Газета Завтра 478 (3 2003) - Газета Завтра Газета

Человек отказывает себе в мясном из-за дороговизны, но покупает его бездомному псу! В какой еще "человеколюбивой" и "гуманной" стране граждане на такое способны?

И обратите внимание: собаки не шарахаются от людей, не боятся их — стало быть, не были обижаемы. А стоит на какой-нибудь лестничной клетке появится бездомному псу, как тут же возле него возникает посуда со снедью, кости. Все его подкармливают, несмотря на явные неудобства от такого поселенца. И в конечном итоге кто-нибудь, бывает, забирает его домой, как стало и с нашим щенком, "одомашненным" соседями с другого этажа.

Кстати, бригады по отлову бродячих псов приезжают по вызовам жильцов. А если собаки спокойно живут на одном месте, — значит никто не вызывал сюда отстрельщиков для расправы.

Так что большое количество бездомных собак на наших улицах — признак, скорее, людской доброты и сострадания. Ну а когда собака кого-то укусила — тут порой тоже нелишне знать: кто кого первый тронул…

ДО СТАНЦИИ «НОЧЬ»

Михаил Попов

21 января 2003 0

4(479)

Date: 21-01-2002

Author: Михаил Попов

ДО СТАНЦИИ «НОЧЬ»

Из Мурманска я уезжал под вечер. Вагон мой располагался в хвосте состава, да не просто в конце, а был самым последним. Хорошо хоть купе-отсек оказалось ближе к началу.

В отсеке, когда я определился с местом, находилась одна-единственная пассажирка. Это была молоденькая темно-русая девчонка. Она сидела справа, на боковушке. Парень, который шел за мною следом не глядя на номера, опустился рядом. Точнее будет сказать "запал", как выражается сейчас молодняк: запал в отсек и запал на девчонку. Судя по бойкой речи, парень был под хмельком, а судя по тому, что стал извлекать из карманов кожанки пиво, он еще не достиг желаемого состояния. Они с девчонкой живо обменялись репликами, тут же познакомились — он Денис, она Даша, — стали прихлебывать пиво, втянули в разговор и меня. Я представился — не будешь же держаться букой, тем более что дорога неблизкая, больше суток ходу, — однако от подробностей все же воздержался.

Поезд меж тем тронулся. Чтобы переодеться, я отправился в дальний тамбур. В самом последнем отсеке расположилась молодая женщина. Она сидела на крайней скамейке, а на коленях у нее покоился младенец. Ребенок гулил, пускал пузыри, а молодая мама, склонившись к нему, тихо улыбалась и что-то ворковала. Белый свитер женщины, чистое убранство младенца казались какими-то слишком нарядными и даже беззащитными в сумраке старого, разбитого вагона и особенно этого последнего отсека.

Облачившись в спортивный костюм, я потоптался маленько в тамбуре, поглядел в самое последнее вагонное окно, за которым, истончаясь, убегали назад рельсы и вернулся на свое место. В купе за этот промежуток произошли существенные перемены. Юная парочка переместилась с боковушки к большому столу. А на столе, помимо пива, появилась фасонистая бутылка водки, более того — бутылка эта уже была почата. Я бросил неодобрительный взгляд: это же не дома на кухне... Денис перехватил его, сделал просительно-повинную мину, отчего стал похож на молодого — с широкой до ушей улыбкой — телевизионного пародиста. Что мне оставалось делать? Махнул рукой — черт с вами! — но от предложения поддержать застолье наотрез отказался: не хватало еще мне, взрослому дядьке, с молодяшками выпивать.

Так ехали мы втроем часа три. Денис с Дашей похлебывали пиво, чередуя его с водкой, и то и дело уходили курить. Смесь спиртного и табачины была адская. Я пытался предостеречь их, образумить. Да где там! Человек — существо непонятливое, оно даже на своих собственных ошибках не учится. А уж чтобы послушать совета... Да в юные лета...

Время от времени мои спутники разделялись: то Денис куда-то уходил, то Даша меняла орбиту. И тогда остававшийся открывал мне какие-то свои житейские подробности.

