она. Он обещал спасти ее. Он держал ее изо всех сил, пока Джеймс не оторвал его от нее. А теперь ему предстоит жить с воспоминанием: любовь всей его жизни летит в пасть чудовища и изумленно смотрит на него, потому что он нарушил клятву. Он хныкал все громче, но Ботик и остальные двое Потерянных мальчишек не ругали его. Лица конвоиров был сочувствующими, словно они только играли в суровых парней и смерть Кимы стала ударом и для них. Аладдин, игнорируя взгляды Джеймса, полностью ушел в себя, стал жалкой тенью под ночным небом. Когда-то он был одиночкой из Шазабы, гоняясь за славой, а не за дружбой. А теперь понял почему. Если он действительно привязывается всем сердцем, то привязывается слишком сильно. Больше он такой ошибки не повторит.

Джеймс, со своей стороны, смотрел на произошедшее совсем по-другому.

Какого черта?

Он спас Аладдина от чудовища – и тот даже спасибо ему не сказал? А он-то думал, что Ладди – это его первый настоящий друг! Аладдин однажды признался ему, что не смог найти друзей в своем пустынном царстве, потому что слишком старался сделать себе имя в Бескрайних лесах. Джеймсу были близки его чувства: он не смог найти друзей в Блэкпуле, потому что хотел только одного: избавиться от наследия прежних Крюков-неудачников. И, конечно же, он думал, что мальчишка теперь будет верен прежде всего ему, а не девчонке, которую подцепил в школе. Особенно после того, как он спас Аладдина из лап смерти! Он сердито смотрел на Аладдина, но Аладдин все ныл и ныл, словно Джеймс вообще не должен был его спасать. Крюк раздраженно дернул его за перья, торчавшие сзади. Вот почему он предпочитает не сближаться ни с кем. Ни мальчики, ни девочки не уважают его так, как он этого заслуживает. Заводить друзей бесполезно, рассуждал он. Они в любом случае тебя разочаруют. Лучше просто использовать других для достижения своих целей. Как капитан использует команду. Как Рафаль однажды использовал его самого. Он уже тогда должен был все понять… Аладдин громко всхлипнул. Джеймс обернулся к нему.

– Знаешь, простого «спасибо» было бы вполне достаточно! – прошипел Крюк.

– За что? – прошептал в ответ Аладдин. – Ты что, не мог использовать магию Райана? Не мог использовать магию чародея, чтобы спасти ее?

– Я же сказал тебе, что не знаю, как ее контролировать!

– Лучше бы я умер с ней, чем жил сейчас без нее!

– Ну, у тебя уже скоро будет шанс умереть! – резко ответил Джеймс.

Аладдин проследил за его взглядом и увидел пещеру впереди, из которой шел дым цвета крови. Страх на мгновение вытеснил горе.

– Чего бы хотела Кима? Чего бы хотел Гефест? – тихо спросил Джеймс, чтобы не услышали мальчишки Питера. – Они бы сказали тебе сдаться и обливаться слезами? Или сражаться дальше?

Аладдин протер глаза и глубоко вдохнул.

– Как нам драться с каннибалом?

– Надо быть умными и найти его слабое место, – прошептал Джеймс. – Правда, я даже не представляю, в чем их слабость. Каждый раз, когда Пэн брал в плен папиных пиратов, он отправлял их к Луото Бахти, и больше их никто никогда не видел. Когда я спросил о нем папу, тот только ответил: «Человек, о лице которого нельзя говорить». Если бы я только мог призвать