Книга домыслов - Эрика Свайлер

Старушка постукала пальцем с острым ногтем по лбу Пажа Пентаклей, прежде чем перевернуть другую карту. Движения ее были столь стремительны, что Амосу трудно было за ней уследить.

– Королева Кубков. Много воды. Перемены. Ты мечтаешь. Я права? Чужая власть над тобою. Светлокожая женщина. Темные волосы. Светлые глаза.

Скрюченные пальцы старухи танцевали, сгибаясь и разгибаясь, пока она говорила. Фургон теперь представлялся Амосу маленьким и тесным. Казалось, их тела с трудом помещались в этих деревянных стенах. Еще немного – и Амос вырвется наружу. Что-то явно происходило… Рыжкова перевернула очередную карту и побледнела. Чернота, прорезанная зигзагом молнии.

Старушка резко выпрямилась. Глаза ее закатились, а потом взгляд устремился вдаль. Амос протянул к ней руку, и мадам Рыжкова вцепилась в нее. Голос старушки звучал как-то странно, приглушенно.

– Прибывает вода. Она погубит все, чего коснется, если оно из плоти. Отец, мать… Все погибнет… Ты будешь терпеть, пока ничего не останется, а потом сломаешься. Вода постепенно сточит камень.

С губ Амоса сорвался едва слышимый шепот. Он отдернул руку. Старушка как-то сжалась и опустилась на пол.

Парень вскочил на ноги, загремел подошвами по доскам и наклонился, желая увидеть карты, но мадам Рыжкова быстренько их заслонила собой и подобрала с пола. При этом она что-то говорила на своем гипнотизирующем языке, казавшемся Амосу мешаниной ударяющих и убаюкивающих звуков. Мадам Рыжкова завернула колоду в кусок материи и положила обратно в шкатулку. Глаза ее закрылись. Она глубоко дышала. Амос не мог точно сказать, сколько времени прошло, прежде чем она пошевелилась.

– Сильное будущее, – произнесла старуха. – Большие перемены. Остерегайся женщин.

Она ушла, оставив Амоса в фургоне наедине с самим собой.

Прошел месяц. Рыжкова больше ни словом не обмолвилась о гадании, только просила Амоса проводить с ней больше времени на закате дня. Сам он интереса к тому гаданию не проявлял.

Летом дороги Нью-Джерси затопило, и фургоны то и дело увязали в грязи. Караван медленно двигался на север, к манящим просторам и процветающим городкам долины реки Гудзон. Нескончаемое толкание фургонов, вытаскивание колес из грязи и перенос груза с места на место окончательно измучили циркачей. Амос и Бенно от усталости едва на ногах держались. Даже силач Нат чувствовал себя смертельно уставшим. Когда они добрались до Гудзона, глаза Амоса сами собой закрывались и он не мог уловить смысла гадания.

Когда его голова в очередной раз упала на грудь, мадам Рыжкова погладила паренька по грязной щеке.

– Я тебя нарисую, – тихо произнесла она. – Будешь висеть рядом с моими родными.

Ночью Амос пошел спать в фургон Пибоди, но уснуть не смог. Ноги ныли и не хотели предаваться отдыху, а матрас, как бы он на нем ни вертелся, казался ужасно твердым. Странно. Прежде он этого не ощущал. В голове роились мысли. Он вспоминал гадание и то, как руки прорицательницы сноровисто управлялись с картами. Он пытался вспомнить темную карту, увиденную им лишь мельком. Амос напрягал память, но не мог вспомнить, как она выглядела. Он много раз присутствовал при гадании, и ни разу мадам Рыжкова не вела себя так странно. Возможно, в тот день она просто приболела. Эти мысли его тревожили. Амос, придерживая дверь, тихо приоткрыл ее так, чтобы не потревожить Пибоди. Хозяин цирка тем временем что-то писал или рисовал в своем журнале, попутно отпуская замечания по поводу «несносных дорог». Улыбка, несмотря на тревогу, тронула губы Амоса.

Молния прочертила небо над головой. Было свежо, и ноги двигались очень медленно. До слуха Амоса долетел треск дров в костре, который поддерживали его товарищи. Он видел тени, отбрасываемые людьми у костра. Сюзанна извивалась, демонстрируя умения девушки-змеи.

В лесу что-то зашелестело.

Вспышка света озарила небо ярким багрянцем, и в лагере стало светло, как днем. Если бы не молния, Амос ни за что не заметил бы девушку, которая, спотыкаясь, брела по лесу. Промокшая до нитки ночная сорочка липла к ее ногам. Девушка дрожала всем телом. На кровоточащих ногах – никакой обуви. Спутанные, слипшиеся волосы были усыпаны листвой и прочим лесным мусором. Ее можно было принять за игру света и тьмы, острых углов и округлостей. Девушка шла прямо на него, а он не слышал звука ее шагов.

Пибоди видел, как Амос, выйдя из фургона, побежал к лесу. Он посмотрел в ту сторону, и его глаза округлились. Окутанная туманом, освещаемая лунным светом и молниями, девушка показалась ему сущим наваждением. Будь Пибоди не столь скептически настроен к проявлениям фантастического, он, чего доброго, решил бы, что перед ним лесной дух. Он видел, с какой прытью бежал к девушке Амос, и не смог сдержать улыбки. «20 мая 1796 года. Проехали Кротон. Весенняя гроза показала все, на что она способна. Нам повстречалась девушка непревзойденной, небесной красоты». Задув свечу, Пибоди встал у двери фургона с довольным видом.

– Да, мой мальчик! Веди ее к нам!

Стоя у двери своего фургона, мадам Рыжкова видела светлокожую, черноволосую девушку, вымокшую до нитки. Гроза бушевала уже вдалеке, в противоположной от реки стороне. Под слоем грязи тело незнакомки дрожало так, словно сделано было из воды. Уже не девочка, но еще не женщина. Подобного создания Рыжкова не видела уже давно, не видела с тех пор, как сгинул ее отец. Она бросила все: ей надо было убраться оттуда подальше. Она не будет произносить ее имя вслух – это придало бы девушке дополнительных сил, однако ничто не могло удержать старушку от того, чтобы мысленно прошептать его.

Глава 5

2 июля

Поиск сведений о Вероне Бонн обернулся, как говорится, охотой на снайпера. Я начал с общедоступных генеалогических сайтов и общественных архивов, занимаясь личными делами в промежутке между запросами на выдачу книг и работой с каталогами. Впрочем, моей находкой стала-таки одна газетная статья с фотографией стройной женщины, стоящей на вышке для прыжков в воду. Для дальнейших поисков следовало либо оплатить доступ к информации, либо иметь отношение к той или иной организации. У меня не было свободных денег, чтобы тратить их на генеалогические изыскания. Как и мама, бабушка, судя по всему, пользовалась несколькими псевдонимами. Верона Бонн – это, скорее всего, ее последняя сценическая инкарнация. Из всего, что я узнал, ничего не давало ответа на вопрос: кому понадобилось писать ее имя на заднем форзаце старинной книги весьма необычного содержания.

Если бы не журнал, то о существовании «Путешествующих чудес и курьезов Пибоди» вообще никто бы не узнал. Я ничего не знал и о существовании современных странствующих трупп. То, чем занимался Гермелиус Пибоди, не приветствовалось во время революции и даже позже – по крайней мере до тех пор, пока Джон Билл Рикетс не организовал в 1792 году в Филадельфии цирк. Однако, судя по записям, Пибоди переезжал с места на место, устраивал представления и получал прибыль начиная по меньшей мере с 1774 года.