Денис оказался моряком, отслужил три года на большом надводном корабле, недавно подписал контракт на продолжение службы, а сейчас ехал на побывку к сестренке да матушке. Тут, естественно, возник вопрос об отце. Отец ушел, когда мальцу было года четыре. Тосковал ли? Конечно. Однажды к матери пришел ухажер. Что-то в облике показалось родное. Кинулся в ноги: "Папа!" А это оказался дядя Володя. Так объяснила бабушка. Она прижала внука к себе и заплакала. Дядя Володя стал бывать часто, он приносил сладости, гладил малыша по головке, и ребенок привык к нему. Но однажды... Однажды произошло обратное. Раздались тяжелые шаги, донесся мужской голос. Малец с криком кинулся в прихожую: "Дядя Володя!" А это... оказался папа. Было горько и всех жалко. Папа потоптался, поворошил его волосенки и ушел. Может, только навестить приходил, а может, и мириться. Но с того дня больше не появлялся. Остался только его подарок — большой строительный конструктор. И все. Строителем Денис не стал. Поступил в Северодвинский втуз и даже проучился три года, но на дальнейшую учебу не хватило денег, и его забрили. Стал служить на корабле, используя свои навыки компьютерщика. Об отце вспоминал, но не часто.

Теперь парень ехал домой не только к маме, но и к маленькой сводной сестричке.

— Пойдем с ней в "Детский мир", скажу: выбирай, что хочешь. На что покажет, то и подарю. Даже если все деньги отдать придется.

Вот такую историю я узнал от Дениса. А потом также по частям выслушал историю и Даши. У Дениса многое из детских горестей перегорело и остыло, а у нее, восемнадцатилетней девчонки, все еще тлело-шаяло.

Год назад Даша окончила школу, и едва не в день выпускного родители ее развелись. Причем как? Не традиционно: отец ушел к другой, а дочь осталась с мамой — мать бросила их, уйдя к другому. Уже год они прожили с отцом вдвоем. Как прожили? По-разному. Отец — частный извозчик, у него старая "Волжонка", целый день на колесах. От измены жены, от тоски и непонимания запил, едва в серьезную аварию не попал. Но спиртное, оказывается, полбеды. Вскоре "подсел на колеса", а потом стал колоться. Вот где беда-то пришла...

Приткнувшись мне под бок, словно пичуга под стреху, Даша бормотала что-то тихо-тихо. Чем она отвадила отца от наркоты, я так и не понял, но на шее у нее разглядел свежий шрам.

В очередной свой приход из курилки Даша поведала мне еще одну тайну. У нее есть друг, причем старший, он бизнесмен, да не просто старший — ровесник отца. Мать о нем знает, Даша делилась, но о возрасте "бойфренда" не ведает и она. А отец — тот вообще ни о чем не догадывается.

Господи! Что за сволочное время! Девчушка, которая едва оперилась, едва оторвалась от светлых образов Татьяны и тургеневских барышень, попала в содержанки к распутному современному нуворишу. За что? За что и почему?

— Ты не пей больше, Даша, — сказал я в очередной раз без особой надежды. — Смотри, какая стала... Ты же красивая, а сейчас лицо опухло, подурнело...

Я сказал тихо, но она услышала и неожиданно согласилась.

Пока Даша устраивалась на ночлег, я подобрал сумочку, которую она поминутно теряла. В этой сумочке, по ее словам, лежали "баксы", которые она везла сестре, а в таком состоянии, до которого она дошла, не то что сумочку — голову потерять было можно. И чтобы этого не произошло хотя бы с деньгами, я запихал ее сумочку в рундук.

И за Денисом нужен был глаз да глаз. Его тоже развезло, свою кожанку, в которой, судя по всему, находились и документы, и деньги, он бросал где ни попадя. В очередной раз я подобрал его одежку и положил ее на верхнюю полку. Запропастится кожанка — и не видать тогда ему сияющих при виде подарка глазенок сестренки.

Так потихоньку нянькаясь то с Денисом, то с Дашей, я стал было собираться на боковую, посчитав, что никаких перемен до утра уже не произойдет. Но тут в вагоне за считанные минуты все решительно переменилось. На какой-то станции, кажется Оленегорск, потянуло вдруг сквозняком, а потом, точно опавшей листвы ветром, надуло народу.

Напротив меня села какая-то заплаканная до невнятности лица женщина. Точнее ее, окаменевшую от неведомого горя, посадила другая — сестра или родственница. Возвышаясь посередине купе, эта родственница строго измерила моих юных спутников взглядом — те с появлением новых людей заметно оживились и даже поднялись, — однако внимание свое остановила на мне. То ли потому, что я был старший, то ли, на ее проницательный прищур, выглядел верховодом и закоперщиком, но глаза ее уперлись именно в меня, а указательный палец — в сосуды. Денис, худо-бедно привыкший к флотской дисциплине, этот командный жест воспринял беспрекословно — в мгновение ока стол был чист. Властная особа удовлетворенно кивнула, однако процедура наведения надлежащего порядка на этом не закончилась. Рука ее, облаченная в лайковую перчатку, поднялась на уровень лица, а указательный палец, как нечто самостоятельное, проделал туда-сюда амплитуду метронома: