Тот, кто сидит в пруду - Сергей Смирнов

Андрей Воронин с Юркой Борисовым учились в 9 «а» и слыли закадычными корешами с самого поступления в школу, на большинстве уроков сидели за одной партой: старшеклассники обладали вполне заслуженной привилегией рассаживаться в произвольном порядке. На год младше были Витька Рокотов и Митька Козлович, они посещали параллельные классы, «а» и «б» соответственно. В списках 7 «а» значился Игорь Мусаев. У Игоря была младшая сестра, у Витьки — старшая, у Андрея — младший брат, у единственного изо всей честной компании. Гришка, более известный как Карлик Нос, шестой год безуспешно грыз гранит науки в Кирилловской средней. Все приятели играли в юношеской футбольной команде, носящей громкое имя «Космос» и выступающей в чемпионате области.

В этот памятный день битвы за сохранение урожая Гришки не было с приятелями, он приболел и лежал дома с температурой. Поистине редкий случай! Обычно от него было не отвязаться, и он мотался за старшим братом везде и повсюду, как хвостик. Как-то раз, еще несколько лет назад, в детстве золотом, Гришка жутко испугался сирены, с неумолимостью рока душераздирающе воющей на территории войсковой части «ракетчиков» в девять часов вечера, стоял, брошенный, возле металлических ворот с красными звездами, размазывая по худенькому личику слезы и сопли, пока Андрей не взял его за руку и не привел в чувство.

Вообще Гришка с младенческих лет имел обыкновение искать приключений на свою бестолковую голову, бессчетное количество раз испытывая на прочность углы, камни и железяки той самой бестолковой головой, а однажды чуть даже не утонул. Компания из нескольких дружественных офицерских семей отправилась на воскресный пикник, избрав для него живописную полянку на берегу неглубокой и неширокой речушки. Пока взрослые занимались у костра сервировкой заменяющего стол армейского одеяла, расстеленного на траве, Гришка решил «порыбачить», приглядев для этих целей подходящий прутик, коим и молотил самозабвенно по воде в полной уверенности, что именно так и ловится рыба, да не удержался на скользком берегу и сверзился в реку, ударившись головой о подводный камень. Благо, отец Саньки Мухомора по не менее забавной фамилии Сельдерей своевременно решил провести ревизию ребятни. Обнаружив отсутствие Гришки, он бросился в реку и выволок полузахлебнувшегося незадачливого рыбака на берег. То-то было шуму и суматохи: бедного Гришку раздели, растерли водкой, чтобы не простудился, напялили на него теплую рубаху и перевязали кровоточащую ссадину на лбу. Так он был спасен, но ума и осмотрительности это ему, увы, не добавило,

В отличие от старшего Андрея, в детстве он любил пошляться по лужам, безбожно рвал и пачкал одежду, а при случае не упускал возможности наябедничать на приятелей и брата. Но, как ни странно, товарищ его терпели, наверное, за веселый нрав и беззаботность. Да и на футбольном поле он творил чудеса самоотверженности, ведя за собой всю команду. А это, согласитесь, немало.

— Пацаны, курить будете? — предложил Витька, вытаскивая из внутреннего кармана видавшей виды болоньевой куртки, залатанной на локтях, пачку «Столичных», иначе «столбов», и широким жестом протягивая ее рассевшимся у костра ребятам. — Травитесь на здоровье! — Оттуда же появилась хозяйственная коробка спичек размером со среднего формата книгу. Ею Витька очень гордился и не упускал случая предложить огоньку приятелям.

Прижимистый Митька выщелкнул из пачки «Космоса», умыкнутой со стола беспутного родителя, свою личную приватную сигарету.

— Митяй, дай пачку! — попросил Андрей.

— Зачем тебе, ты же уже куришь? — недовольно пробормотал Митька.

— Да я так, только посмотреть, — пояснил Толстяк, хитро подмигнув остальным. И через мгновение торжественно произнес: — Так я и знал, производство Минской табачной фабрики. Что, папаша недавно с исторической родины вернулся?

— Бульбу жарим, бульбу варим… — начал, осклабившись, Витька.

Бульбаш, обиженно шмыгнув носом, ретировался, не забыв, впрочем, забрать пачку, но после десятиминутного отсутствия вернулся к костру с утешительной новостью.

— Ребята, говорят, сломался конвейер. Так что отдыхай на всю катушку, работать сегодня больше не будем!

— В битве за сохранение урожая достигнуто временное перемирие, — прокомментировал Андрей. — Эх, колхознички! Все-то у них не слава Богу. Посеять-то посеяли, а как убирать и перебирать — так школьники, студенты, солдаты!

— Зато теперь, как и в сентябре, обещают работу оплачивать. Вон Жорка Волков восемьдесят один рубль заработал, магнитофон новый себе купил! — заметил Митька.

— И вкалывал при этом как вол, — саркастически хмыкнул Андрей, сам на сельхозработах особо не утруждающийся. Он-то получил осенью только двадцатку, впрочем, тоже оказавшуюся не лишней. — Сколько центнеров перелопатил!.. А между тем страдает учебный процесс, весь май на переборке пропадаем.

— Точно-точно, — подтвердил Юрка. — А потом наверстывай упущенное. Лично я после школы собираюсь поступать в институт и мне пробелы в знаниях ни к чему! Кто компенсирует мне потерянное время? — обратился он с риторическим вопросом к сидящим у костра, разведя руками и недоуменно выпучив глаза.

— Копмен… что? — переспросил Витька.

— Компенсирует, то есть восполнит, — пояснил Юрка.

— Вос… как?

— Восполнит! Витька, неумный ты, а попросту дурак! — В ответ Витька заржал дурным голосом, вызывая ответный смех приятелей, Юрка только сокрушенно покачал головой.

Юрка Борисов, высокий белобрысый знаменосец школы и центральный защитник юношеской футбольной команды, в кругу друзей был известен под кличкой Цапел. Кличка эта родилась из шуточной притчи, рассказывать которую было нужно непременно с кавказским акцентом: «Самий мудрый звер — это Ушь (уж). Ушь палзет, шипит, все на своем пути съедает. Нэт, самий мудрый звер — это Цапел (цапля). Ушь палзет, шипит, все на своем пути съедает, а Цапел его — ам! — и праглатил…» и т. д. Кличка объяснялась также Юркиной длинноногостъю и неумелым обращением с футбольным мячом, причем, отвечая на упреки товарищей по команде, он неизменно утверждал: «Техника потом придет!» Но она что-то не торопилась.

Посидели, покурили, помолчали, потыкали прутиками в полусырую картошку, подкрепились захваченными из дома бутербродами, заботливо завернутыми хлопотливыми мамашами.

Игорь Мусаев по прозвищу Метис, поскольку отец его был азербайджанцем, а мать — русской, задумчиво шевелил палкой догорающие угли костра. Что-то он был сегодня не по обыкновению молчалив и задумчив, а после дружеской заварушки на склоне холма и вовсе притих. Видно, было у него что-то на уме, что не давало ему покоя. Сходив за хворостом для костра и подкормив умирающий огонь, он наконец заговорил: