Генерал-адмирал - Злотников Роман Валерьевич

– Господи боже!

Штабс-ротмистр довольно ухмыльнулся. Ну-ну, господин инженер нашел кошелек и обнаружил там деньги, причем немалые. Теперь посмотрим, как он поступит. Если пойдет в полицию и сообщит о находке – значит, работать с ним Канареев будет по первому варианту, как с честным и порядочным человеком, а если нет – Канареев все равно будет работать с господином инженером, но методы этой работы господину инженеру вряд ли понравятся. Ну что ж, как сказал великий князь, каждый рано или поздно сталкивается с выбором, остаться ему честным человеком или отбросить «эти глупые предрассудки» ради собственной выгоды. И одна из главных задач штабс-ротмистра состоит отнюдь не в том, чтобы побудить работающих на его императорское высочество людей оставаться честными. Это, в конце концов, невозможно, ибо строго индивидуально. Задача штабс-ротмистра в этой области заключается в том, чтобы выбор, сделанный человеком в самый неподходящий момент, не нанес серьезного вреда их делу. Почему бы для этого немного не подтолкнуть ситуацию, не создать ее несколько раньше, чем ее создадут другие, скорее всего ставящие своей целью нанести вред планам великого князя?..

– Вот ведь незадача, – снова послышалось от ворот. – Этак я точно опоздаю.

И зазвучали торопливые шаги в направлении полицейского участка.

Канареев дождался, пока они утихнут, выпрямился и с хрустом потянулся. Похоже, господин инженер оказался честным. Что ж, штабс-ротмистр был рад за него. Пока. До следующей проверки…

Глава 4

– Алексей Александрович, почта.

Я оторвался от толстой папки с личными данными и поднял взгляд на Диму:

– Уже три?

– Да, – наклонил голову секретарь.

Я потер глаза. Вот черт, время-то как летит! Вроде только сел…

– Спасибо. Есть что-то по особому списку?

– Да, два письма, от заводчика Трындина из Москвы и от профессора Менделеева.

– Отлично. Давай их первыми и… принеси-ка чайку. С лимончиком.

Пока Дима ходил за чаем, я быстро распечатал письмо Трындина. С Петром Егоровичем я познакомился в Москве. Трындины были крупнейшими производителями оптических, физических и геодезических приборов в России. На Петра Егоровича меня вывел полковник в отставке Курилицин, который исполнял в моем небольшом штабе обязанности кадровика. Да, за прошедшее время я обзавелся небольшим штабом. Пока в нем состояли лишь три человека: Курилицин, штабс-ротмистр Канареев, назначенный мною руководителем службы безопасности, и… осужденный Кац. Да-да, именно осужденный. Яков Соломонович Кац, сорока двух лет от роду, осужденный на двадцать лет тюрьмы за мошенничество в особо крупных размерах. Его мне порекомендовал Канареев. Мы как раз обсуждали структуру и штат его собственной службы, когда я обмолвился, что ищу человека, способного заняться финансами, а спустя десять минут заметил, что штабс-ротмистр временами выпадает из разговора.

– Что с вами, Викентий Зиновьевич? Вы стали довольно рассеянны.

– Прошу простить, Алексей Александрович. Просто вы тут упомянули о том, что ищете финансиста…

– Да, а что?

– Э-эм… мне кажется, я знаю человека, который мог бы вам подойти.

Я усмехнулся:

– Вы разбираетесь в финансах?

– Нет, – усмехнулся в ответ жандарм, – в людях.

– Хм, интересно. И кто же эта таинственная личность?

– Осужденный Кац.

Я удивленно воздел брови:

– Осужденный?

– Да, Алексей Александрович. – Штабс-ротмистр явно наслаждался произведенным впечатлением.

– Да еще и Кац?

– Именно. Кац Яков Соломонович!

