Жан Лерон ДАламбер (1717-1783). Его жизнь и научная деятельность - Елизавета Литвинова

Напомним читателю, что Д’Аламбер никогда не был профессором и даже никогда не давал никаких уроков и в этом отношении, как и во многом другом, резко отличался от Дидро. Нужда часто заставляла последнего давать уроки математики, не зная ее; Д’Аламбер же никогда не хотел продать ни одного своего часа. Ему как будто даже никогда не приходило в голову кого-нибудь учить математике; он считал совершенно излишними усилия сделать ее доступною ленивым и малоодаренным умам. Как-то один молодой человек жаловался Д’Аламберу на трудность начал дифференциального исчисления и стал было излагать ему свои сомнения. Д’Аламбер отвечал юноше более нетерпеливо, чем основательно: «Идите вперед, и вера сама придет к вам». Этот известный ответ многих сбил с толку, потому что принято думать, будто знаменитый человек способен говорить только великие истины. Но, к сожалению, в этом ответе сказалось только совершенное незнание Д’Аламбером искусства преподавать, что, по замечанию Бертрана, вредно отзывалось на стиле его научных сочинений. Свои математические работы Д’Аламбер писал всегда как-то спеша; обилие и оригинальность мыслей поражают и многим затрудняют чтение их.

Долгое время Д’Аламбер занимал место постоянного секретаря Французской Академии. Из его писем к госпоже дю Деффан видно, однако, что он совершенно не добивался этого звания в Академии наук: при малейшем старании ему легко было бы сделаться также и ее секретарем. Он писал Лагранжу: «Теперь я занимаю место секретаря Французской Академии, освободившееся после смерти моего друга Дюкло. Это не очень выгодное место; оно вознаграждает только тем, что требует очень малых усилий, и это для меня теперь самое главное. Должность секретаря нашей Академии наук – другое дело; мне хотелось бы, чтобы она досталась другу нашему Кондорсе, который в состоянии прекрасно выполнить все связанные с нею обязанности».

Будучи постоянным секретарем Французской Академии, Д’Аламбер не переставал заниматься наукой, но все же отдавал большую часть своего времени литературе, философии и политике.

Члены Академии наук не нравились Д’Аламберу, и он не скрывал этого. Из переписки Д’Аламбера с Лагранжем видно, что Академия наук постоянно занимала его мысли, но самая любовь к Академии внушала ему горячую ненависть к недостойным ее членам; он осыпал их насмешками, причем, конечно, дело никогда не шло дальше слов. В доказательство приведем историю его отношений с Лаландом. Перед именем Лаланда он ставил такой эпитет, который все издатели заменяли точками. Лагранжу более чем кому-нибудь известно было нелестное мнение Д’Аламбера о Лаланде, поэтому он очень удивился, узнав, что Д’Аламбер примирился с Лаландом, и выразил Д’Аламберу свое изумление. Д’Аламбер отвечал ему: «Относительно Лаланда я должен сказать Вам, что действительно с ним помирился, он этого, видите ли, очень сильно желал; я же, как хотите, предобрый черт». И это была сущая правда. Д’Аламбер был чрезвычайно вспыльчив, зол на язык, но никому не желал дурного. Говорил он всегда коротко, резко и метко, точно стрелял; ко всему, не исключая своих собственных трудов, относился не в меру строго. Издавая свои работы по математике, он писал Лагранжу, что собрал все свои математические лоскутки и отдал в печать для того, чтобы от них таким образом освободиться; так женщины выходят замуж за своих старых любовников, чтобы от них навсегда отвязаться. Вообще письма Д’Аламбера к Лагранжу отличались большою откровенностью; он искренно и глубоко любил молодого Лагранжа и, как мы не раз уже имели случай заметить, заботился о его участи. Ему очень хотелось познакомить своего молодого друга с Вольтером; возвращаясь из Турина в Париж, Лагранж проезжал мимо Делис, поместья Вольтера, и раз как-то Д’Аламбер упросил его заехать к автору «Генриады»; молодой Лагранж, большой поклонник сочинений Вольтера, охотно заехал, но, кажется, не нашел в Вольтере ничего восхитительного и поразительного; это видно из следующего письма его к Д’Аламберу: «Я проехал через Женеву, как и предполагал, и благодаря Вашей рекомендации имел честь обедать с г-ном Вольтером, который принял меня очень любезно. В этот день он был расположен смеяться и шутить; это очень занимало всю компанию. Вольтер такой оригинал, на которого стоило посмотреть». На Вольтера же будущий великий математик не произвел никакого впечатления; последнему, как видно, не приходило и в голову, чтобы Лагранж мог занять в истории человеческой мысли место более высокое, чем его собственное.

Д’Аламбер покровительствовал также молодому Лапласу; история знакомства первого с последним так хорошо характеризует их обоих, что нельзя о ней умолчать. Лаплас родился в Нормандии, в маленькой деревушке, и был сыном бедного крестьянина, который ценой больших лишений содержал его в приходской школе. Случайно мальчику попали в руки книги по математике, и он учился по ним сам. Окружающие, видя его необыкновенные способности, советовали ему ехать в Париж, и какое-то важное лицо дало ему рекомендательное письмо к Д’Аламберу. Лаплас очень надеялся на рекомендацию важного лица и думал, что Д’Аламбер встретит его с распростертыми объятиями, однако сильно ошибся. Явившись в Париж, он тотчас же отправился к Д’Аламберу, передал рекомендательное письмо, но оно нисколько не подействовало на академика; Д’Аламбер не принял Лапласа. Что было делать? Лапласу пришла в голову счастливая мысль самому написать письмо Д’Аламберу, изложив свои собственные взгляды на общие законы механики. Тогда Д’Аламбер ответил ему на другой же день: «Милостивый государь! Вы имели случай убедиться, как мало обращаю я внимания на рекомендации; но Вам они были совершенно не нужны; Вы зарекомендовали себя сами, и мне этого совершенно достаточно; моя помощь к вашим услугам. Приходите же; я жду Вас». И действительно, через несколько дней после первого свидания с Д’Аламбером Лаплас получил место профессора математики в «Ecole militaire». С тех пор Д’Аламбер никогда не терял из виду Лапласа и всегда заботился о нем. Впоследствии Лаплас явился преемником и лучшим ценителем заслуг Д’Аламбера в области астрономии. Заслуги эти очень велики. Уже одна его теория предварения равноденствий сама по себе сделала бы его бессмертным. Сочинение Д’Аламбера о системе мира имеет самую тесную связь с небесной механикой Лапласа; Д’Аламбер также занимался теорией движения Луны, являясь и в этом случае прямым продолжателем Ньютона; над теми же вопросами трудились Клеро и Эйлер, и, несмотря на соединенные усилия этих трех гигантов, многое осталось еще сделать и их преемникам.

Приведем здесь ценное мнение Лапласа о трудах Д’Аламбера: «Законы, открытые Ньютоном, превосходили в те времена существовавшие средства анализа и механики; необходимо было изобрести новое; честь этого изобретения принадлежит Д’Аламберу. Через полтора года после выхода в свет сочинения Брадлея Д’Аламбер издал свой труд о прецессии, который в истории небесной механики и динамики занял такое же почетное место, какое принадлежит открытиям Брадлея в летописях астрономии».