Я несколько мгновений непонимающе сверлил штабс-ротмистра взглядом. Еще в самом начале нашего общения, когда мы с ним обсуждали общие принципы деятельности его службы, я настоятельно рекомендовал ему не брать в нее евреев. Хотя бы на руководящие посты. Нет, антисемитизмом я не страдал. В моей команде, оставшейся в прошлом, вернее, в будущем, двое из семи членов ближнего, так сказать, круга носили фамилии Цеперович и Нудельман. Так что ничего против людей этой крови я не имел. Вопрос был в другом. Здесь, в этом времени, евреи все еще были изгоями. То есть очень сплоченной и насквозь пронизанной мощными неформальными, в первую очередь родственными и общинными связями группой. Причем большое влияние в еврейских общинах имели раввины. Из чего вытекало, что даже самая искренняя вера в меня и верность этих людей будут подвергаться сильнейшему воздействию со стороны. И в один прекрасный день к ним может прийти какой-нибудь двоюродный брат жены дяди внучатого племянника свекра шурина, приехавший из какого-нибудь Бирмингема навестить родственников, и попросить о ма-а-аленькой услуге. Ну, или при очередном посещении синагоги раввин попросит их задержаться и ответить на пару вопросов вот этого уважаемого человека, который сильно помог общине и через пару дней уедет к себе в Бостон. Но если, зная все это, штабс-ротмистр все равно предлагает мне Якова Соломоновича Каца, значит, дело обстоит не совсем так, как кажется на первый взгляд.

– Поясните.

– Дело в том, что он русский.

– С такими-то именем и фамилией? – Я недоверчиво хмыкнул.

Жандарм усмехнулся:

– Да, по их законам. Соломон Кац – его отец, а матушку звали Авдотья Микулина. У евреев же родство исчисляется по матери.

Я понимающе кивнул. Действительно, у евреев родство исчисляется по матери. Впрочем, не только у евреев – подобные традиции имеют и другие народы, например туареги или некоторые племена аборигенов Австралии, и связаны они, как правило, с тем, что в определенный момент истории такой народ оказался на грани вымирания, потеряв гигантское число мужчин, и женщинам пришлось рожать детей от кого попало – от солдат-оккупантов или от собственных рабов. Именно в этот момент и произошла смена традиции признания родства от классической, по мужчине, к обратной – по женщине. Прямым подтверждением тому служит, например, Ветхий Завет, собрание древнейших текстов еврейского народа. В той же Книге Бытия, в которой рассказывается о родословной первых людей, написано: «У Еноха родился Ирад [Гаидад]; Ирад родил Мехиаеля [Малелеила]; Мехиаель родил Мафусала; Мафусал родил Ламеха». Ни о каких матерях и их национальной принадлежности пока не упоминается. Не важны они – родство идет по отцу.

– К тому же папаша его был в свое время за что-то изгнан из таманской общины и просто ненавидит соплеменников, каковую ненависть передал и сыну. Большего антисемита, чем Яков Кац, я не встречал.

– Ну, антисемиты мне тоже ни к чему, – покачал я головой. – Особенно на этом месте. Так или иначе моему финансисту придется общаться с банкирами, а среди них представителей этого… вероисповедания[8] непропорционально много. И мне совершенно не нужны лишние проблемы.

– Не беспокойтесь, – усмешка штабс-ротмистра превратилась в откровенную насмешку, – в этом отношении Яков Кац – стопроцентный еврей и никогда не позволит личным чувствам помешать возможной прибыли. К тому же он – гений. Причем признанный. Именно этим и вызван его столь долгий срок заключения – отвергнутые им родственнички постарались, после того как он несколько раз очень чувствительно прихватил их за самое дорогое, за их мошны. Вот они и проплатили всем, кому только можно, чтобы отбившуюся от стада овцу примерно наказали. Нет, если бы он, как большинство этих господ, доил государственную казну, они бы и пальцем не пошевелили. Но покуситься на их собственную мошну… есть ли преступление более подлое и гнусное?

Я снова помолчал, а затем осторожно произнес:

– Как я понимаю, господин Кац – ловкий финансовый мошенник. Мне же нужно нечто другое.

– Он – гениальный финансист, – парировал Канареев. – И покажите мне финансиста, который при этом не являлся бы мошенником. К тому же он ухватил за мошну не только местных, но и своих соплеменников… ну ладно, формальных соплеменников из Германии, Франции и Великобритании. Ходят слухи, что его ареста добивался сам Ротшильд.